Канатоходец. Записки городского сумасшедшего
Хоть и со смешком, а попытался звучать ободряюще:
— Говорите, принимает за другую? Такое случается! Хуже, если это происходит не в бреду…
Любка прыснула в кулак, но в рамках приличий. После стольких лет сожительства я могу на нее в этом положиться. Посыпать голову пеплом не буду, оставим процедуру для крематория, но, возможно, в чем-то я тоже бывал неправ. Промокнула кончиком платочка глаза, аккуратно, чтобы не размазать тушь.
— Видите ли, доктор, вам, как лечащему врачу, я должна сказать! У меня такое чувство, что он… — последовал кивок в мою сторону, — притворяется!
Брови медика, несмотря на профессиональную выдержку, поползли вверх.
— Думаете?..
Любка убежденно кивнула, чем привела его в еще большее замешательство.
— Э… — протянул на одной ноте врач, — возможно, в чем-то вы и правы, но я не был бы столь категоричен! Анализы ничего определенного не показали, но это еще ни о чем не говорит. Я в профессии много лет, однако на моей памяти такой случай первый, хотя… — Похлопал себя по карманам в поисках сигарет, но вовремя спохватился. — Доцент-реаниматолог на курсах повышения квалификации затрагивал эту тему, правда очень аккуратно и не на лекции, а в курилке. Сказал, что, согласно его гипотезе, некоторые люди способны впадать в кому по собственному желанию. Достала их жизнь, они раз — и спрятались от нее в иной мир. Но подчеркнул, что убедительной статистикой не располагает, да и вряд ли собрать ее возможно…
Слушавшая его внимательно Любка всплеснула руками:
— Побойтесь Бога, док, о какой статистике идет речь! — От возбуждения или от нахлынувшей интеллигентности начала грассировать. — Вы наблюдаете моего мужа короткое время, я же, при желании, могла бы защитить на его примере диссертацию, и не одну. Кроме того что этот тип исковеркал мне жизнь, он еще и писатель. Придумывая своих персонажей, Николай и к себе относился, как к одному из них. Ему нет нужды сбегать от жизни в кому, он находил убежище в тексте, жил между его строчек и слов годами. Не говоря уже о том, что окончательно потерял ощущение реальности, стер грань, отделявшую ее от создаваемых им миражей. Вот вы лично, вы когда-нибудь пробовали жить с иллюзией?..
— Пожалуй, нет, — покачал головой доктор, — если, конечно, это не имя собственное! А то знаете, как только в наши дни детей не называют, одну девочку, я слышал, нарекли Липо-сакцией…
Любка его замечание проигнорировала:
— Я ушла от него, когда он начал встречать своих героев на улице, оказалось, это были еще цветочки! Теперь с ним стало происходить то, о чем он писал, собственная его жизнь превратилась в один большой сюжет! — Доверительно коснулась наглаженного рукава халата врача. — Нет, вы представляете!..
Как тут было страдалице не посочувствовать! Особенно когда она упомянула, что была вынуждена со мной расстаться. В другой раз я и сам не упустил бы такой случай. Не сплоховал и доктор, со словами: «Интересно, интересно!» — накрыл ее руку своей. Жест христианского сострадания с учетом возможного развития событий. Произнес с воодушевлением:
— Вы знаете, Любовь…
— Можно просто Люба!
— Знаете, Люба, — повторил врач, сопровождая речь легким пожатием руки, — случай вашего мужа требует специального рассмотрения. Возможно, мне понадобится материал для статьи, так я, с вашего позволения, позвоню. Что ж до высказанного вами предположения… — пощипал свободной рукой бородку, — оно значительно расширяет круг возможных диагнозов! В качестве одного из них правомерно рассматривать истерию…
Час от часу не легче! Парень совсем отвязался, лепит что ни попадя, только бы произвести впечатление. Если Любка еще что-нибудь вякнет, запись «параноидальная шизофрения» в медицинской карте мне обеспечена.
— Она великая, скажу я вам, обманщица! — продолжал доктор, распаляясь. — Истерия способна имитировать симптомы самых разных заболеваний, о чем в американском журнале «Healthy Nation» за январь опубликована статья профессора… — Схватился обеими руками за голову и, оборвав себя на полуслове, видимым образом занервничал. — Совсем забыл, зачем вас искал! Профессор этот в сопровождении наших лучших специалистов вот-вот сам сюда пожалует!
