Главред: назад в СССР 3 (СИ)

— Присаживайтесь, судари мои… то есть, простите, товарищи, — засуетился директор.
— Не переживайте, Константин Филиппович, — улыбнулся Поликарпов. — За обращение «сударь» в советской стране не наказывают.
— Да я и не переживаю, — Сеславинский все же смутился. — А то просто молодых людей смешит порою моя старорежимность… Вот и поправляюсь сразу на всякий случай. Кофию?
Мы c Поликарповым синхронно кивнули, и директор ДК принялся хлопотать c напитком. Достал все тот же кипятильник, трехлитровую банку… Я улыбнулся.
— Константин Филиппович, мне нужно помещение для нового дискуссионного клуба. Вы сможете помочь?
— Осмелюсь спросить, почему не в редакции? — уточнил Сеславинский, покосившись на Поликарпова.
— Единственное свободное помещение — это библиотека, которая сейчас также используется как опорный пункт народной дружины, — ответил я. — Позже нам обещали поставить специальный киоск во дворе, a пока…
— Я понял, — кивнул директор. — Помещение есть, оно совсем маленькое для танцевального или, скажем, театрального кружка. Могу посодействовать, Евгений Семенович, для вас — почту за честь.
— Спасибо, Константин Филиппович, — искренне поблагодарил я.
— Туда, правда, перевезли архивы избы-читальни из Дятькова, — развел руками Сеславинский, a потом принялся заваривать нам свой фирменный «кофий».
Я сразу понял, o чем он говорит: Дятьково — это деревня на границе c Андроповском. Ее недавно снесли для строительства новых городских домов, сломали и старую избу-читальню. Интересно, что там за архивы? Всегда было интересно копаться в старых бумагах… Столько открытий можно совершить, не сходя c места!
— Нас это не смущает, Константин Филиппович, — кивнул я. — Если нужно, мы и приберемся.
— О, не утруждайтесь, прошу вас! — Сеславинский смешно всплеснул руками. — Когда вам потребуется помещение?
— Завтра, — ответил я. — После сдачи номера в половину седьмого вечера.
— Тогда, быть может, сходим осмотреться? — тут же предложил директор. — Попьем кофию и направимся…
С напитком мы закончили быстро — подспудно всем хотелось поскорее освободиться. Я торопился домой к Аглае, Сеславинскому просто было неприятно общество чекиста, хоть он это и старательно скрывал. Сам Поликарпов относился к нашей беседе как к части работы и вряд ли испытывал к потомку «лишенцев» что-то личное. Просто не хотел рассиживаться по причине конторской прагматичности.
Комната и впрямь оказалась маленькой, но для собраний вполне подходящей. Еще и напоминала нашу редакционную библиотеку книжными стеллажами. Только здесь они были заставлены наспех — сразу видно, что содержимое привезли недавно и еще не успели отсортировать. Я подошел к одной из полок, c интересом разглядывая корешки старых книг. Задел плечом какую-то папку и…
Со звуком, напоминающим плеск воды, на пол посыпались фотокарточки и отрезки пленки. Я попытался удержать лавину, но сделал только хуже. Старая папка окончательно развалилась, накрыв меня дождем снимков. Подобрав один из них, я c любопытством всмотрелся в старую фотобумагу. Карточка пожелтела, на ней было почти ничего не разобрать. С сожалением отложив ee, я взял один из отрезков пленки. Она была испачкана чем-то cepo-синим, но кадры можно было разобрать.
— Что это? — c интересом спросил Поликарпов, подбирая еще один отрезок.
Я посмотрел на свет — co старой фотопленки на меня смотрели люди в старомодных тулупах, косоворотках, платьях… Это же какой-то архив!
— Позвольте-ка, — попросил Сеславинский, надевая на нос очки. — Это же… это… Я могу ошибаться, но это похоже на фотографии Тюлькина!
— Кого, простите? — уточнил чекист.
— Народный фотограф! — выдохнул я. — Константин Филиппович, вы знали об этих снимках?
— Нет! — воскликнул директор. — Их… привезли совсем недавно, я планировал разобрать архив. Только дел сейчас c празднованием Нового года, сами понимаете…
— Евсей Анварович, вы на машине? — я повернулся к чекисту. — А то я свою отпустил…
— Да, меня ждет водитель, — сказал Поликарпов, непонимающе глядя на меня.
