Поход (СИ)
Остатки аталийского войска отступали в темноте. Несмотря на то, что все уже понимали: это победа, я приказал продолжать держать позиции, опасаясь возможного подвоха со стороны противника. Барон Рис расставил вдоль строя самых глазастых своих бойцов, которые хорошо видели в темноте, чтобы не пропустить новое наступление.
Возражать мне никто не стал, да и некому было. Единственный человек, который мог оспорить мой приказ, лежал сейчас на траве без сознания.
Виконт де Леваль, наблюдая за тем, как в баталию Самюэля Кронера врубилась конная лава, не смог более сдерживать себя и ринулся в бой. За ним следом рванули его вассалы и телохранители. Как по мне, у Кронера, в отличие от Лафора, ситуация была не такой критической. Но Пьер был человеком горячим и импульсивным, а еще не самым умным. Удержать я его не пытался, так как понимал, что у меня все равно ничего не получится. Я и так уже слишком долго сдерживал его горячий нрав. Пьеру не терпелось поучаствовать в рубке.
В итоге, вассалы притащили тело своего сюзерена уже в темноте. Судя по их мрачным физиономиям, они думали, что тот погиб. Хотя, думается мне, что они больше переживали не из-за «смерти» виконта, а из-за последствий оной. Граф де Леваль, да и собственные папаши вряд ли погладят их по головке за то, что они не смогли прикрыть своего предводителя.
Я немедля принялся за лечение, то и дело ловя на себе испытующие и полные надежды взгляды соратников виконта. Счет жизни Пьера шел на секунды. Кто-то чем-то очень тяжелым, пусть и по касательной, но весьма удачно приложил виконта по его горячей башке. Только наличие качественного шлема спасло нашего горе-главнокомандующего от тяжелой черепно-мозговой травмы не совместимой с жизнью.
Пришлось «фокусничать» с алыми колбами. Одновременно заливая их содержимое в рот Пьера, я активно совершал лечебные манипуляции своей аурой, останавливая распространение темного пятна по энергоструктуре виконта.
Обступившие меня «Дикие» следили за моими действиями с особенным вниманием. Трюки с флаконом их не обманули. Они явно понимали, что происходило на их глазах. Как понимала и представительница Янтарной гильдии Самира Клеман, которая во время битвы старалась держаться рядом со мной.
Я видел ее выразительный и растерянный взгляд. Ведь страйкеры не могут исцелять. Когда я закончил и объявил, что виконт будет жить, дворяне на радостях чуть было не начали качать меня на руках. Наши взгляды с Самирой Клеман встретились, и она невольно вздрогнула. Она, похоже, все правильно поняла. Теперь, даже если бы она захотела покинуть войско, у нее ничего бы не вышло. Я не собирался ее отпускать.
Когда притащили бесчувственное тело Пьера, Самюэль Кронер был мрачнее тучи, но после моих слов на его щеках появились слезы радости. Старый вояка, похоже, единственный, кто по-настоящему горевал о «гибели» сына своего господина, а потом искренне радовался его чудесному «воскрешению». Мы и так с ним хорошо ладили, но после этого случая в лице Кронера я, похоже, приобрел преданного соратника.
Ночь принесла с собой прохладу, которая была настоящим благословением после жара дневного сражения.
Со стороны поля боя время от времени доносились жуткие стоны раненых аталийцев, молящих о помощи или просящих воды. Голоса некоторых звучали особенно пронзительно.
У нас этих звуков было тоже хоть отбавляй. В обоз были посланы гонцы, и уже спустя некоторое время на тропе, ведущей к нашему вагенбургу, показалась колона повозок с факелами, во главе которой ехали верхом Лада и Кайлина Брин. Они довольно активно и грамотно организовали уход за раненными. Следующие несколько часов обозники занимались транспортировкой раненых и погибших.
В воздухе витал запах крови и остывающей земли. Он смешивался с ароматами леса и озерной воды. Время от времени легкий ветерок приносил запах дыма от костров, что горели в вагенбурге. Дабы не облегчать задачу аталийцам, разжигать костры на холме я запретил.
Темнота была густой, как назло, на небо набежали тучи. Может быть, к утру пойдет дождь. Гленны, стоявшие на страже, реагировали на каждый шорох, готовые в любой момент подать сигнал. Горячка боя отступала, но некое напряжение все еще присутствовало.
