Давид Бек

  
XIII
 
Наутро всему племени чалаби стало известно, что мелик Франгюл принял магометанство. Все любопытствовали, все радовались, что один из выдающихся армян бросился в объятия ислама, и были уверены, что теперь многие последуют его примеру. Сюри в это время только проснулась и, завернувшись в нежное шелковое покрывало, сидела на ковре в своем шатре. Она еще не знала об этой новости. Служанка принесла к ней ребенка, с которым она стала играть. Фатима — так звали девочку — в это утро выучилась у служанки новой шутке — когда перед ней махали головным платком, она, скорчив смешную рожицу, произносила: «Агу!». Это забавляло несчастную мать.
В эту минуту с озабоченным лицом в шатер вошел евнух Ахмед. Сюри хорошо знала его и сразу догадалась, что он в дурном настроении.
— Случилось что?
— Да, и очень плохое, — ответил главный евнух и рассказал все, что слыхал о поступке Франгюла.
Молва уже придала происшествию совершенно фантастический колорит. В народе рассказывали, будто ангелы вознесли мелика на пятое небо, там он имел беседу с Магометом и Али, затем ему показали рай и ад и спросили — что бы он пожелал выбрать. Мелик выбрал рай. Сойдя с неба, Франгюл немедленно направился к имаму. Тот заметил вокруг его головы ореол святости, пал ниц и стал ему поклоняться. Потом имам усадил его на свое место, а сам сел ниже него, сказав: «Это мне следует прислуживать тебе, ты святее меня». Потом имам заказал ужин, но слуги все не несли его. Тогда Франгюл сделал салават [44], и в ту же минуту с неба спустился стол, уставленный всякой вкусной снедью и т. д.
— Все это старые сказки, — перебила старика Сюри, — ты лучше скажи, где сейчас мелик?
— Он у имама, — ответил старик возмущенно, — сегодня над ним проделают обряд обрезания, и Фатали-хан собственной персоной будет его кирвой — крестным отцом.
— Значит, поступок мелика пришелся хану по душе…
— Еще бы, эти неверные ничему так не радуются, как если кто-нибудь переходит в их веру.
Госпожой овладели горестные мысли. Сюри была не только чувствительной, но и глубоко верующей христианкой. Поэтому рассказ старого евнуха произвел на нее крайне тягостное впечатление. Она поднесла к лицу платок и тихо зарыдала. При виде платка маленькая Фатима принялась за свое «Агу! Агу!». На этот раз лепет ребенка уже не доставил радости матери. Она приказала служанке унести ее.
— Как по-твоему, Ахмед, — спросила она придя в себя и успокоившись, — какой дьявол толкнул мелика на этот поступок? Какие цели он преследует?
— Цель слишком ясна, госпожа, — спокойно ответил старик, — Франгюл просил у хана Генваз и Баргюшат и получил отказ. Нужен был посредник, чтобы воздействовать на хана. Этим посредником оказался имам. Но надо было завоевать доверие имама, как-то подкупить его, и лучшего способа для этого не было, как принять ислам. Но я слышал еще и другое.
— Что?
— Говорят, Франгюл обещал отдать имаму в жены свою дочь.
— Он поступает, как мой отец, — с горечью произнесла Сюри. — Но ведь она же очень маленькая, ей всего восемь лет!
— В мусульманский гарем попадают девочки и моложе. Вы же знаете, госпожа, что эти неверные почитают делом чести наполнить свой дом многочисленными женами. Меня удивляет не столько возраст девочки, сколько то, что отец отдает ее за дряхлого старца, который возложил все надежды на маджуны этого обманщика дервиша, обещающего вернуть ему молодость.
Сюри снова впала в раздумье. Обстоятельства приняли весьма неприятный оборот. Если бы дело зависело только от хана, она, возможно, могла что-нибудь сделать. Но теперь вмешался могущественный имам, которого почитало все племя и перед которым дрожал сам хан. Что можно было сделать с ним? Хан ни в чем не в силах был отказать имаму, ведь тот мог поднять против него все племя. Мусульмане больше почитают духовную власть, чем светскую, слово представителя духовенства для них свято. Из-за этого Фатали-хан был вынужден поддерживать дружеские отношения с имамом и выполнять малейшие его прихоти.
 
