Моя Мия. На осколках первой любви (СИ)

– Вы по-моему в клуб собираетесь? – спрашивает тётя Настя, внимательно изучая нас попеременно. – А ты за рулём?
– Не люблю алкоголь, – морщится Лёва.
– Расслабляться тоже надо, но это дело каждого, – постановляет папа.
– Клуб, – мечтательно произносит Громова. – Когда мы сходим?
– Началось, – закатывает глаза с улыбкой дядя Андрей.
– Я хочу танцевать. Элина, пообещай мне, что как только ты родишь и немного освоишься в роли матери четырёх детей, мы девчонками пойдём танцевать?
– Конечно, пойдём, – подтверждает мама, выставляя перед Лёвой фарфоровый чайник и красивую чайную пару. – Сахар, – пододвигает стеклянную вазочку.
– Спасибо, – кивает Демидов.
Чувствует себя вполне раскованно, несмотря на кучу незнакомых людей. Я бы терялась, руки заламывала. А он как скала спокойный. Это вызывает восхищение.
Слежу за движениями его пальцев, помешивающих чай.
– Зря я клуб продал, – замечает папа и получает шутливый тычок от мамы. – Придётся арендовать для вас на вечер.
– У вас денег не хватит, – подначивает тётя Настя.
– Скинемся с Глебом и Долинским. Они побогаче будут.
За общим полушутливым разговором протекает ещё минут десять, прежде чем громко хлопает входная дверь. Шум голосов тут же стихает.
– Мирон? – удивлённо восклицает Громова. – Ты вроде не собирался?
– Всем привет, – произносит Мир и окидывает взглядом всех присутствующих, зависая на Демидове.
Прозрачные глаза темнеют, и он резко подаётся вперёд.
Зажмуриваюсь и снова размыкаю веки. Сердце отдаёт в рёбра, потому что я не видела его кучу времени, а он ни капельки не изменился.
– Мирон, – протягивает открытую ладонь Громов. – Встречались раньше, но лично не знакомились.
– Лев, – отвечает невозмутимо мой спутник.
– Ужинать будешь? – обращается к Мирону мама, поджимая губы и неловко поднимаясь.
– Нет, но спасибо, – мотает головой Мир и смотрит прямо на меня. – Я к Мие.
– Ко мне? – удивлённо разворачиваюсь, пребывая в панике.
– Да, – его лицо напряжено, но, пожалуй, замечаю это только одна я. – Мне нужны лекции по проектной графике.
– А-а-а, да, – подпрыгиваю с места, извиняясь глазами перед Лёвой. – Прости, я совсем забыла тебе отдать.
В полнейшем молчании выходим из кухни. Поднимаюсь по лестнице, чувствуя, как по обнажённой пояснице распускаются мурашки оттого, что он пялится, неотрывно следуя за мной.
Зачем? Я бы спустила ему эти проклятые лекции на первый этаж.
Зайдя в комнату, Мирон плотно прикрывает дверь и опирается на неё спиной, складывая руки на груди. Молча наблюдает, как я ищу его тетрадь в стопке на столе.
– Просто чудесно, – ворчу шёпотом, закусывая губу.
Раздражение, которое начинает распространяться в воздухе, немного обескураживает и ошеломляет.
– Вот она, – отыскиваю наконец-то. – Прости ещё раз, – несусь к двери.
Мир отшвыривает вручённую ему тетрадку и хватает меня за руку:
– У вас всё серьёзно?
Впиваюсь глазами в строгое лицо.
– Ты о чём? Отпусти, – пытаюсь освободиться.
Что за реакция?
Он ведь сам признался в любви к своей рыжей, так пусть катится ко всем чертям.
Вдруг осознаю, мне совершенно всё равно, что он думает. Злюсь дико, извиваясь и упираясь свободной ладонью в твёрдое плечо и сгребаю тонкую футболку пальцами.
Следующая сказанная им фраза, срывает крышку с моего терпения и заставляет взорваться:
– Ты всё мне назло, да?!
– Отпусти меня, придурок? – шиплю, впиваясь ногтями в плечо.
Шумно дышу и недостаточно замахнувшись, пинаю ему между ног. Приём, которому он же меня и учил, между прочим.
– Пфф, – отпускает Мир. – Так и не можешь бить нормально, Карамелина.
Хватает за локти и, протащив пару метров, сваливает моё тело на кровать, придавливая сверху собой.
Чёрт тебя дери, Громов.
