Любовь на коротком поводке

— Пришло ему в голову! Ты только что сказал мне, что урок вождения является настоящей целью этой поездки, а вовсе не секс на переднем сиденье, это все притворство.
Карл ухмыляется.
— Совершенно точно. Мне все это дико поперек. Но согласись, я здорово сыграл, сжал зубы, еле дождался, когда все закончится, так ведь? Теперь же мы можем перейти к приятной части поездки. — Несмотря на его ерничанье, я видела, что он вполне серьезен.
— Карл, но почему все помешались на машинах? У тебя, что, акции «Дженерал Моторз»?
— Нет, солнышко. У меня твои акции. Ты будешь в большей безопасности за рулем, чем на велосипеде.
С одной стороны, меня трогает его забота о моем благополучии. С другой стороны, в его тоне есть отзвук ответственности, который мне не нравится. Как будто я еще одна иждивенка, о которой он забыл упомянуть.
— Послушай, если бы я в самом деле захотела научиться водить машину… А, чего там, я выросла в прериях, не стоит об этом забывать. Кстати, там все получают права в шестнадцать лет.
То есть все, кроме меня. Если говорить правду, то это небритое фермерское поле, тянущееся во всех направлениях, слишком ярко напомнило мне плоский кусок пастбища, растрескавшийся, как старая тарелка, где отец по очереди учил своих детей водить машину. Сначала мою старшую сестру. Затем моего брата-близнеца Пола и меня. Ну нет, не меня! Потому что я нарушила семейный распорядок, отказавшись учиться. Что-то в этом деле отталкивало меня. Возможно, я подозревала, что та свобода, которую дает машина на больших пространствах, на самом деле дутая, потому что там везде пусто. Или же я просто искала еще один, новый способ позлить нашу семейку.
— Вот что я тебе скажу, — продолжал настаивать Карл. — От тебя всего-то и требуется скользнуть сюда, за руль, и позволить мне вкратце объяснить, что мне нужно. Все невероятно просто, можешь мне поверить.
Даже странно, что он никак не может отказаться от своей идеи. Для него это так же трудно, как и мне не сопротивляться и позволить относиться к себе так, будто я в какой-то мере от него завишу.
— Послушай, что скажу тебе я: когда мы сюда приедем в следующий раз, займись со мной любовью так, как ты это делал сегодня, и обещаю тебе, я скользну на водительское сидение. Ну, как?
Карл, похоже, начинает сдаваться.
— Ты ставишь довольно жесткие условия.
— Хоть что-то я могу поставить?
— Ладно. — Он вздохнул. — В следующий раз. Держи слово.
— Нет, это я держу тебя. Прямо сейчас. Прямо здесь. Ты… не заметил?
— Не могу сказать, что это не привлекло мое внимание. — Он подвинулся ближе и прижался губами к моей шее. — Ты готова на все, лишь бы сменить тему, так?
— Для меня это главная тема.
Когда мы наконец отпустили друг друга, то увидели, что на окружающий пейзаж уже опустилась тьма, легкая, как вздох.
— Черт, — пробормотал Карл, — здорово бы было просто нажать на педаль газа и поехать вперед, к горизонту, раз и навсегда?
Такое меланхоличное настроение для него совершенно нехарактерно. И именно поэтому я не хочу, чтобы он сразу забыл об этой своей мысли.
— Тогда чего же ты ждешь? Давай, жми на газ, и вытри эту слезу.
Но он качает головой, и становится ясно, что минутный порыв прошел.
— Вот что я тебе скажу: мы с этим планом подождем. Пока твоя нога не окажется на педали газа.
— И тогда?.. Мы уедем вместе? Ты действительно так поступишь, честно?
— Честно. — Он поднимает правую руку. — Нет больше никого, с кем бы я с такой радостью уехал в закат.
Неужели он может это сделать? Пока фургон выезжает с поля на гравийную дорогу, а затем сворачивает на шоссе, которое приведет нас в город, я держу руку на колене Карла и всматриваюсь в фары встречных машин. Пытаюсь представить себе, как это будет выглядеть — убежать с ним. Прямо сейчас. Взять и убежать. Потому что я нутром чувствую, что это может произойти сейчас — или никогда. В фургоне его бывшей жены, с коляской его сына в багажнике и с моим временным псом. Без всякой определенной цели, без всякого багажа, за исключением того немногого, что мы к этому моменту уже знаем друг о друге.