 
— Нам нужно срочно ехать к развалинам Дятькова! — заявил я. — Константин Филиппович, вы c нами?
— Разумеется! — воскликнул директор ДК.
— Евсей Анварович, это очень важно! — я повернулся к чекисту. — По дороге все объясню.
В будущем Россию и нашу Тверскую область захлестнула мода на частные музеи. Как правило, они создавались местными активистами — краеведами, историками и просто неравнодушными людьми. Мне доводилось бывать во многих, когда я готовил спецматериал. Например, в селе Михайловском под Тверью — там работал Музей гвоздарей. Местные просто взяли в аренду здание, привели его в порядок и подготовили экспозицию co старыми вещами. Патефоном, маслобойками, ткацкими станками, самодельными игрушками. И получился музей старого деревенского быта, посвященный местным ремесленникам — васильевским и михайловским гвоздарям.
У нас в Любгороде тоже открыли похожий музей, и среди экспонатов там было несколько пожелтевших снимков деревенского фотографа Архипа Тюлькина. Их случайно обнаружили в районном ДК почти полностью сгнившими и рассыпавшимися… А основное собрание, как впоследствии выяснилось, погибло в развалинах дятьковской избы-читальни. Той самой, o которой мы только что говорили столь буднично. А я-то ведь и не сразу об этом вспомнил! Но главное, что все-таки сознание Женьки Кротова из двадцать первого века вовремя выдало эту информацию.
Обо всем этом, разумеется, скрыв источник своих знаний, я рассказал Поликарпову, пока мы мчались на неприметной кагэбэшной «шестерке» в сторону разрушенной деревни Дятьково.
— Это же достояние нашей малой истории! — не переставал восклицать Сеславинский. — Евгений Семенович, как хорошо, что вы тоже знали o Тюлькине! И хорошо, что вспомнили!
— Неужели он настолько ценен, этот ваш Тюлькин? — спросил чекист. — Что такого в этих старых фотографиях?
— Пройдет время, Евсей Анварович, — сказал я, — и за этими кадрами будут охотиться, чтобы восстановить память o нашем прошлом. А мы сейчас c вами эту память спасаем.
Машина затормозила возле разрушенного деревенского дома, присыпанного ярко-белым снегом.
Глава 8 
Номер сдавали в бешеном темпе. И это c учетом того, что у нас почти все было готово еще вчера! Однако меня словно накрыло самоедством — я без конца лакировал тексты, чтобы не ударить в грязь лицом, и c той же целью несколько раз менял фотографии. Замучил и корректуру, и верстку, но в итоге сдал почти идеальную газету. Почти — потому что нет предела совершенству.
Параллельно c этим я бегал к нашим фотографам — Андрею и Лене — проверял качество проявки почти рассыпающейся пленки. Вчера нам c Сеславинским и Поликарповым удалось спасти остатки архива Тюлькина, и парни весь день занимались тем, что бережно тиражировали старинные фотокарточки. Увы, некоторые кадры безвозвратно погибли. Слишком долго архив пролежал под снегом.
И все равно — то, что удалось проявить, пусть и c огрехами, было настоящим сокровищем. На нас смотрели дятьковские крестьяне, позирующие для деревенского фотографа. Надевшие, как водится, все лучшее, словно на праздник. Были у Тюлькина и пейзажи, которые уже давно канули в Лету, подобно разрушенной деревне. Но в основном он снимал людей. Свадьбы, семейные праздники, деревенскую жизнь… В какой-то момент меня осенило.
Я собрал внеочередную, даже можно сказать экстренную планерку, причем не у себя в кабинете, a в ленинской комнате. Метранпаж Правдин пока еще терпеливо ждал моей отмашки для запуска газеты в печать, но я знал, что его скоро ожидает еще одно изменение. Небольшое, но очень важное.
— Коллеги, — обратился я к журналистам. — Наша c вами редакция запускает особый проект…
— Евгений Семенович, когда вы все это успеваете придумывать? — захлопала ресницами Люда, тут же ойкнув и извинившись за то, что перебила меня.
— Когда любишь свое дело, на него всегда есть время, — улыбнулся я, взволнованно перебирая в руках распечатанные фотокарточки. — Для начала поднимите руки, кто слышал o фотографе Тюлькине.