Красный Вервольф 4
– Прошу пардон, ребята! – Яшка живенько швырнул свои карты в сброс и подполз к краю. – Дядя Саша, подсобишь мне? Выбраться на свежий воздух хочу, сил нет!
Я с готовностью подставил плечо, и мы поднялись наружу.
– Ладно, хорош прикидываться, – сказал я, когда мы отошли чуть в сторонку. – Что-то мне подсказывает, что ты не так чтобы сильно и ранен.
– Дядя Саша, да что ты говоришь такое? – Яшка прижал руки к сердцу в самом что ни на есть искреннем возмущении. – Нога так болит, что даже поставить мочи нет!
Потом зыркнул по сторонам воровато и наклонился ближе ко мне.
– Эх, еще вчера болеть перестала, – шепотом сказал он. – Только не говори никому!
– Так ты симулянт, получается? – хмыкнул я. – Не успел в партизанский отряд попасть, а уже от боевых заданий косишь?
– Так я же не от боевых, дядя Саша! – глаза Яшки стали испуганными и жалобными одновременно. – Ежели бы заваруха какая случилась, я бы сразу эту шину сорвал. Нет-нет, я не поэтому! Я же и правда ногу подвернул сначала! Опухла так, что мама не горюй! Разве я виноват, что у их медички золотые руки?..
– Ну-ну, давай заливай! – фыркнул я. Блин, вот ведь Яшка, а! Такое трепло, но сердиться на него совершенно невозможно! Даже если он чушь всякую несет или делает.
– Дядя Саша, я хочу жениться! – выпалил он. – Да подожди ты скалиться, знаешь, какая у них тут медичка? Я ее как увидел, так с первого взгляда влюбился. И на всю жизнь, клянусь! А у меня нога, как назло, зажила! И не болит, чертяка! А ежели я из госпиталя сразу выйду, то как тогда к Марье подойти, она же тут – ух!
Я с умилением слушал, как Яшка рассказывает про свою прекрасную Марью. Слободский ее с самым серьезным видом зовет по имени-отчеству – Марья Ильинична, несмотря на то, что она выглядит совсем девчонкой. А партизаны за глаза называют Маняшей. Но любя, а не потому что считают маленькой дурочкой. Она тут их всех в ежовых рукавицах держит. Проводит просветительскую работу, заставила всех зубы чистить и гигиену поддерживать. А все слушаются, даже матерые дядьки.
– Быстрый ты, однако, – я покачал головой, когда его поток славословий иссяк. – Один день знакомы, а ты уже жениться собрался.
– Это как стрела в сердце, дядя Саша, клянусь! – Яшка снова прижал руки к груди. Потом опять воровато огляделся, не подслушивает ли кто. – Слушай, меня тут один тип про тебя расспрашивал. Жутковатый такой, в очках…
– Карнаус? – усмехнулся я.
– Такой вроде веселый, шутил постоянно, – продолжил Яшка, не обратив на мое уточнение внимания. – А глаза как будто волчьи, до костей пробирает, клянусь. Как-как ты его назвал?
– Карнаус, – повторил я. – Фамилия такая у него.
– Ох… – Яшка округлил глаза. – А ведь он мне и не представился даже… Получается, что я какому-то безымянному типу все выложил? Вот я балбес, а… Дядя Саша, ты уж прости меня, дурака…
– Так у своих же ты, чего тут было скрывать-то? – я пожал плечами.
– Он про вервольфа все расспрашивал, а я ему взял да и выложил, что это я среди фрицев растрезвонил историю про человека с головой волка и его мертвую невесту, – затараторил Яшка. – Все-таки, язык мой без костей, метет иной раз как помело, хрен остановишь…
– Забей, Яшка, – я хлопнул приятеля по плечу. – Виделся я с твоим жутким типом сегодня.
– О как! – он подался вперед, глаза заблестели любопытством. – И что? Что?
– А что там сделали с носом любопытной Варвары? – я ухватил Яшку за нос. – Не обижайся, дружище. Служба.
– Понял, умолкаю! – Яшка захлопнул рот ладошкой. Но продержался недолго, секунды три. – А я ведь еще вот что хотел сказать, дядя Саша…
– Приняли-то тебя как? – перебил я его. – Не обижают?
– Да нормально все… – немного растерянно ответил Яшка. – Хорошие ребята…
– Хайдаров прицепился? – понимающе покивал я.
Яшка вздохнул и повесил голову. Похоже, не только в Марье-прекрасной дело, что Яшка мой одноногим прикидывается. Меня хорьку-Хайдарову теперь не достать, руки коротки, а вот на Яшке-то он может сполна отыграться. Припомнить ему, что баранку для фрицев крутил, да белую повязку полицая носил, пока в психушке «отдыхал».
