Большая книга ужасов – 90

Крысы запищали-завозились, с труб посыпались ошмётки краски. Настя ударила в дверь, слабо, безжизненно, как будто силы выкачали разом. Никто из ребят больше не кричал, только оглушительно шуршало, приближаясь, это. Из-за него здесь крысы. Понимание навалилось сразу и всем весом, как будто в голове отдёрнули шторку: откуда столько крыс и что они здесь едят.
В прошлой жизни соседка жаловалась на обнаглевшую мышь: «Сижу, чай пью. А эта – прямо на стол лезет. Сядет напротив и ждёт, что ей останется». И крысы ждут.
Они оглушительно пищали. Запах пота и железа подступал к горлу тошнотой.
Тёмное мелькнуло перед лицом. Рука, высотой, вНастин рост. Где-то на периферии очков в воздух взметнулись ноги. Мышка! Он завопил высоко, он завизжал, но это не перекрикивало возбуждённого писка голодных крыс.
–Бегите же!– Серёга подтолкнул Ленку к двери, Настя не успела подхватить, иЛенка растянулась на полу.
Вскочила, саданула в дверь. Серёга схватил Мышку за ноги, кажется, тянул на себя… Настя видела только дверь и это перетягивание Мышки, всё остальное – только пятна, пятна… Пятно побольше рвануло на себя мелкое, и новый вопль залил подвал, забегал эхом по стенам, оглушая и отрезвляя.
…Он ещё стоял в ушах, когда большое пятно, чавкнув, вцепилось зубами в маленькое. Крысы под потолком запищали громче, засуетились, предвкушая ужин. Настя опять ударила в дверь, и та поддалась неожиданно легко. С размаху Настя вывалилась на что-то мягкое, взвыла, отпрянула назад, сзади подтолкнула Ленка, иНастя уже без препятствий взлетела вверх по лестнице, туда, где улица, где свет… За спиной топали Серёга сЛенкой, впереди откуда-то возникла Ванина спина.
 
Глава XII 
 Люся
Леон любил свою работу. Кто-то из сотрудников, желая польстить, однажды сказал ему: «Ты делаешь миллионы детей счастливыми, просто сидя на проходной». Ну не так уж это и просто! Из того сотрудника Маленький потом вытряс кучу фантиков и две коробки из-под торта. Да, Леон делал детей счастливыми. Они вот не знают, а чтобы на столе были конфеты, надо целыми днями ловить на фабрике несунов, воров по-нынешнему, и это работа Леона.
Несли страшно, как будто на дворе голод и блокада. Несли в носках, тапочках, накладных животах. Одного Леон несколько лет держал за толстяка, пока не вспорол его поролоновое брюхо, набитое тортами и пирожными. Вот куда ему столько! Он выл, как будто и правда режут, вопил, что в последний раз и даже что сам не знает, как оно сюда попало, все воришки одинаковые, все держат охрану за дураков.
Под Новый год они вообще сходили с ума. Леон видел ноги, облепленные конфетами, примотанными пищевой плёнкой, несчитанное количество накладных животов, даже искусственные горбы с конфетами. Спекулянты хотели нажиться перед праздниками и несли, несли на продажу, как в последний раз. Что ж, для многих он становился последним. Кадровики перед праздниками не разгибались: бывало, за смену увольняли двоих, а то и побольше. Наверное, они тоже думали, что делают детей счастливыми.
Один вообще озверел: сварганил себе целый костюм с руками, ногами и шеей, как у буйвола, всё набивал конфетами, как ходил, непонятно. Леон тогда не стерпел. В клочья изрезал спекулянтский костюмчик, выпотрошил, как свинью, весь пол уделал. Этот на проходной оказался последним, спешить было некуда. И, кажется, Леон тогда немного увлёкся. Вся проходная была усыпана конфетами, тряпками, этот, похудевший в несколько раз, кричал, что больше не будет, что Леон сошёл с ума… Он не сошёл, он просто ненавидел несунов, особенно таких, обнаглевших. И еще боялся, что вопли может услышать кто-нибудь из ночной смены. Девчонки любопытные, сквозь шум станков чёрт знает, что расслышать могут. Прибегут ещё, поднимут визг. Несуна Леон выключил ножкой стула, чтобы просто побыть в тишине. Тогда-то и пришёл Маленький.
