Алекс Войд (СИ)

— Здравствуйте, меня зовут Геннадий Харитонович, — поприветствовал он меня и поправил свои прямоугольные очки на носу.
— Здравствуйте, — я поднялся на кровати. — Давайте перейдем сразу к делу. Хочу сообщить, что конвоиры меня избили и не дали совершить телефонный звонок.
— Мы подадим на них жалобу, — сказал адвокат. — И потребуем еще одной возможности совершить звонок. Также я вызову врача для осмотра ваших травм и оказания медицинской помощи, если она будет нужна.
— Судя по вашему взгляду, такое здесь происходит часто? — поинтересовался я.
— Разное бывает, — ответил он. — Встречаются чаще случаи все же вызванные поведением самих заключенных.
— Или заключенных провоцируют на нападение своим поведением сотрудники учреждения, — добавил я. — Как это, к примеру, произошло в моем случае.
Далее Геннадий задал мне множество вопросов о дне убийства, и мы вместе начали выстраивать линию защиты для суда. Адвокат сдержал своё слово: на следующий день ко мне пришёл врач, а тех конвоиров оштрафовали за неподобающее поведение. Хотя по правде говоря, их следовало бы уволить или даже осудить, этих вонючих собак! Но это сейчас не было главной проблемой, однозначно. Как говорится, драка дракой, но тюремный срок — нет, спасибо!
Позже мне вновь разрешили совершить телефонный звонок, и к моему полному разочарованию, я услышал фразу: «Данный номер абонента не существует». Получается, родители заблокировали старые номера? Но зачем? Разве их не волнует, где их сын? Это просто невероятно! Значит ли это, что я могу забыть о помощи?
Дни тянулись бесконечно, и я ждал суда. Верил ли я в то, что мы победим? Кто его знает. Я уже ни о чём не думал. Просто сидел и был потрясён происходящим.
Но я не терял надежду, ведь я не из тех, кто легко сдаётся. Можно попросить адвоката связаться с Алёшей. Правда, чем бы робот мог помочь мне в такой ситуации? Своими глупыми шутками? Он бы, наверное, предложил научить меня делать чифир или шахматы из хлебного мякиша.
Или я не знаю, может быть, попрошу адвоката связаться с князем, ведь я увижусь с ним только на суде, и там поговорить точно не удастся. Единственный, кто мог понять, что мне не было нужды убивать Вадима Глебовича — это его племянник. Нужно узнать через Геннадия его мнение обо мне. Не хотелось верить, что он тоже считает меня убийцей. Это же абсурд!
Короче говоря, я провёл в камере целый месяц и успел переосмыслить многое. Во-первых, почему родители меня не ищут; во-вторых, почему меня не ищет хотя бы Алёша; и в-третьих, почему князь верит в то, что его дядю убил я? Факт в том, что адвокат связался с ним по поводу меня, и тот лишь пожал плечами. Мол, раз у меня был нож, значит, вероятно я и порешил Вадима Глебовича.
В общем, логика у всех вокруг, как я понимаю, вышла из строя, за исключением меня и адвоката, ведь мы были самыми адекватными людьми в этом районе. Геннадий хотя бы верил мне. Или у него просто такая работа: верить своим подзащитным. Хотя вряд ли это так, потому что хороший адвокат не занимается самообманом; он предполагает самое худшее и заранее продумывает план действий на случай любого развития событий.
  
Глава 16
 
Глава 16
Через месяц и две недели наступил день суда, но я держался уверенно, ведь кто, если не я? Как выяснилось, от меня, кажется, отказалась семья, хотя я до сих пор не могу в это поверить. Понимаю, что отец мог бы так поступить, но мать… Эта мысль не укладывалась в голове, и я перебирал десятки возможных причин, по которым мои родители словно испарились из моей жизни, но так и не нашёл убедительных объяснений.
В конце концов, мы живём в материальном мире, и здесь важны факты. Поэтому пришлось смириться с тем, что в данный момент у меня есть только я сам и небольшая надежда на гениальность Геннадия. Паниковать буду потом, если меня приговорят к заключению.
На суде я вёл себя спокойно, как только мог человек, чья жизнь вот-вот может пойти под откос. В зале я увидел князя Романа Глебовича с хмурым видом; он быстро отвёл взгляд, когда наши глаза встретились. Как можно так обращаться со своим гостем: бросить его на произвол судьбы, словно бездомное животное? Впрочем, вести расследование — это задача правоохранительных органов, и князь не обязан вмешиваться. Но всё же он мужчина, а не плакса! Сколько можно оплакивать дядю и не включать голову? Неужели ему не интересно, кто на самом деле убил Вадима, или он настолько наивен, что слепо доверяет следователю? А как же поговорка: «Доверяй, но проверяй»?
 