– Боюсь я его, дядя Саша, – прошептал Яшка. – Он меня сразу невзлюбил, как только увидел, хорошо, ребята заступились. И Марья еще… Ох и девка! Как она его отбрила, когда он в госпиталь сунулся, чтобы мне допрос устроить! «Вы, говорит, товарищ Хайдаров, свои разговоры мне здесь не ведите! Раненым покой нужен, ясно вам?»
– Подумаем, что можно сделать, Яшка, – я рассеянно потрепал его по плечу.
– Он меня сразу же коллаборационистом обозвал и перебежчиком, – шепотом продолжил Яшка. – И военно-полевым судом пригрозил, мол все по закону будет, чтобы я не думал, что мне вот так с рук все сойдет.
– Разберемся, – я скрипнул зубами. Вот бл*ха… А ведь Хайдаров может ведь и не отцепиться от Яшки так просто. Действительно придется что-то придумывать, чтобы его из-под прицела Хайдарова вытащить. После унижения Карнауса он еще злее станет, наверняка. Меня достать не может, будет на Яшке отыгрываться.
– А, так я что еще сказать-то хотел! – Яшка встрепенулся и снова оживился. – Слободский Беккера в плен взял! Я сначала глазам своим не поверил, когда мы нос к носу столкнулись в лагере.
– Беккера? – нахмурился я, припоминая, кто такой Беккер. – Толстенький такой, из отдела пропаганды?
– Да нет, другой! – Яшка махнул рукой. – Тот толстенький – Вебер. И он не эсэсовец. А Беккер – тощий такой, с шрамом на глазу. Штурмшарфюрер.
– А! – припомнил я одного из своих собутыльников. – Из Аненербе. Фотографию своего кота еще всем показывает.
– Да-да, он, – покивал Яшка и сделал «значительное лицо». Будто я уже должен сделать какие-то выводы.
– Ну и что? – я пожал плечами. – Мы на войне, тут бывает пленных берут.
– Так этот Беккер вроде как договорился, чтобы его обменяли на кого-то! – воскликнул Яшка. – А он в лицо меня узнал. Получается, что в Псков я теперь уже точно вернуться не смогу.
– Какой-то ты непоследовательный, Яшка, – усмехнулся я. – То говоришь, что засветился, и тебе больше нельзя среди фрицев быть, а теперь какого-то Беккера испугался. Ты определись уже! Ты хочешь в партизанском отряде остаться или обратно в коллаборанты к фрицам вернуться?
– Не знаю я, дядя Саша, – снова пригорюнился Яшка. – Если этот Хайдаров от меня не отцепится, мне ведь бежать придется. А куда тут бежать-то? Только в Псков, получается. А Беккера отпустят, так он живо меня сдаст, что я из партизан.
– Эх, Яшка, вредно тебя одного оставлять, вот что! – я рассмеялся. – Столько всего уже наворотил, хрен распутаешь. И жениться хочешь, и Хайдарова боишься, и печалишься насчет Беккера…
– Хорошо, что ты живой, дядя Саша, – Яшка коротко вздохнул. – Ты вернулся, и сразу как-то жизнь проще кажется. Не буду больше огород городить. Как ты скажешь, так и сделаю, вот. Хоть в огонь, хоть в воду, лишь бы с тобой.
– Я тоже рад, что ты жив, Яшка, – улыбнулся я. – Кстати, а может ты слышал чего про Кузьму?
– Так это… – начал Яшка, но тут из центра лагеря послышались громкие голоса. Я вскочил и приложил ладонь ко лбу.
– Кажись, Слободский вернулся, – проговорил Яшка. «Наташа!» – радостно екнуло сердце.
– Ну что, проводить тебя до госпиталя, или еще тут посидишь? – спросил я.
Я выскочил из землянки для раненых и торопливо направился к компашке партизан, сгрудившихся вокруг командира. Пришлось даже себя чутка притормозить, а то мчусь, как школьник на свиданку с радостной рожей. Букетика цветов в руках не хватает.
Слободский стоял в центре и, судя по выражению лица, рассказывал какие-то радостные новости, рядом с ним стояла Наташа. Серьезная такая, в форме и с винтовкой за плечом. Давненько я ее такой не видел, все больше в городских платьях или вообще замаскированной под старуху. Я протиснулся вперед. Лицо Наташи сначала расцвело счастливой улыбкой, когда она меня заметила. Сердце так радостно заколотилось от предвкушения, что сейчас я обниму свою милую снайпершу. Но длилось это ровно секунду. Улыбка моментально завяла, лицо Наташи снова стало серьезным и даже как будто испуганным. На меня она больше не смотрела. А смотрела совсем в другую сторону.