 
Глава вторая
Я могу сравнить это ощущение только со слабым звоночком в голове, предупреждающим об опасности. Берегись, говорит звоночек. Берегись мужчин, которые способны уйти из семьи с такой же легкостью, как из парикмахерской: быстро, не обернувшись, лишь на секунду задержавшись в дверях, чтобы стряхнуть с воротничка волоски, прилипшие после стрижки.
Должен же быть кто-нибудь, с кем бы я могла обсудить свои сомнения насчет Карла. Должен быть, но… давайте посмотрим, что мы имеем. О’Райан? Замечательный парень, но… Карен? Ну уж нет! Даже если мои дикие сны с ее участием — всего лишь сны… Короче, то, что Карен не знает о Карле, не может повредить ни ей, ни ему.
Когда-то проще всего было поплакаться в жилетку Марку. Я до сих пор живо помню, как в давние времена, когда мой текущий мужчина меня как-то огорчал, я обливала слезами любимый смокинг Марка и слушала его абстрактные утешительные слова. Но то, как я уже отметила, был старый Марк. Сегодня, когда его стало настолько меньше, мне совсем не хочется грузить его информацией о моей жизни. Даже если я действительно влюблена в Карла и перепугана до смерти… Что это может значить для Марка, который до смерти перепуган самой смертью?
Я вдруг почувствовала, что очень хочу, каким бы абсурдным это ни казалось, дотянуться через слои времени до своей старой подруги Грейс Голдберг. Грейс выделяется из всех знакомых мне людей своей уникальной способностью заглянуть мне в сердце, мне, своему двойнику, которую она когда-то бросила.
Я легко могу себе ее представить — вечно двадцатидвухлетнюю: длинные болтающиеся серьги, узкая юбка длиною «по причинное место» и белые сапоги. Она развалилась передо мной в кресле-качалке, перекинув длинные ноги в сетчатых чулках через подлокотник кресла, от чего ее юбчонка бесстыдно задралась почти до талии.
— Твоя проблема в том… — Вот так она начнет. Как будто продолжит разговор, начатый четверть века назад, без всякой скидки на прошедшее время. — Твоя проблема в том, что ты все время ведешь себя так, будто боишься, что тебя вот-вот поймают. Черт, как будто ты хочешь, чтобы тебя поймали.
Да, это похоже на Грейс — те же особые гласные, грассирующее «р» и вымученные дифтонги в стиле Лонг Айленда, которые я когда-то умела так блестяще имитировать.
— Неправда, — отвечаю я на чистом канадском, готовая бросить ей вызов, что не часто случалось раньше. Она не только не изменилась за двадцать с лишним лет, она, похоже, не замечает, что некоторые из нас не остались стоять на месте. — Это уже не детские забавы, Грейс. Меняться одеждой и изображать друг друга, чтобы дурачить мальчишек. Не знаю, как яснее выразиться, но с Карлом я уже перешла тот рубеж, когда я могу относиться к нему, как к какому-то случайному ухажеру.
Грейс широко улыбается.
— Да ну? Не мне тебе напоминать, но ты никогда не была особо легкомысленной даже со случайными ухажерами. Даже в те давние времена.
— Помолчала бы! — Я чувствую себя уязвленной, как будто Грейс и в самом деле здесь, в моем кабинете, и позволяет себе говорить такие вещи мне в лицо. — Не я ведь влюбилась в того французского мальчика Жюля. И затем исчезла с ним непонятно куда.
— Сама помолчала бы! — Я могу представить себе, как она ухмыляется и качает головой, звеня сережками. — Ты была куда сильнее влюблена в Жюля, чем я, если уж говорить правду. Нет, ты была не легкомысленной. Только не ты, ни тогда, ни сейчас. Просто у тебя штаны полны от страха, что тебя могут обидеть.
Господи, подумать только, я прождала более двадцати лет, чтобы эта несносная всезнайка снова вернулась в мою жизнь!
— Ты даже ни разу не написала мне, Грейс, — напомнила я. — А ведь клялась, что будешь писать.
— Я собиралась, и, кроме того, я думала, что сегодня мы говорим об этом Карле. Если меня спросить — это горячая тема.