Исчезнувшая

– Ну ладно, – ответила я. – Мой «стабилизационный фонд» – это ваши деньги. – Просто хочется, чтобы все закончилось побыстрее. Невыносимо видеть эти полные надежды глаза. – Сколько вам нужно, чтобы расплатиться с долгами и какое-то время чувствовать себя спокойно?
Отец рассматривает свои туфли.
Мама глубоко вдыхает и выдает:
– Шестьсот пятьдесят тысяч.
– Ого! – Все, что мне удается сказать.
Это практически все наши деньги.
– Эми, может, стоит обсудить… – начинает Ник.
– Нет-нет, – отвечаю я. – Без проблем. Сейчас принесу чековую книжку.
– Вообще-то, ты можешь перевести деньги на наш счет завтра, – говорит Мэрибет. – Или в течение десяти дней.
Именно в этот миг я понимаю, как здорово они влипли.
 
Ник Данн
 
Два дня спустя
 
Выжатый досуха, я проснулся на диван-кровати в гостиной люкса Эллиотов. Они настояли, чтобы я заночевал у них, – все равно полицейские еще не пускали меня домой. С той же настойчивостью тесть и теща когда-то пытались расплатиться за нас в ресторане. Гостеприимство бурлило, как неукротимая стихия. «Позволь нам хотя бы это сделать для тебя». Я позволил. И провел ночь, прислушиваясь к их храпу, доносившемуся через закрытую дверь спальни. Один голос равномерный и густой – храп здоровяка-дровосека, а второй прерывистый и неритмичный, будто человеку снилось, что он тонет.
Обычно я мог выключить себя, как электричество. Достаточно приказать – нужно спать – и сложить ладони под щекой, как при молитве. И все. Глубокий сон обеспечен, в то время как моя страдающая бессонницей жена крутится рядом с боку на бок. Но вчера вечером, несмотря на усталость, я чувствовал себя подобно Эми – мозг продолжал работать, хотя тело нуждалось в отдыхе. Бо́льшую часть жизни мне было вполне комфортно в собственной коже. Когда мы с Эми сидели на диване и смотрели телевизор, я мог расслабиться, приняв любое положение, как расплавленный воск, а Эми все время ерзала и искала удобную позу. Тогда крутили рекламу на тему этого заболевания, и актеры с мученическими гримасами трясли икрами и растирали бедра. Эми ответила, что у нее синдром беспокойства всего тела.
Я лежал и смотрел в гостиничный потолок, который был вначале серым, потом порозовел, потом начал желтеть, – смотрел, пока не увидел солнце, поднявшееся из-за реки во всей красе. И тогда в моей голове защелкали имена. Хилари Хэнди. Такое красивое имя, что его владелицу трудно заподозрить в совершении преступлений. Дези Коллингс, чокнутый ухажер, который живет всего в часе езды. Я призадумался. В наше время все хотят сами себя лечить, сами себе строить дома, сами себе проводить следствие. Эпоха «сделай сам». Полезай в Интернет и разбирайся сам, потому что кругом все замотанные и везде недокомплект кадров. Я ведь журналюга, как-никак. Больше десяти лет брал интервью, расспрашивал о житье-бытье и вытягивал из людей подноготную. Значит, и нынешнее дело мне по плечу, так я и сказал Ранду и Мэрибет, и они пожелали ни пуха. Большое спасибо за то, что зятек «под тенью подозрения» не лишен кредита доверия. Или все-таки «тень подозрения» – вежливый эвфемизм?
Гостиница «Дэйз» уступила пустующий танцевальный зал под штаб розыска Эми Данн. Довольно неуютное помещение: буроватые потеки на стенах, затхлость. Но едва рассвело, Мэрибет, как заправский Пигмалион, взялась за его усовершенствование. Пропылесосила, вытерла пыль, развесила доски с объявлениями, списки телефонных номеров, закрепила на стене большой портрет Эми. Тот самый, с холодным, уверенным взглядом. Глаза, которые следят за тобой. В общем, обстановка стала похожей на штаб проигрывающего кандидата в президенты, причем заведомого лузера, – воздух прямо-таки вибрирует от упрямого оптимизма фанатичных помощников.
