Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 13. Принцессы и замки
Ну что ж… Немного, но жить можно. Золото даже можно будет вложить в доведение замка до ума.
«Сколько там просил старик Копплинг, чтобы достроить замок?».
Главное, чтобы ему не пришлось оплачивать лафеты орудий из своих средств. Тут он уже уповал на канцлера фон Фезенклевера.
«Ах как жаль, что герцог его сместит, надо признать, он кое-что сделал для меня», – размышлял барон, собирая серебро в мешки и складывая их в сундук. Потерять двух союзников при дворе, таких сильных, как графиня фон Мален и канцлер фон Фезенклевер, было очень неприятно, но поделать тут Волков ничего не мог, разве что выстраивать отношения с теми людьми, что придут на место отставленных. И тут как раз была очень кстати та самая София фон Аленберг, с которой он сегодня собирался ужинать.
***
Новые чулки, новые башмаки, новая шапка. А ещё… Да, верно, его видавший виды и грубоватый пурпуэн-вамс, уместный скорее на войне, был влажен. Хаазе его выстирал, но так как пурпуэн-вамс не успел высохнуть, то он напялил его почти сырым.
«На улице не так уж и жарко. Этот болван ещё простудится!».
А это не входило в планы генерала, он полагал, что ротмистр, после его отъезда в Эшбахт, продолжит заниматься пушками и лафетами, а не отправится на кладбище из-за жара и скоротечной чахотки. И тогда генерал позвал к себе Гюнтера и распорядился выдать ротмистру из своих сундуков вполне приличный колет, который был ему немного велик. Совсем немного. Сам же генерал надел любимый свой лазоревый костюм из прекрасного шёлка, который последнее время застегнуть на груди и животе было всё сложнее, и к костюму модные оранжевые чулки. Томас подал ему серебряную цепь с гербом Его Высочества, подарок курфюрста, а также великолепные туфли, мягкие, с серебряными пряжками.
А закончили гардероб всё той же кокетливой шапочкой с пером фазана, плащом с опушкой, мечом и перчатками. Волков взглянул на себя в зеркало перед выходом и остался доволен тем, что увидел. Перед ним стоял истинный царедворец, к которому благоволили и удача, и сеньор, ремеслом которого, судя по мечу, была война.
Ему бы ещё замок свой достроить и с долгами рассчитаться!
***
– Прошу вас, прошу, добрые господа, – юноша в модных, но дурацких «коровьих мордах» на тонких ногах был тут, видно, за мажордома и сразу стал приглашать генерала пройти, и сам тут же интересовался: – Как вас представить?
– Генерал фон Рабенбург, – отвечал Волков. И, бросив взгляд на своего спутника, добавил: – И ротмистр Хаазе.
– Ах да, конечно, вас уже дожидаются, прошу вас пройти сюда.
– Генерал! – едва он вошёл в богатые и просторные покои, как красавица София фон Аленберг поспешила ему навстречу, протягивая руки.
Была она необыкновенна хороша, чересчур хороша. Барон даже почувствовал некоторую неловкость, когда увидел, насколько прозрачна ткань её нижней рубахи, что прикрывала глубочайшее декольте платья. Через эту ткань всякий мог видеть то, что должно было видеть лишь курфюрсту. Тем не менее он улыбнулся и поцеловал красавице руку, а она, играя с ним, подставила и вторую: целуйте и эту тоже.
С фавориткой герцога лучше не спорить. Поцеловать ручки… Нет ничего проще. Главное – в общении с этакой красавицей нащупать и соблюсти ту грань, за которой изысканная галантность превращается в откровенный флирт. Потом она протянула одну из рук и робеющему ротмистру. А лакеи подбежали и забрали у него плащ. И так как в покоях горели десятки свечей, а в камине пылала половинка бревна, он решил отдать им ещё и шапку. Хотя другие присутствующие мужи были в головных уборах.
И тут же красавица взяла барона за руку и потащила к компании господ и дам, щебеча при этом:
– Господа… Я была невежлива и не представила вам моих подруг, когда мы встретились днём. Сейчас я всё исправлю.
И тут его ждало несколько неприятных сюрпризов; во первых, он понял, что среди собравшихся он самый старый и что на фоне юной Софии и её молодых подруг он выглядит настоящим сорокалетним стариком, а во-вторых, тут присутствовал Георг Иммануил Сольмс, молодой граф фон Вильбург, сын обер-прокурора фон Вильбурга, человека, с которым Волков и не помышлял помириться. И генерал, раскланиваясь с ним, думал:
«Как бы не вышло с ним какой свары. Выпьет вина и начнёт цепляться, не ко мне, так к Хаазе. Затеет ещё склоку. В общем, вина мне лучше много не пить и следить за разговорами».
