Возраст не помеха

–Да ничего, малой, прорвемся. Сейчас накостыляем в городе Гитлеру и пойдем вперед, в их поганый Берлин,– Боря говорил это не шутя, не как обычно по-солдатски хвастливо, как любят говорить бойцы, успокаивая свои тревоги такими разговорами. Малыш говорил с железной уверенностью в голосе, так, как будто знал точно. А ведь он даже не подозревает, СКОЛЬКО еще.
–Береги себя, Борь, война еще будет длиться долго, очень долго,– посмотрел я в глаза этому храброму воину и не сдержался:– Только не злись, просто запомни, хорошо?
–Что запомнить?– Боря чуть нахмурился, но скорее от повышенного внимания.
–В сорок пятом война кончится, Борь, в мае,– я глядел в его глаза. И увидел в них веру.
–Долго,– задумчиво произнес Малыш, не спрашивая при этом, откуда я знаю,– очень долго. Как бы дотерпеть теперь…
–Вот я дурень, на фига рот открыл,– вслух, как оказалось, выматерился я.
–Да ничего, братка, это ж не точно, откуда тебе знать? Буду помнить, конечно, но мало ли как дело выйдет. Не забывай своего братишку!

И мы расстались. Боря на костылях, весь в гипсе, поковылял назад, в санитарную палатку, а я сидел в кузове машины и ждал отправки.
Дорога оказалась не такой долгой, как я предполагал. Точнее, на машине меня везли совсем недолго, до железнодорожной станции, а затем посадили в поезд. Это был не санитарный эшелон, обычный грузовой состав, с прикрепленным к нему пассажирским вагоном. Ехал я не один, конечно, помимо меня в нем находились какие-то командиры, люди в штатском… и мой конвой. Да-да, никто меня не оставит в покое, люди-то знают, откуда я, веры мне, как и прежде, нет. Два сурового вида мужика, будучи в штатском, привлекали к себе еще больше внимания, чем если бы были в форме. Сейчас в штатском мало кто ходит, особенно вблизи фронта. Мужики представляли собой образец чекистов. Молчаливо наблюдали за мной, при попытке на первой же станции выйти подышать пресекли на раз, тем и раскрывшись. А я и не собирался сделать что-то плохое, реально хотелось подышать, в вагоне было сильно натоплено, хотя еще не холодно, вот и вышел. На костыле допрыгал до тамбура, и там был остановлен. Они не предъявляли каких-то документов, не грозили карами, просто встали у выхода и потребовали вернуться на свое место. Даже не пытался спросить, почему мне нельзя выходить, все равно ведь не ответят, так смысл воздух сотрясать? А персонажи весьма колоритные. Оба здоровые, как черти, под метр девяносто, наверное, широкоплечие, мощные, таких, скорее всего, специально отбирают в контору. То, что это чекисты, понятно и слепому. Думаю, в темноте их даже различить не сразу получится, весьма похожи. Только один носит волосы длиннее уставных, темные, зачесывает их на правую сторону, а второй русый, светлый, но не блондин, с ежиком, как будто только подстригся. Если очень приглядеться, то можно, конечно, заметить и глаза разные, как по цвету, так и по разрезу, ну и другие отличия. Только вот мне это не нужно как-то, на фига?
Путь от Сталинграда на поезде занял почти неделю, пять дней, если быть точным. Наш эшелон постоянно останавливали, что-то прицепляли, что-то отцепляли. В составе были вагоны с топливом, гнали откуда-то с юга, вот и шла постепенная разгрузка. Наконец, движение закончилось, и ко мне подошли два моих цербера.
–Собирайся, выходим.
У меня вещей лишь узелок, в котором чуток еды и… в общем, все. Вообще, я удивился, конечно, когда уже на третий день пути мне вдруг продуктов притащили. У меня ведь с собой почти ничего не было, только то, что в госпитале собрали Боря и другие бойцы. На третий день я вновь попытался выйти в тамбур, а когда мне перекрыли путь в очередной раз, так и сказал бойцам охраны:
–Мужики, мне жрать что-то надо?
Они отправили меня назад, не разрешая выйти, но спустя полчаса притащили продуктов, молодцы.
Это был какой-то запасник, что ли, или грузовая платформа. На первый взгляд вообще непонятно, где поезд встал. Вышел кое-как, бойцы поддержали на ступенях, осмотрелся и поковылял, куда указали. Пути были огорожены забором, выйдя из-за которого, почти сразу наткнулись на машину. «Эмку» яузнаю легко, даже в темноте, надо же, и как договорились на встречу-то? Наверняка с ближайшей станции звонили.
В машине кроме водителя никого не было, поэтому ехать оказалось вполне удобно, один сопровождающий сел вперед, второй сзади со мной.
–Мы где, можно узнать?– попытался завязать разговор я.
–Не имеет значения,– ответили просто и без эмоций.
–Это его вы из Сталинграда везете? Больно уж мал, сопляк совсем,– внезапно подал голос водила. Мужик среднего возраста, тоже в штатском, абсолютно непримечательной внешности, разве что нос большой.
–Это не ваше дело, следуйте согласно приказу,– обломал водилу сидевший впереди боец.
Тот дернул щекой, нахмурился и завел двигатель.
Начинало темнеть, когда машина, наконец, остановилась. Это был какой-то пионерлагерь, или дом отдыха, хрен его разберешь. Деревянные, щитовые домики, разбросанные тут и там под высокими елями и соснами, закрывающими небо, выглядели прилично, как будто недавно построены. После разрухи Сталинграда даже удивительно было видеть что-то целым и невредимым. Меня отконвоировали в маленькую, сложенную из бревен избу, с решетками на окнах. Вид домишки не порадовал, но, наверное, так надо и спорить смысла нет.
–В этом шкафу бумага и карандаши,– мне указали на маленький шкафчик, стоявший в углу,– начинай писать.
–Что?– не понял я, полностью охренев от услышанного.
–Как будто не знаешь. Все о себе, с самого начала,– охранник был непроницаем и говорил заученные фразы.
–Час зачатия я помню не точно…– решил пошутить я, но был грубо оборван на полуслове.
–Не придуривайся. Пиши все, что с тобой произошло, начиная с двадцать второго июня прошлого года. Все, что видел, слышал, о чем догадался и прочее. Каждый день к тебе буду заходить я или он,– охранник указал на своего товарища. Они ведь так и не назвались до сих пор, секретность развели, мать их.– Кормить будут прямо тут, три раза в день. За стенкой койка, спать там.
–А помыться можно?– таким же отстраненным голосом спросил я.
–Баня будет в субботу.
–А сейчас какой день? А то я представления не имею,– хмыкнул я.
–Четверг.
–Ребят, а с чего вы взяли, что я что-то напишу?– надо вызвать их на откровенность, может, сболтнут чего, чтобы представление иметь, куда я попал.
–Приказано – напишешь!– отрезал охранник.
–Кому приказано, мне? Ребятки,– усмехнулся я,– а кем приказано? И с чего вообще вдруг? Если вы забыли, я напомню. Я – ребенок, а не солдат. Присягу я не принимал, повторюсь, ребенок я, что вы мне сделаете?
–Хочешь в детский дом или колонию? Если не хочешь, пиши.
–Неправильно вы сотрудничество начинаете, гражданин, не выйдет у вас ничего. В лагерь? Ну, значит, в лагерь. Думаете, после немецкого лагеря меня можно чем-то удивить или напугать? Вы серьезно? Да вы оба даже не представляете, через что проходят мальчишки и девчонки у фрицев! Приказано, видите ли,– фыркнул я,– да на хрен идите, оба два.