Любовь на коротком поводке

— Ты сам не понимаешь, о чем говоришь, — заметил Джерри.
Честно говоря, я тоже ничего не понял, хотя общий тон высказываний Мела по моему поводу и показался мне негативным. Что он и подтвердил, якобы в качестве извинения скормив мне перенасыщенный сахаром рожок и наплевав таким образом на мой кариес.
— Слушай, Гласс, я изложу тебе все как можно четче. — Как бы освобождая себя от ответственности за дальнейшую судьбу Джерри, Мел тщательно вытер руки бумажной салфеткой. — Мне представляется, что ты сделал свою первую большую ошибку, когда впустил это животное в свою жизнь. Но теперь он часть твоей жизни, и с этим ничего не поделаешь. Только не усугубляй начальную ошибку еще одной ошибкой. Я имею в виду, придумывать вариант, при котором зверюга и этот айсберг смогут сосуществовать.
— Опять ты за свое, Арлен. — Джерри покачал головой. — Спешишь с выводами. Марта ни словом не обмолвилась о согласии сосуществовать со мной. Зачем ей это? Что может заставить ее перебраться в Уестчестер, если вся ее практика и большая часть личной жизни проходят в Сити?
— Верно! — Мел с силой хлопнул Джерри по плечу, когда мы возвращались к машине. — Ты абсолютно прав. Не забывай об этом. Если надо, напиши на бумажке. Сделай соответствующую татуировку на руке. Потому что, можешь мне поверить, тебе будет полезно иметь все это под рукой. Как только Снежная королева начнет мысленно прикидывать размеры твоих окон на предмет покупки тяжелых бархатных штор.
Джерри все еще имел озадаченный вид, несмотря на то, что Мел уже начал говорить словами, которые даже я мог понять, хотя мне почти хотелось, чтобы он снова заговорил недоступным мне языком: уж очень мне не нравились его предсказания. Когда дело касалось Марты, я доверял суждениям Мела куда больше, чем мнению Джерри. И не только из-за того, что Мел, как и я, не выносил женщин. Просто я испытывал некоторое сожаление, что существует вероятность для нас с Джерри, что те деньки, когда подружки появлялись и исчезали, почти остались в прошлом, и все из-за Марты. И неважно, готов был Джерри в этом признаться или нет.
Глава четвертая
Когда Карен появляется на сцене «Канадского гуся», размахивая беспроводным микрофоном, ее футболка с надписью «Я изнасиловала Тайсона» вызывает лишь легкий смешок узнавания у аудитории. Ничего удивительного, учитывая демографический состав этой аудитории, состоящей в основном из подростков, которые были слишком молоды, чтобы помнить о судебном приговоре, на время прекратившем карьеру Тайсона. Так что заявление на футболке у них сочувствия не вызывает.
Как типично для Карен — так ошибаться в настроении своей публики. Я не могу не признаться, что восхищаюсь ее упрямым отказом признать, что то, что имеет значение для нее, до лампочки всем остальным. Кроме разве что меня, ее старой и несколько сомнительной подруги.
— Привет, меня зовут Конни Запеканка, и меня замучил зоб.
Я разглядела, что Карен проделала дырочки в половинке апельсина и шнурком прикрепила эту половинку к своему горлу. Не смешно. Во всяком случае, не годится для этой аудитории, которая еще меньше знакома с таким старомодным понятием, как зоб, чем с пожелтевшими газетными страницами с описанием подвигов Майка Тайсона.
Однако Карен, которую не смущает озадаченное молчание, отважно продолжает. Наверное, в своем воображении она представляет некую идеальную аудиторию, а не это сборище богатеньких бездельников, пытающихся произвести впечатление друг на друга, заказывая спиртное по поддельным удостоверениям личности и даже не старающихся разобрать, что такого смешного говорит эта костлявая блондинка с другой планеты.
— Пожалуйста, не обращайте внимание на это мое УРОДСТВО, ребята. Продолжайте развлекаться в свой свободный вечер. Я обратила ваше внимание на этот мой недостаток только для того, чтобы вы не СМУЩАЛИСЬ по этому поводу во время моего выступления. Опять же, нет никакой необходимости смеяться над моими шутками из ЖАЛОСТИ. Мы, страдальцы с зобом, люди ГОРДЫЕ.
