Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века
Однако агент настаивал на своем, и отец надел темные очки и наклеил усы. Вся процедура доставила ему несколько веселых минут. Направляясь в магазины, они перебрасывались шутками, но отец прекрасно знал, о чем думали его телохранители: для агентов КГБ, которых в Вашингтоне предостаточно, перебежчик представлял собой потенциальную мишень для убийства либо похищения.
Во время его экскурсии по магазинам отец чувствовал себя не в своей тарелке и решил, что с него хватит, — больше никакой маскировки. В конце концов, не зря же он столько лет был американским шпионом — данные уловки ему не нравились. Он знал, что жить открыто — значит подвергать себя некоторому риску, но этот риск всегда был частью его цены за свободу.
Мысль о семье неотступно преследовала его, он изыскивал малейшую возможность для воссоединения. Вскоре после того, как он обосновался в доме, ему переслали материалы из ООН, среди которых было несколько семейных фотографий, и отец целыми часами рассматривал их. Он был готов на все, чтобы восстановить контакт с Линой и детьми, но понимал, что американское правительство не могло помочь ему. Отцу нужно было содействие со стороны. К тому же ему были необходимы советы и по другим практическим вопросам, так что он решил обратиться к местному адвокату. Правительственные агенты представили отцу список вашингтонских юристов. Среди них был В. Геймер, занимавший ранее высокий пост в Государственном департаменте США. Отец остановил свой выбор на этом профессионале высокого класса.
Следовательно, первый год проживания в США был для отца весьма беспокойным. А тут еще странная, по его мнению, смерть жены. Затем — предательство молодой женщины, которую он полюбил…
Отрезав себя от родины, семьи и детей, от работы в ООН — от двух миров, составляющих его жизнь, он уже тосковал по ним. Как скучал и по друзьям, жившим в этих мирах и которых он теперь потерял навсегда. Он понимал, что ему придется начать жизнь сначала в его сорок семь лет, завести новых друзей, а может быть, и новую семью. Но как, где? Он почувствовал себя очень старым и одиноким.
Отец предпринимал большие усилия, чтобы установить контакты со своими детьми. 23 мая он написал письмо Громыко, требуя, чтобы советское правительство позволило отцу встретиться с дочерью. Ответа не было. Президент США Дж. Картер и Государственный секретарь С. Вэнс прислали отцу полные сочувствия ответы, но отмечали, что сделать ничего не могут. Отец решил действовать на свой страх и риск. Геймер вызвался поехать в СССР, чтобы попробовать найти нас с сестрой. Однако ему не дали советской визы. В дальнейшем отец предпринимал все усилия, чтобы связаться с нами, одновременно понимая, что делать это надо было очень осторожно. КГБ был в курсе практически каждого шага перебежчика, не говоря уже о жизни его детей в СССР. Все отцовские письма попадали к начальнику службы безопасности МИДа М.И. Курышеву.
Кстати, через несколько месяцев после своего побега отец прислал своей дочери Анне одно такое письмо, в котором просил ее приехать к нему на постоянное место жительства и писал, что она будет владеть всем его имуществом в США. Кроме того, он отмечал, что открыл на ее имя счет на крупную сумму в швейцарском банке. Отец также предлагал мне приехать к нему. Письмо мне показал в МИДе М.И. Курышев, запретив, однако, рассказывать о нем даже сестре. О данном письме я сообщил сестре только тогда, когда она связалась с отцом во второй половине 80-х годов. В дальнейшем, в 1992 году, отец, попав под влияние молодой жены Наташи, по-иному распорядился своим имуществом в США.