Надо сказать, в детстве мы постоянно таким образом дурачились. Но… сейчас-то постарше стали и эмоции совсем другие. Ещё пару лет назад внизу живота не собирался жгучий сгусток, а его каменное достоинство не упиралось мне между ног.
Тогда было не так… возбуждающе. А сейчас закусываю губу и пытаюсь выскользнуть, но Мирон умело упирается ногой об пол и крепко удерживает.
 
– Как ты меня назвала? – дышит над ухом тяжело.
От него пахнет мужским дезодорантом и мылом. По всей видимости, совсем недавно он принимал душ. Об этом же говорят его волосы, которые обычно сразу после мытья немного завиваются у висков.
– Ты зависла? – выгибает чёрные брови.
– Придурок, – выплёвываю в его идеальное лицо. – Что ты творишь? Я всё папе расскажу.
– Рассказывай, – говорит, глядя в упор. – Пойдём вместе расскажем?
Его ресницы такие длинные и пушистые, что все девчонки постоянно томно вздыхали и завидовали, а парни… Один раз наш сосед напротив, Пашка Ярцев, пошутил, что у Громова глаза, как у девчонки. В итоге была такая драка, что вся улица сбежалась.
– Что тебе надо? – шевелю губами.
– У вас с ним всё серьёзно?
– Это не твоё дело, – пытаюсь его с себя столкнуть, но не получается. Раньше он был полегче. Разъелся, качок хренов.
– Всё, что касается тебя моё дело, – рычит он. – Ты назло мне с ним переспала?! Скажи?
Закатываю глаза, тяжело дыша.
– Пошёл ты, придурок.
– Ещё раз так меня назовёшь и пожалеешь, – зрачки сужаются.
Сжимаю зубы.
Личные границы для Громова – святое. Если они не мои, конечно. Мои можно небрежно стереть ластиком и делать всё, что заблагорассудится.
– Я не отстану, пока не ответишь.
– Это интимное, – оскорбляюсь. – Отвали, Громов.
– Ну, – делает отчётливый толчок бёдрами, от которого я охаю и смущаюсь, как дура.
Он, кажется, понимает, что перестарался. На лице проносится выражение крайней степени изумления, а брови хмурятся и утяжеляются.
Дыхание становится прерывистым. И не у его одного.
Нервно сглатываю слюну, перемещая взгляд на губы Мирона. Правильной формы, немного сухие и бледно-розовые. Мягкие, насколько я помню. Вкусные…
Так близко…
Нет. Нет. И нет.
Сознание уплывает, но я словно утопающий ещё пытаюсь за него ухватиться. Так как бороться бесполезно, расслабляюсь и сканирую его лицо. Мужские руки сдавливают мои запястья над головой. Не больно, но достаточно жёстко.
Сердце начинает биться медленнее, через раз.
– Ну? – хрипит. – Вы с ним трахались?
– Ты сам-то думаешь, о чём спрашиваешь? Это оскорбление личности, – с возмущением проговариваю. – Почему я должна отвечать на такие вопросы?
– Потому что я переживаю, – поясняет, облизнув нижнюю губу. – У тебя не голова, а боеголовка. Хрен знает, чё ты ей придумаешь.
– Слезь с меня уже. И хватит тыкаться в меня своим отростком. Кстати, проверь его, он явно болеет. Припухлость налицо.
Громов хохочет, запрокидывая голову назад.
– Мия, – вдруг останавливается. – Скажи правду?
Уставляется с серьёзным выражением лица, будто для него это действительно важно.
– Не было у нас ничего, – выплёвываю ему в лицо. – Я тебе не шлюха. Доволен?
– Да, – мгновенно перекатывается набок, выпуская меня на волю.
– Придурок.
– Мия, – предупреждающе обрубает.
Пододвигает моего плюшевого медведя, располагаясь на нём. Руки закидывает за голову. Ведёт себя как дома. Зла не хватает.
Молча наблюдает, как я поправляю топ и подступаю к зеркалу, чтобы привести внешний вид в порядок.
– Где вы познакомились? – спрашивает Мир.
Роняю на него мрачный взгляд через отражение.
– Не твоё дело.
Снова молчит. Видеть его здесь, в моей комнате странно. Наверное, потому, что мы давно так не общались. Раньше это было чем-то обыкновенным. Но те времена закончились раз и навсегда! Я сама так приняла это решение и не собираюсь его менять.
– Странный тип, – многозначительно поднимает брови Мир и сгибает одну ногу в колене, забрасывая на неё вторую.
– С чего бы это?
Подкрашиваю губы карандашом, поглядывая на него.