Он и был маленький, чуть больше котёнка. Выбрался уЛеона из-за пазухи и сразу приступил к делу. Леон был настолько шокирован этим несуном и самим собой, что даже не удивился появлению странного Маленького. Он был похож на человека, только страшненький, с какой-то серой неживой кожей, и передвигался на четвереньках.
Маленький своё дело знал. Спустившись на бетонный пол, робко, как все малыши, понюхал бесчувственное лицо несуна и вцепился молочными детскими зубами. Вцепился сразу куда надо: этот не успел ни очнуться, ни вскрикнуть. Леон так и стоял с открытым ртом, держа наготове свою ножку стула, и смотрел, как Маленький медленно по кусочку уничтожает зло.
Был вечер, и вот-вот на смену должен был прийти ночной сторож. Леон оттащил тело сМаленьким в бомбоубежище, у охраны есть ключи от всех помещений, ну или почти от всех. Бомбоубежищем давно никто не пользовался, там было грязно и крысы, но Маленький мог хотя бы спокойно закончить дело. Мелькала мысль: авдруг кто-то войдет, а вдруг учебная тревога впервые за тридцать лет, но это были глупые трусливые мысли.
Он долго возился с замком, долго затаскивал этого (тяжёлый, хоть и без костюма), искал выключатель на стене, потому что боялся в темноте переломать ноги. Маленький так и висел на своей добыче, вцепившись зубами и ногтями, Леон странно боялся, что может где-то его обронить. Затащил. Шмякнул на пол, подняв пыль. Из-за трубы тут же высунулась любопытная крысиная морда, но Леон цыкнул на неё, и морда пропала. Маленький пировал, нисколько не отвлекаясь на Леонову возню. Надо было идти, скоро придёт ночной сторож. ИЛеон пошёл. Запер бомбоубежище, подёргал дверь, приклеил маячок-волосок к дверной ручке, на случай, если любопытный ночной сторож захочет заглянуть от безделья. Пустое. Пустые страхи, сюда уже много лет никто не заглядывал.
Наутро, едва заступив, едва встретив толпу несунов, называющих себя работниками, даже чаю не попив, Леон побежал в подвал. Маленький справился на отлично. От несуна осталось только несколько окровавленных тряпок – бывшая одежда, ботинки и пустые фантики от конфет. Леона это позабавило: оказывается, Маленький, как все дети, тоже любил конфеты. Сам Маленький уютно спал под трубой, свернувшись на тряпках, оставшихся от несуна. Рядом попискивали две крысы и что-то доедали, должно быть, остатки пиршества. Леон откуда-то знал, что ничего они Маленькому не сделают, хоть и сами не многим мельче его, а не сделают, пусть только попробуют! Ещё он, кажется, подрос, но это, наверное, показалось: разве можно вырасти за одну ночь?
Леон ошибался. Маленький действительно рос быстро, уж точно быстрее, чем положено детям. К концу месяца он был уже с собаку, а квесне его можно было принять за некрасивого, но человеческого подростка, даже прыщи были. Говорить он не мог, даже не мычал, молча таращился на Леона из-под век крошечными глазками-бусинками. ИЛеон сразу понимал: когда ему скучно, когда весело, а когда пора кормить. Конфеты просто так он не ел, только с мясом и то не всяким. К счастью, на фабрике хватало несунов, да и ел Маленький не так уж часто: того в костюме ему хватило до весны.
Он был забавный, когда привыкнешь, Леон мог сказать, что полюбил его. ВМаленьком он ценил чистоплотность: когда мамаша этого в костюме прискакала на фабрику искать своего сыночка, ей было нечего предъявить. Леон так и сказал: «Ушёл»,– и точка. Маленький уничтожил всё, одежду превратил в тряпки, даже ботинки подъели крысы.