 
Итак, вы должны присутствовать. И проблема с этими зрителями заключается в том, что они-то как раз в основном отсутствуют. Удивленная тишина вскоре переходит в шумное безразличие, и я удрученно чувствую, что с выступлением Карен будет покончено раньше, чем она успеет добраться и до середины — во всех отношениях, кроме номинального. Как это у нее получается? Как может она продолжать заниматься этим вечер за вечером, год за годом? Год за годом выступать под этим дурацким сценическим именем Конни Запеканка перед бесконечными аудиториями, чьи вкусы, интересы и возраст с течением времени все больше и больше отличаются от ее собственных?
Разумеется, если бы Карен выступала в шутовском обворожительном стиле Робина Уильямса или в жизнерадостной манере Розани, разница в возрасте между ней и толпой не была бы столь ощутимой. Но вся проблема заключается в том, что Карен зачастую напряжена, зла, агрессивна. Комедия на грани фола, с трудом скрываемая враждебность, торопливый юмор — такая она у нас, ретроградка Карен. Она постоянно хочет откровенно высказаться, причем побуждает ее к этому приступ ярости, а не дружеский смех признания. Трудно даже предположить, что она получает удовольствие от своей работы. Более того, она всегда называет свое занятие «работой» и притворяется за кулисами после выступления, что довольна тем, что ее номер заставил людей встать и уйти, а не остаться и аплодировать.
— Нет, серьезно, — продолжает она в данный момент, хотя выступление уже провалено, — вы в самом деле НЕ ДОЛЖНЫ меня жалеть. Не надо также думать даже на СЕКУНДУ, что этот противный бугор на моей шее заразен. Вы никогда не заразитесь, если будете осторожными и НИКОГДА, ни при каких обстоятельствах не станете врать насчет длины вашего члена. Вы меня слышите, ребятки? А что касается дам, не пытайтесь сейчас изобразить оргазм, так как тогда зоб ОБЯЗАТЕЛЬНО вам достанется, ясно?
До того момента, когда Карен закончила и удалилась со сцены, прошло еще несколько вечностей. И если я не единственный человек, который хлопает, то я оказываюсь среди ничтожного меньшинства. По ее собственному признанию, Карен является старейшей постоянно выступающей в «Канадском гусе» комической актрисой, которая ни разу не удостоилась чести быть упомянутой в газетах. По сути, в этот вечер она была, скорее всего, старейший человек в зале. За исключением дедушки Билли, который вытирает шваброй пол после выступления, или случайной группы ротарианцев, которые иногда забредают в клуб, ошибочно решив, что именно здесь осуществляется постановка «Человека из Ла-Манша», сопровождаемая ужином, которым труппа завершает свой четырнадцатый триумфальный гастрольный месяц. А также иногда кроме таких старых друзей, как я, приезжающих, чтобы помочь ей с материалом, который она не имеет ни малейшего желания менять.
Когда Карен выходит на улицу, выглядит она, на мой взгляд, значительно лучше, чем в своем сценическом одеянии и под лучом прожектора. На самом деле Карен — очень привлекательная женщина. Я уже подзабыла, насколько хорошо она может выглядеть в черной кожаной куртке, с распушенными по плечам очень светлыми волосами, а не забранными назад в дурацкий высокий хвостик. И с длинной лебединой шеей, не изуродованной привязанной половинкой апельсина.
Бесспорно, Карен, которая выходит ко мне в переулок, чтобы направиться в кафешку поблизости, неизмеримо привлекательнее, чем тощая, нелепая Конни Запеканка в светящихся гольфах. Но когда я рискую высказаться по этому поводу за чашкой капуччино, причем запинаясь и смущаясь, как и подобает литературному негру, обращающемуся к творческой личности, Карен только отмахивается.
— Ты СОВЕРШЕННО не права, — заявляет она без тени сомнения. — Отчуждение — как раз часть mein Effekt — так учил еще Брехт. Я что хочу сказать: мы ведь обсуждаем ИСКУССТВО выступления, Кэти. А не эту банальную, слезливую программу Эллен Ди-Дженерис, которую показывают в самое лучшее время.