— Ты думаешь, — спросила Сюри, — что теперь хан передаст Генваз и Баргюшат мелику Франгюлу?
— Обязательно, — ответил старый евнух, — он не сможет отказать при всем желании, ведь у мелика такой влиятельный защитник, как имам. Говорят, уже сегодня после обряда обрезания Фатали-хан наденет на него халат его новой должности.
Сюри вновь овладели печаль и отчаяние. Она попрала честолюбие своего отца, мечтавшего завладеть Генвазом и Баргюшатом, ради того, чтобы эти провинции достались ее любимому Степаносу, их законному наследнику. Она хотела видеть юного князя владельцем родовой вотчины Шаумянов. Сюри страстно желала, чтобы тысячи отверженных армян вновь нашли покровительство у доброго и благородного Степаноса. Но ее мечты оказались напрасными. Сейчас осуществить их стало труднее, чем раньше. По мнению Сюри, легче было силой отпять эти земли у мусульманского деспота, чем получить у предателя армянина, который вынужден будет пуститься на всякие коварные уловки, чтобы укрепить власть магометан над Арменией. Принимая во внимание все это, она считала вероотступничество мелика Франгюла более опасным, чем действия своего отца, в особенности потому, что Франгюл обещал отдать свою дочь в гарем имама.
— Франгюл не в первый раз принимает мусульманскую веру, госпожа, — сказал евнух, прерывая молчаливые размышления Сюри. — В детстве он попал в плен и был увезен в Исфаган. Там его усыновил один из представителей царского рода и отдал в ученье к образованному мулле, у которого Франгюл изучал арабскую и персидскую словесность. Затем, отдав ему в жены свою дочь, перс назначил его беглер-беем [45] Новой Джуги — армянского квартала Исфагана. Позже Франгюл становится управляющим армянскими провинциями Каза и Камара Исфаганской губернии. Притесняя и обирая народ, он скопил немалое состояние. Имея в то время обширные торговые связи с Индией, исфаганские армяне своими взятками щедро вознаграждали его. Но злодей не удовлетворился этим Он предал даже тех, благодаря которым достиг такого высокого положения. Тайно примкнув к главарям диких племен лори и бахтияр, он подготовил большое восстание против персидских властей. При содействии этих дикарей мелик Франгюл хотел добиться независимости населенных армянами провинций Исфаганской губернии, чтобы править ими наследственно. Восстание, однако, было подавлено и ему пришлось бежать в Индию. Прожив некоторое время в безвестности, он, наконец, вернулся на родину и снова принял христианство. Здесь, конечно, не знали, чем он занимался где-то на востоке, и приняли как человека, которому посчастливилось вернуться из плена. О своем прошлом он хранил глубокое молчание.
— Откуда же ты узнал все это? — спросила Сюри, удивившись любопытному рассказу.
— Мне рассказал об этом дервиш, гость имама, он исфаганец и был свидетелем всех событий. Это очень порядочный человек, и, видимо, нынешний поступок мелика вызвал его неприязнь.
— Говорят, он хороший врач.
— Он очень знающий человек.
— Но все же немного обманщик.
— Вначале и я так думал, госпожа, особенно когда он стал требовать у имама драгоценные камни для изготовления маджуна. Но он мне честно признался, что лечение у персов должно обставляться таинственностью, это сильнее действует на их воображение Лекарствам из обычных трав или кореньев имам не стал бы верить, но алмаз, жемчуг и яхонт кажутся ему чудодейственными… И вообще, я чувствую, что у этого человека есть глубокая тайна, которую он тщательно скрывает.
— Все дервиши таковы, — рассеянно отвечала госпожа и вновь впала в раздумье.
— Нам надо извлечь пользу из его рассказа. Я хочу посоветоваться с тобой, госпожа, по этому поводу.
— О какой пользе ты говоришь?
— Я бы сообщил хану и имаму о прошлом мелика Франгюла, что он обманщик, принимает мусульманство во второй раз и опять с корыстными намерениями. Когда они узнают обо всем этом — какие там провинции — они задушить его захотят!