Прохаживаясь вдоль рядов солдат, я слышал их приглушенные разговоры. Бойцы делились своими мыслями и переживаниями после сражения. В основном все уже предвкушали завтрашний день и разбор трофеев. Никто не верил в то, что аталийцы решатся на атаку.
При моем приближении разговоры замолкали и меня провожали пристальными взглядами, в которых я замечал восхищение вперемешку со страхом и уважением.
Когда я оказался среди «Отчаянных», взгляд одного из бойцов заметно отличался. В нем не было страха. Я пригляделся. Лицо этого бойца показалось мне знакомым.
— Виконт, вы ли это? — спросил я, наконец, узнав в бойце Андре де Шатильона.
Тот коротко поклонился и ответил твердым голосом:
— Ваше сиятельство, у вас отличная память.
Разговоры вокруг нас тут же стихли.
— Почему вы здесь? — поинтересовался я.
Должен признать меня здорово удивило его присутствие в рядах «Отчаянных». Причем он явно был не на командирских ролях. Виконт стоял плечом к плечу с обычными пехотинцами, что, на мой взгляд, особенно в сложившейся ситуации, было непозволительной роскошью.
Да, я не питал к нему особой приязни, как, собственно, и он ко мне, его взгляд сейчас был более чем красноречив, но я прекрасно понимал, что на данный момент все это отошло на второй план. Передо мной стояла задача поважнее.
Андре де Шатильон прежде всего — великолепный мечник и наездник, которого с детства готовили к карьере военного. Профессионал такого уровня не должен находиться в строю с обычными пехотинцами. Его навыкам и опыту можно и нужно найти другое применение. Я уже даже начал прикидывать в уме варианты.
— Это долгая история, мессир, — усмехнулся он.
А еще я заметил, что виконт де Шатильон не сверлит меня ненавидящим взглядом, как когда-то во времена нашего противостояния. В его глазах я вообще не увидел неприязни, как, собственно, и восхищения, что читалось на лицах его боевых товарищей при виде меня. И виконт явно не боялся меня. Он вообще выглядел каким-то равнодушным и излишне спокойным.
— Полагаю, вы не откажете мне в удовольствии и расскажете свою историю за обедом, — учтиво произнес я и добавил, небрежно взмахнув ладонью: — Разумеется, когда это все закончится…
— Почту за честь, — ответил мне поклоном виконт.
* * *На утро перед нашими глазами предстала ужасающая картина. Поле битвы было усеяно телами павших воинов и их лошадей. Их некогда яркие и разноцветные, можно сказать, праздничные одежды — а ведь каждый дворянин отправлялся на бой, словно на праздник, в самом лучшем своем одеянии — теперь были покрыты слоем грязи и крови. Повсюду валялось оружие, стрелы, изодранные флаги, обломки щитов и копий.
Птицы, привлеченные запахом смерти, кружась в небе, добавляли мрачности этому утру. Здесь и там тяжелораненые аталийцы сбивались с небольшие группки, правда, все они демонстративно отбрасывали свое оружие. Показывая тем самым, что готовы сдаться. Аталийского войска на противоположной стороне не наблюдалось.
Я следил, как сквозь остатки наших укреплений вниз по склону начали спускаться наши бойцы. Под их ногами чавкала темная грязь, пропитанная кровью. Сейчас начнется сбор и подсчет трофеев. Я приказал вести тщательный учет погибших.
Вдали, где когда-то собирались для атаки силы неприятеля, виднелся оставленный в спешке аталийский обоз. Его кое-как разворошили, собирая все, что можно увезти с собой, об этом свидетельствовали разбросанные вокруг телег вещи и отсутствие лошадей. В том направлении уже поскакали наши всадники. Уверен, много аталийцы забрать с собой не могли. И это очень хорошо.
Несмотря на триумф, атмосфера была тягостной. На вершине полуплоского холма в небольшой впадине по моему приказу уже начали рыть большую братскую могилу, в которой мы похороним павших бойцов. Скоро тем же займутся и аталийцы, те из них, кто способен передвигаться. Но только хоронить своих они будут у подножия холма.