По волчьему следу (СИ)

Хотя… нет.
Не постучу.
Просто заварю травок, из тех, что прислала Отуля, вернее ныне уже княжна Аделаида Михайловна Сапожникова. И заставлю выпить.
А он выпьет. И настолько уставшим будет после этого разговора, что даже на горечь не пожалуется.
Да уж.
- …она на меня посмотрела. Понимаете? Никто никогда не смотрел на меня вот так. Мама моя, она была правильной женщиной…
- Очень властной, - тихо сказала я, хотя там нас не могли слышать. – Соседи говорят, что с нею было невозможно ужиться. Она всех стремилась подчинить.
Одинцов молчит.
По лицу его сложно понять, о чем он думает.
- …и женщина не должна так смотреть на мужчин! Она меня завлекала! А потом стала смеяться. Выговаривать… всякое. Непотребное. Я и разозлился.
Настолько, что задушил.
Нина Первязина, девятнадцать лет. Круглая сирота. Работала на ткацком комбинате, при котором ей выделили комнатушку в общежитии. Девушка веселая, скромностью и вправду не отличавшаяся. Любительница ночных прогулок, дружеских посиделок и вина.
Бутылку нашли рядом с телом.
- Очень разозлился…
- Вас можно понять, - у Бекшеева получилось это сказать даже с участием. Еще немного и сама поверю, что он сочувствует. А вот господин Петров, мещанин сорока семи лет отроду, он и вправду поверил. Закивал часто, так, что все подбородки затряслись. – Такой солидный серьезный мужчина. Любая приличная девушка была бы рада…
- Как он это выдерживает? – Одинцов отвернулся от стекла.
- С трудом. Но…
Заменить Бекшеева некем.
То есть, я могу попытаться. Но не получится. Не вот так, чтобы добровольно и искренне, чтобы под запись, которая ни у одного суда не оставит сомнений, что признание именно добровольное.
- Ты обещал найти кого, - напоминаю, раз уж их сиятельство соизволили заглянуть в нашу нору.
- Я ищу.
- Долго.
- А ты думаешь, так просто это, - он потер голову.
- Еще скажи, что нас закрыть хотят.
- Хотят, - не стал спорить Одинцов.
- Но…
- Не закроют. Их Императорское величество видят, насколько полезен такой вот отдел. Вы остановили семерых.
Восьмерых, если считать Лютика. Но считать не выйдет, потому что Лютика как бы не было. Никогда. И женщин пропавших. И всего остального. Был мелкий локальный конфликт с незаконной добычей альбита. А все остальное – государственная тайна.
Ибо если не тайна, то слишком многое придется объяснять.
Пухлый человечек в шерстяном костюме, шитом на заказ, продолжал говорить. О которой рассказывает? О третьей? Или четвертой? Или о той, о которой мы не знаем? Хотя вряд ли. Этот тела прятать не удосуживался, оставлял прямо там, где и убивал.
- Извини, я помню, что обещал людей. И желающих попасть в ваш отдел хватает.
- Так в чем дело?
- В том, что почти половина – чьи-то ставленники, которые попытаются перехватить власть. И вреда от них будет больше, чем пользы.
- А вторая?
- Еще часть хотят карьеру сделать, а значит, легко пойдут под чью-либо руку, если уже не пошли… да и карьера – это продвижение. Если умны, будут двигать вас. Если не особо – тоже. Есть те, кто ищет надбавок, званий, известности. Есть… много кого есть. Подходящих нет.
- Или кто-то слишком переборчив, - ворчу для порядка.
- А сама-то? – Одинцов открыл дверь и отступил, пропуская меня. – Со сколькими ты работала? И многих позвала?
Я вздохнула, потому что прав он.
Желающих хватало.
И тех, кто полагал, что мы тут, в особом отделе, дурью маемся. Работу себе придумываем, тем самым мешая остальным делать то, что они всегда делали. Были те, кто пытался притвориться друзьями.
Лез настойчиво с этой выдуманной дружбой.
Настырно.
Те, кто глядел искоса и огрызался.
Те, кто шептался за спиной, обсуждая… да чего только не обсуждая, благо, поводов хватало. Бывший муж и нынешний любовник, который, может, любовником не был, но кто ж тому поверит-то? И я, вся такая… роковая некрасавица.
На хрен.