Метнулся, припадая на ногу, выглянул в коридор. Вернулся и торопливо зачастил:
— Мировая величина, мировая! В Москве проездом из Пекина в Хельсинки. Наш главный, однокашник его по институту, упросил заехать по старой памяти в клинику, проконсультировать сложных пациентов. Имя вам ничего не скажет, но поверьте на слово: гений! Гонкуровская премия — давно пройденный этап, в будущем году получит Нобелевскую… — Опасливо оглянувшись, понизил голос: — Человек мира, живет между Лондоном и Нью-Йорком! Своя клиника в Швейцарских Альпах, и, что характерно: либерал и демократ. Согласился посмотреть вашего мужа, коллекционирует необъяснимые случаи…
И, заслышав в коридоре шум, бросился к двери. В нее, в сопровождении внушительной свиты врачей, уже входил сухощавый, энергичный мужчина в белоснежном халате, поверх великолепно сшитого костюма от «Версаче». Отменный вкус его обладателя подчеркивали темно-синий галстук-бабочка в мелкий белый горошек и элегантные, ручной работы туфли. Волосы профессора были расчесаны на английский косой пробор и уложены волосок к волоску, на мизинце правой руки красовался массивный перстень-печатка.
В пропитанном запахами лекарств воздухе палаты распространился аромат дорогого одеколона.
— Ну-с, — заметило медицинское светило рассеянно, — приступим! Что тут у нас приключилось?..
И посмотрел почему-то не на меня, а на стоявшую в головах кровати законную Любку.
Под его пристальным взглядом она зарделась.
Повернулся к сопровождавшим его лицам.
Секретарь с блокнотом наперевес и авторучкой в руке вполголоса подсказал:
— Жена!
Профессор кивнул и, сломав бровь, загадочно заметил:
— Приблизительно такой я ее себе и представлял!
Сунул пенсне в золотой оправе в жилетный карман, потер, как если бы озяб, руки. Стоявшие на почтительном расстоянии врачи, включая главного, замерли в почтительном молчании. Спросил, казалось бы, просто, но властно:
— Кто будет докладывать историю болезни?
Вперед, стараясь не хромать, выступил знакомый мне доктор и, запинаясь и подглядывая на манер двоечника в бумажку, начал говорить, но был тут же безапелляционно прерван:
— Отвечайте на вопросы! Когда и как больной поступил в клинику?
Врач окончательно смешался. К нему на выручку пришел седой, благородного вида старик, заведующий отделением:
— По «скорой», в мое дежурство. Полиция подобрала его на улице без сознания…
— Какие-нибудь дополнительные детали?., — продолжал допрос профессор. — Что-нибудь характерное, специфическое…
— Да вроде бы ничего определенного… — пожал плечами седовласый, — разве только фельдшер сказал, что обнаружили его в странной позе, будто, упав, он до последнего продолжал ползти и куда-то тянуться. В руке сжимал мобильник, его с трудом удалось отнять…
Светило посмотрело на заведующего отделением укоризненно:
— Вот видите, коллега, а вы говорите: ничего особенного! В мелочах кроется не только дьявол, но и возможность понять, что привело человека на грань жизни и смерти. Если их вовремя распознать, считай, полдела сделано, дорога к выздоровлению открыта… — Обвел сгрудившихся вокруг врачей строгим взглядом. — Внимательнее надо быть к людям, как-никак, а Божьи твари, их стоит пожалеть! Будь моя воля, выражал бы каждому при встрече глубокие соболезнования…
Идеи летают в воздухе, пришло мне на ум слышанное много раз клише, что-то похожее я и сам недавно произносил, не мог только вспомнить где и когда. Времени на это профессор мне не дал, достав, словно бы в назидание, свое блеское пенсне, продолжал:
— Нашли бы нашего пациента, скажем, свернувшимся калачиком, у него было бы меньше шансов вновь обрести здоровье. А так сразу видно, человек в жизни чего-то хотел, из последних сил куда-то стремился, и мой личный опыт подсказывает, что к любимой женщине…