Сразу после десяти утра появилась Бони, не отнимавшая мобильный от уха. Похлопала меня по плечу и затеяла возню с принтером. Начали подтягиваться волонтеры – Го и с ней полдюжины подруг моей мамы. Женщины возрастом за сорок пять, все в брюках капри, как будто пришли на репетицию танцевального шоу. Две из них – стройные, белокурые и загорелые – явно соперничали за лидерство в группе, а остальные вполне довольствовались второстепенными ролями. За ними явилась стайка громогласных седых матрон, пытающихся на ходу обсуждать множество проблем; некоторые набирали эсэмэски. Так кипят нерастраченной энергией и юношеским задором, что невольно заподозришь игру на публику. И всего лишь один мужчина затесался в этот курятник – симпатичный парень приблизительно моего возраста, хорошо одетый; еще бы объяснил, за каким чертом он сюда явился. Я наблюдал за этим Одиноким Всадником, в то время как он обнюхивал выпечку, бросая косые взгляды на портрет Эми.
Бони закончила возиться с принтером и, схватив маффин, подошла ко мне.
– А ваши ребята проверяют тех, кто записывается в волонтеры? – спросил я. – Что, если кто-нибудь из них…
– Кто-нибудь окажется подозрительно любопытным? Само собой, проверяем. – Она отщипнула кусок маффина и отправила в рот. Заговорила потише: – Но если честно, серийные убийцы смотрят те же телесериалы, что и мы. Они знают, что мы знаем, что они стараются…
– Быть в курсе событий?
– Ага, именно, – кивнула она. – Поэтому сейчас осторожничают. Но мы, конечно, просеиваем всех склонных к извращениям. Надо хотя бы убедиться, что дальше этой склонности дело не зашло.
Я понимающе приподнял бровь.
– Вы знаете, что мы с Джилпином несколько лет назад работали по делу Кайлы Холман? Ну? Кайла Холман?
Я покачал головой – в первый раз слышу.
– Ну, в общем, вы бы поразились, узнав, сколько прилипал появляется в подобных делах. И остерегайтесь тех двух. – Бони указала на хорошеньких сорокалетних женщин. – Такие всегда готовы утешить расстроенного мужа.
– Ой, да ладно вам.
– Удивлены? Вы же видный мужчина. Такие случаи нередки.
Как раз в этот миг одна из женщин, загорелая блондинка, повернулась в нашу сторону и, обнаружив, что на нее смотрят, послала мне ласковую, робкую улыбку, а потом наклонила голову, подобно кошке, которая хочет, чтобы ее погладили.
– Она будет очень стараться, просто воплощенное участие, – подытожила Бони. – Так все и происходит.
– А случай с Кайлой Холман был исключением?
Детектив покачала головой.
Вошли еще четыре женщины, передавая друг другу флакон с кремом от загара и обильно смазывая руки, плечи и нос. В зале со страшной силой запахло кокосом.
– Между прочим, Ник, – сказала вдруг Бони, – помните, я спрашивала, есть ли у Эми друзья в городе? Вы совершенно забыли про Ноэль Хоторн.
Да, она дважды посылала нам СМС.
Я пристально посмотрел на Бони:
– Это та Ноэль, что живет в нашем пригороде? Мать тройни? Нет, они не подруги.
– Да? Забавно. А Ноэль, по всей видимости, считает, что подруги.
– С Эми такое бывает. Стоит ей один раз с кем-то поговорить, и люди начинают мнить себя ее друзьями. Порой даже страшно становится.
– Кажется, о чем-то подобном упоминали ее родители.
Я прикинул, не поговорить ли с детективом о Хилари Хэнди и Дези Коллингсе, а потом решил: ни к чему. Будет лучше, если я сам разберусь с ними. Пусть Ранд и Мэрибет видят во мне героя приключенческого фильма. Слова Мэрибет – «Очевидно, полиция считает, что надо искать поблизости от дома» – и ее долгий взгляд все еще тревожили меня.
– Некоторые думают, что близко ее знают, потому что с детства читали книги о ней, – пояснил я.
– Я заметила, – кивнула Бони. – Люди вообще склонны полагать, что знают других людей. Родители склонны полагать, что знают своих детей. Жены – что знают мужей.
* * *
Через час координационный центр стал здорово смахивать на семейный пикник. Кое-кто из моих старых знакомых подходил поздороваться, знакомил с детьми.
Одна из лучших подруг моей мамы, Вики, заявилась сразу с тремя внучками, застенчивыми подростками в розовых платьях.
Внуки. Мама часто о них упоминала как о чем-то само собой разумеющемся. Каждый раз, покупая новую вещь, приговаривала: «Послужит еще моим внукам». Ей очень хотелось дожить, чтобы понянчить их.