Одним словом, ужин этот на отдых уже походил мало, скорее на деловой обед во дворце, где нужно держать ухо востро. И это несмотря на то, что дамы были просто обворожительны, а их декольте можно было смело назвать вызывающими. И тут нежданная радость, вот уж чего он не чаял тут увидеть, так это милого лица Амалии Цельвиг. Той самой приятной молодой дамы, что как-то ночью явилась к нему вместо Брунхильды в одном лишь плаще и башмачках.
– О, как неожиданно, вы сегодня в платье, – тихо произнёс барон, когда София представила ему её.
– Ах, это пока я не выпила вина, – улыбаясь отвечала ему Амалия.
– И что же, вы, оказывается, знакомы? – удивлялась хозяйка ужина София фон Аленберг, привлекая к их разговору внимание всех остальных гостей.
– Имел честь, – с поклоном сказал барон.
– А я наоборот, – продолжая улыбаться и с притворным смущением потупив глазки, призналась милая Амалия.
Шутка удалась. Это её признание тут же вызвало смех всех собравшихся, даже ничего не понявший Хаазе скромно посмеивался за плечом генерала. А тем временем в залу пришли музыканты и стали рассаживаться у стены на стулья.
И тут хозяйка чуть повысила голос:
– Господа, господа, хочу вам сказать, что этот ужин я даю в честь нашего героя, спасшего нас от ужасного людоеда-еретика ван дер Пильса. А ещё спасшего город… не помню, какой-то там… опять же от сатанинских лап еретиков И герой этот – владетель Эшбахта, барон фон Рабенбург.
Она первая начала хлопать в ладоши, и прочие поддержали её в этом, а генерал, не ожидавший ничего подобного, в некоторой растерянности стал кланяться собравшимся господам, сам же думая, что теперь кто-нибудь из них, например молодой граф Вильбург, от которого он ждал всяких неприятностей, вздумает фыркать или злословить в его адрес. И с этим ему придётся что-то делать. Но ничего подобного не произошло. Молодой человек улыбался вместе со всеми другими и слушал Софию фон Аленберг, а та сделала знак, и тут же в распахнувшихся дверях появился лакей, что нёс перед собой подушку, на которой лежала какая-то красивая материя.
– Генерал, – продолжала хозяйка вечера, – прошу принять от меня в дар эти шарфы в цветах вашего герба.
Лакей подошёл к Волкову и с поклоном протянул ему подушку, а на ней лежали два поясных офицерских шёлковых шарфа прекрасной работы.
Серебро и лазурь.
Настоящее серебряное шитьё удивительным образом сочеталось с насыщенным и глубоким голубым цветом. Почти синим. Шарфы были по-настоящему великолепны. Их можно было носить и офицерам на поясе, и даже генералы не постеснялись бы надеть такую ленту через плечо.
– Божественная красота! – восхитился Волков. Он взял шарфы в руки и после поклонился Софии. – Добрая госпожа моя, не ожидал я такого подарка. Я признателен вам!
Конечно, желательно было что-то подарить ей в ответ, но барон и представить не мог, что ему на этом ужине понадобится как-то отдариваться. Подарить, что ли, фаворитке герцога пару гульденов? Это смешно! Она ещё и оскорбиться может. Это ведь не Амалия Цельвиг, которая не постесняется схватить своею лапкой любое золото, что ей предложат.
Но красавица и не ждала от него ответных подарков, она была полна радушия и позвала всех за стол.
– Господа, прошу садиться.
И тут же заиграла музыка, и все стали рассаживаться, и произошла некоторая суета, так как место рядом с бароном поначалу было предназначено другой даме, но теперь по правую руку от него распорядитель ужина усаживал красотку Амалию. В общем, генерал был не против, эта придворная дама в прошлую их встречу смогла произвести на него хорошее впечатление. Ну, иначе он и не стал бы её награждать золотой монетой поутру. Но дело в том, что его не совсем устроило то, как все расселись. Он хотел, чтобы Хаазе сидел с ним рядом, волнуясь, как бы тот не наделал глупостей без него, но Хаазе оказался на другом конце стола рядом с обворожительной баронессой Аделаидой Хольске, которая была в чрезмерно открытом платье. Той самой, что днём называла ротмистра «миленьким».