Вот и вышло, что здание нам выделили приличное, да так и осталось оно пустым. Ну, почти. Марьяна Степановна, вдова почтенных лет и строгого воспитания, взялась следить за документами и порядком, да пара человек подвизались на жандармских должностях. С ними я так и не нашла общего языка.
 
Меня они опасались.
Бекшеева жалели и, кажется, презирали за слабость и тросточку, которую он в Петербурге вовсе не оставлял. Девочки боялись, как огня, а Софьи, когда изволила она нанести визит, и того больше. Кто-то пустил слух, что она смерть то ли предсказывает, то ли приваживает.
- Ты чего приехал-то? – поинтересовалась я, потому как пусть и был господин Петров человеком мерзейшим, но не настолько, чтобы признанием своим отвлечь Одинцова от дел текущих.
Марьяна Степановна, встретившая Одинцова хмурым взглядом, - почему-то она его крепко недолюбливала – поинтересовалась:
- Чайник ставить?
- Через полчаса, - сказала я. – Допрос еще потянется. И за обедом кого пошлите.
Величественный кивок.
И можно не сомневаться. Будет и чайник, и обед, который в Бекшеева придется запихивать силой. Он всегда после этих допросов голодать начинает, а ему нельзя.
- Мне кажется, - заметил Одинцов, прикрыв за собой дверь. – Она меня недолюбливает.
- Тебе не кажется. Она тебя в самом деле недолюбливает.
Кабинет мне тоже выделили.
Большой такой.
С окном огромным, правда, решеткою забранным. С лепниной на потолке и зеркалом, что обреталось в кабинете с незапамятных времен, а потому убрать его рука не поднималась. Хотя вот… ненавижу зеркала.
Девочка, тихо дремавшая у стены, подняла голову, делая вид, что только сейчас Одинцова увидела. Еще притворщица.
Шевельнулся хвост.
И Девочка мило оскалилась, приветствуя начальство. В глазах мелькнула надежда, и Одинцов не обманул. Вытащил из кармана кусок сахара и посмотрел на меня, разрешения испрошая.
- Разбалуешь ты её… - я кивнула и разрешение дала. Девочка поднялась и, цокая когтями, подошла. Угощение она брала аккуратно, а взяв, зажмурилась. Силы в сахарок Одинцов не пожалел. Он же потрепал мою красавицу по загривку, сказал.
- Кстати, ты не передумала?
- Нет.
Глупый вопрос. Дежурный. Он задает. Я отвечаю. Часть ритуала, которая позволяет не то, чтобы отношения восстановить – я не настолько глупа, чтобы надеяться, что все будет как прежде, в счастливые военные времена – скорее уж так мы можем делать вид, что эти отношения почти нормальны.
Обыкновенны.
Как у людей.
Почему-то в большом городе очень важно, чтобы все-то было «как у людей». Даже если мы сами не совсем люди.
- Если передумаешь, то за такую вот… такого вот зверя заплатят и прилично.
- Знаю.
Не в деньгах дело. Денег у меня как раз-то хватает. И не только денег. Одинцов вон и дом прикупил, пусть небольшой, но рядом с Управлением. И обстановкой озаботился. И машиной. И волю дай, он вовсе мою жизнь устроит.
Сообразно своему о ней пониманию.
Поэтому волю я не давала. Но от дома не отказалась, тем паче и Софке он понравился.
Но… не в деньгах дело. А в том, что слишком много это забирает сил. Да и получается… то, что вышло однажды, не факт, что получится вновь. И зверь может не выжить. И я. А если и выживет, то как его, своей душой примученного, кому-то да отдать?
Да и страшно.
Звери своевольны. И не всякий с ними справится. Тут до беды даже не полшага, куда как меньше. Так что… нет.
- Тут… дело такое, - Одинцов сам себе стул подвинул, а Девочка плюхнулась у него в ногах. Она за прошедшие полгода вытянулась еще больше, и теперь при желании могла развалиться от стены до стены. Что и делала, особенно, когда Велесов заглядывал.
Он её как-то особенно боялся.
А она чуяла.
- Новости две… будет вам пополнение. Тихоня, надеюсь, устроит?
Я почувствовала, как губы мои растягиваются в улыбке. Тихоня, конечно, писал. Да только писатель из него, как и из меня, еще тот.