Герой. Бонни и Клайд: [Романы]
— Что случилось? — спросил Чаки.
— В этом диване скрыто смертельное оружие, — ответила Гейл, пытаясь найти острую пружину. Где же она? Где же? Что такое? Она вдруг вытащила острый предмет, который поранил ее и, ошеломленная, уставилась на него.
— Что это такое?
Не веря своим глазам, не в силах отвести их от находки, Гейл медленно произнесла:
— Это... «Серебряный микрофон»... моя премия.
Боже мой, подумала она, все это далеко не случайно. Этот Ла Плант и Джон, должно быть, знают друг друга, как-то связаны. Но как? Внезапно Гейл поняла, как могло обстоять дело. Несчастный Джон Баббер, уговаривала она себя, рискуя своей жизнью, спасал людей и, спасая ее жизнь, вдруг увидел сумочку. От дыма и истощения... его разум помутился и он... взял сумочку себе. Джон был виновен лишь в том, что воспользовался возможностью, предоставленной ему при данных обстоятельствах. Возможно... ах, без сомнения... Это была его первая кража. А этот скользкий тип, Берни ла Плант, мерзкий жулик — на нем одном лежит ответственность за то, что полиция подозревает Джона. Наверно, этот мерзавец ла Плант перекупил бумажник у Джона вместе с кредитными карточками и «Серебряным микрофоном». А теперь, когда Джон Баббер стал всеми признанным героем, теперь, когда ему выдали миллион долларов, этот подонок шантажирует Джона, угрожает раскрыть его единственный грех, его единственную маленькую ошибку. Может быть, Джон пытался ей все это рассказать; недавно у нее появилось чувство, что он хочет раскрыть перед нею какую-то тайну; наверное, он как раз это имел в виду. Ну, а как же иначе все это можно объяснить?
Чаки уставился на «Серебряный микрофон» и все еще ничего не понимал:
— Так что, этот ла Плант получил премию?
Гейл крепко сжала в руках драгоценную награду.
В глаза ей бросилась надпись:
— За отличие в поисках правды, — вслух громко прочла она.
Чаки был потрясен. Но какое отношение все это имеет к ла Планту?
В этот момент ключ в дверном замке повернулся, Гейл вместе с Чаки поспешили к двери.
Открыв ее, Берни был ослеплен вспышкой видеокамеры и с трудом различил микрофон, который совал в его лицо невидимый репортер.
— Сэр, вы Бернард ла Плант? — начала Гейл своим репортерским тоном. — Какие у вас отношения с Джоном Баббером?
Берни возмущенно закричал оператору:
— Сейчас же выключите это!
Но Чаки продолжал снимать.
— Как вы можете объяснить вот это, мистер ла Плант? — Гейл предъявила ему «Серебряный микрофон».
Берни внезапно почувствовал острую боль в боку. Камера почти касалась его носа, и эта женщина махала перед его носом своей наградой:
— А откуда она у меня, как вы думаете? — сердито спросил Берни и, обращаясь к Чаки, закричал. — Сейчас же выключите свою камеру! Это моя квартира, вы не имели права входить сюда, и вы тоже!
Берни вгляделся в лицо женщины и вдруг узнал, что именно ее он спас тогда в числе других пассажиров рейса 104 и ее сумочку украл. А теперь она стоит здесь в его квартире и держит эту награду, которая была в бумажнике.
— Как вы объясните все это, мистер ла Плант?
Гейл настойчиво требовала у него ответа.
— К чему вы принуждаете Джона Баббера? Что вы пытаетесь...
Не успела она закончить предложение, как дверь квартиры с грохотом открылась, и вбежал перепуганный Уинстон, в состоянии, близком к истерии.
— Он сейчас прыгнет! Баббер сейчас спрыгнет с карниза! Показывают по Тринадцатому каналу.
Гейл едва не задохнулась от ужаса, а Чаки с завистью переспросил:
— По Тринадцатому?
Не сговариваясь, они помчались по лестнице вниз, впереди всех Гейл, за ней Берни, потом Чаки со своим видеооборудованием и последним Уинстон. Дверь в квартиру менеджера была открыта, и телевизор включен. На экране крупным планом застыли «Дрейк-отель» и бледно-зеленый Джон Баббер, стоящий на карнизе над многоэтажной пропастью. Репортаж за кадром вел репортер Тринадцатого канала. Остальные представители прессы толпились на улице у подножия отеля, в то время как полиция пыталась навести какое-то подобие порядка среди всего этого бедлама.