Короче говоря, суд прошёл плохо для меня: через неделю меня отправят в колонию на север, полную настоящих преступников. Я знаю, что там найдутся и невиновные, как я, но статистика говорит о большем числе виновных. Представляю себе жизнь в тюрьме; единственный плюс — я физически крепок и умею драться. Недостатков же слишком много.
Геннадий сочувственно посмотрел на меня, когда меня в наручниках уводили после завершения процесса. Но я не обличал эмоций, ведь зачем их показывать людям, которым я безразличен?
Я уселся на нары, так ведь заключённые называют койки? И подумал, что пора начинать паниковать. Вспомнилась вся моя прошлая жизнь, которой я иногда не был доволен. Хотелось бы вернуться в прошлое и врезать самому себе по роже. Это всё равно что с насморком: когда мы здоровы и свободно дышим, мы не осознаём, насколько это замечательно. Но стоит заболеть, как начинаем скучать по тем дням, когда даже одна свободная ноздря казалась счастьем.
Но, с другой стороны, если ценить всё подряд: каждый чих и каждый вздох, то это уже смахивает на абсурд!
Так о чём это я размышлял? Ах да, точно! У меня ведь официальный перерыв на страдания. Моё лицо выражало грусть, и я вполне соответствовал образу человека в депрессии. Однако слёзу выдавить так и не удалось, сколько бы я ни старался. Да и зачем мне плакать? Ведь я ещё не в тюремном лагере на севере.
Однако лучше уж там не показывать слабость, иначе мои будущие товарищи по несчастью могут это не оценить. Я не удержался и рассмеялся над самим собой благодаря развитому чувству самоиронии. Как можно смеяться, когда ты напуган до смерти?
Было бы странно утверждать, что невиновный человек, впервые оказавшийся на зоне, не испытывает страха и тревоги. Это полный бред! Такое, наверное, только в фильмах бывает, где крутые герои бесстрашно готовятся к отправке в тюремный лагерь. Я сам по себе тоже крут, но вот к тюрьме меня родители не готовили. Хотя кого из нас готовили? В общем, это не важно!
Сейчас бы подошла грустная музыка и дождь за окном. Осталось только обнять колени и пролить слезу, а на дверь повесить табличку: «Не беспокоить! У Алекса Войда перерыв на страдания! Руки за решётку не совать, а то откусит со злости!»
К слову о злости: она кажется более веселой, чем депрессия. Мне явно она больше подходит, ведь со мной обошлись несправедливо. Кто конкретно виноват, пока не знаю, но следователь точно подлец! Если кого и стоит упечь за решётку, так это его. Интересно, сколько он уже людей отправил в лагеря без вины? Но хватит о нём думать! Пошёл он нафиг! Думать еще об этой скотине, мне не хватало!
Надо действовать, потому что страдания — это, судя по всему, не моё. Буду мыслить логически. Можно так-то подать апелляцию, чтобы дело рассмотрели повторно, но ещё не факт, что её одобрят, да и не факт, что всё переменится. А стоит ли ждать чуда и помощи хрен знает откуда? Стопудово, что не стоит!
Остаётся один вариант — самый сложный и кажущийся невозможным: бежать отсюда куда глаза глядят. Нужен план побега, и у меня есть всего неделя на его осуществление.
Что я имею? Практически ничего. Но если верить философам, «ничто» это уже что-то. Оставим философию! В учреждении пять охранников на посту, а всего их гораздо больше, но они расположены в другом корпусе. Мои преимущества: я быстрый, ловкий и сильный. Минусы: я заключён за железной дверью, а снаружи пять вооружённых конвоиров.