Глава 3
РОДОСЛОВНАЯ НАШЕЙ СЕМЬИ
Начнем с родителей моего отца. Шевченко Николай Иванович 1897 года рождения всю жизнь проработал врачом. В первые годы после революции 1917 года служил земским доктором. Когда ему было немногим более двадцати лет, он оказался единственным врачом на сто километров в округе. Это был человек огромной силы и храбрости. Один раз, как рассказывала его жена, моя бабушка, ее захватили махновцы, ибо она была необыкновенной красоты женщина. Мой дед пришел к Н.И. Махно, которого он некоторое время лечил, и потребовал, чтобы его жена была немедленно освобождена. И, как ни странно, великий анархист дал указание своим браткам, и моя бабушка была отпущена в целости и сохранности. Бабушка рассказывала, что дед мог кулаком убить быка и на своей спине поднять огромный шкаф на несколько этажей. В 1935 году родители отца переехали в Евпаторию, где дед сначала стал главным врачом, а затем начальником крупнейшего военного санатория. В 2002 году, в честь 80-й годовщины со дня его создания в Евпатории, была издана книга «История санатория. Евпаторийский Центральный детский клинический санаторий Министерства обороны Украины». В книге в числе прочего рассказывается, как в сентябре 1944 года санаторий возвратился из эвакуации: «Тяжелую картину увидели сотрудники. Все спальни и лечебные корпуса были взорваны, лежали в руинах. Исключительно трудное и голодное было время, но люди, воодушевленные предстоящей победой над врагом, были охвачены каким-то фанатичным энтузиазмом. Работали от зари до зари, кормили, учили, воспитывали тяжелобольных детей, расчищали и разбирали развалины, благоустраивали территорию. Санаторий постепенно восстанавливался, строились новые корпуса и открывались новые отделения… Значительный вклад в это дело внесли начальники санатория Н.И. Шевченко и А.П. Гущин». Книгу я купил совершенно случайно. В течение нескольких лет я ездил с женой Ниной и сыном Аркадием в Евпаторию. А в 2002 году мы поехали с ним вдвоем. Я постарался отыскать административное здание крупнейшего в Евпатории санатория. Мы зашли внутрь, и я сказал дежурившей там сотруднице, что мой дед был одним из основателей данной здравницы. Она-то и показала мне книгу, которую я немедленно купил. Мы с Аркашей сфотографировались на фоне этого санатория.
Мой отец вспоминает в своей книге «Разрыв с Москвой», что однажды вечером в начале февраля 1945 года его отец, заметно возбужденный, сказал, что он должен немедленно отправиться на аэродром, расположенный между Симферополем и Сочи. Туда приедут какие-то важные лица, и все являлось совершенно секретным. На другой день, вернувшись домой, мой дед рассказывал, что не только видел Сталина, но и даже пожимал ему руку, а также познакомился с руководителями союзников — Рузвельтом и Черчиллем, которые направлялись на конференцию в Ялту. На аэродром моего деда вызывали по следующей причине: советская сторона хотела, чтобы несколько врачей, посмотрев Ф. Рузвельта на близком расстоянии, дали оценку слухам насчет его плохого здоровья. По словам моего деда, все врачи сошлись на том, что Рузвельт и в самом деле выглядел нездоровым и очень усталым.
Мой дед был чрезвычайно добрым и душевным человеком. Дети, которых он лечил, очень его любили и буквально висли на нем во время врачебных обходов. В санаторий часто приезжали также отдыхать высокопоставленные чиновники из Москвы, в частности будущий первый заместитель Громыко В.В. Кузнецов, ставший в дальнейшем наставником дипломата Шевченко. Многие известные киноактеры посещали элитную здравницу, в частности народная актриса СССР В.П. Марецкая, которая один раз нарядилась в официантку и прислуживала моему деду. Он часто подолгу задерживался на работе, и Аркадий ревновал его к чужим детям, с которыми врач проводил столько времени.
Мой дед скоропостижно умер в конце 1949 года от кровоизлияния в мозг. В Евпатории он пользовался большим авторитетом, ибо никому не отказывал в помощи. Некоторых людей он спас от сталинских репрессий, например Мину Моисеевну Фишгойт. Однако у всех людей были недоброжелатели. Сослуживцы, мечтавшие занять должность деда, постоянно направляли на него жалобы в Москву. Антисоветчину приписать ему было невозможно, поэтому в этих доносах отмечалось, что дед проявляет чрезмерную активность в своих симпатиях к лицам женского пола. Несмотря на то что должность начальника санатория была генеральская, дед до самой своей смерти так и остался подполковником медицинской службы, хотя его заместители были полковниками. Правда, после смерти Н.И. Шевченко мой отец получал генеральскую пенсию, обучаясь в МГИМО. Если бы не жалобы и загадочная смерть деда, то в Евпатории наверняка была бы улица, названная в его честь. Кстати, бабушка после смерти своего мужа отдала государству пятикомнатную квартиру в центре города, получив вместо нее двухкомнатную.