— Полиция заявляет, что не может растянуть брезент внизу, — говорил репортер в тот момент, когда все четверо вбежали в комнату Уинстона, — поскольку опасается, что это может спровоцировать его прыжок. Баббер все время повторяет, что он будет говорить только с Гейл Гейли, местным телевизионным репортером. Но все попытки найти мисс Гейли оказались безуспешными.
— О Боже! — Гейл вдруг вспомнила, что, уходя, выключила зуммер в студии, и ее разыскивают всюду уже не менее получаса. Джон Баббер собирается совершить самоубийство и зовет ее, а ее нигде не могут найти! — Дайте телефон! Побыстрее! — закричала она Уинстону.
Пока Гейл лихорадочно набирала номер, Берни ла Плант с критическим видом смотрел на свой старый телевизор.
— Да он же весь зеленого цвета, этот Баббер!
— Да что ты мне рассказываешь! — возмутился Уинстон. — Ты обманул меня, ла Плант. Это не телевизор, а кусок дерьма!
Берни презрительно покачал головой.
— Да ты не умеешь настраивать его, болван, — Берни покрутил ручки регулировки цветов, чтобы добиться естественных тонов.
— Как вы видите, перед зданием отеля собралась толпа народу, — продолжал репортер Тринадцатого канала. — Многие люди плачут, умоляют Джона Баббера не прыгать.
Оператор направил камеру на толпу: там было не менее тысячи людей!
— Бога ради! — закричала Гейл Дикинсу. — Передайте ему, что я еду.
Она бросила трубку.
— Побежали, Чаки. За нами сейчас пришлют машину полиции. Ла Плант, вы тоже поедете со мной.
— Я? — заорал Берни.
Просто удивительно, сколько угрожающего может таиться во взгляде красивой женщины!
— Если вы не будете в машине через десять секунд, я вызову полицию.
Берни ла Плант в негодовании, пробормотал что-то вроде:
— Полицию? Что за ерунда! Это Америка, или...
Но Гейл Гейли была в ударе, она знала наверняка, как обращаться с таким ничтожеством, как Берни. Нужно найти его уязвимое место, а у Берни ла Планта это, несомненно, деньги. Она открыла сумочку и выгребла оттуда всю наличность:
— Вот! Пожалуйста... Десять, тридцать, пятьдесят долларов наличными. Сколько у тебя, Чаки? Дай мистеру ла Планту, сколько у тебя там есть...
Оператор вывернул свой бумажник, Гейл собрала все деньги и отдала Берни:
— Вот! Поехали! Джон в опасности!
Что за сумасшествие! Какой смысл спорить с женщиной, когда ей вожжа под хвост попала? Пожав плечами, озадаченный Берни ла Плант сунул деньги в карман и пошел за Гейл и Чаки к двери.
— О Боже, вы, люди рекламы и телевидения, думаете, что все покупается за деньги, что за деньги можно купить людей. Какая дешевка!
Машина Четвертого канала неслась по ночным улицам, вонзаясь лучами фар во тьму. Лицо Гейл посерело от волнения, сердце отчаянно билось от боязни за Джона. После того как они проехали двенадцать кварталов от дома Берни, к ним присоединился полицейский эскорт, завыли сирены, замигали яркие огни на крышах автомобилей, и они помчались еще быстрее, набирая скорость; теперь уже ничто не преграждало им путь. В машине с помощью монитора можно было смотреть различные каналы, повсюду показывали одно и то же — Джона Баббера, который вот-вот спрыгнет с небоскреба. Герой, ангел, спасший рейс 104, собирался совершить самоубийство.
— Это вы виноваты во всем! — сквозь зубы прошипела Гейл Берни.
— Я виноват? Я виноват в том, что этот болван залез на карниз?
— Если что-нибудь случится с Джоном Баббером, мистер ла Плант, я отдам вас под суд, и вас так засудят, — со всей строгостью закона, — клялась Гейл. Она по-настоящему страдала, раздираемая страхом за Джона и ненавистью к его мучителю.
— Похоже, все влюблены в этого ненормального! — возмутился Берни. — Я этого просто не понимаю! Но при чем тут я?
Гейл сердито посмотрела на него, ее темные глаза сверкали от гнева.
— Да, — презрительно ответила она, — в него все влюблены, вся страна его любит. И страна будет очень расстроена, если он разобьется насмерть из-за того, что его шантажирует такой подонок, как вы.