Белый Север. 1918 (СИ)

— Михал Иваныч с англицкими шпионами дружбы не водит! — ярился вихрастый парень.
— Охолони, Степан, — осадил его рабочий постарше. — Миха наш много с кем дружбу водит. Не такое время, чтобы зазря друзьями разбрасываться. Да и не бить же калечного…
— А я его видал, — неожиданно вмешался рабочий постарше. — Выступал на Маймаксе. Комиссар это от нового правительства, ну которое офицеры перестреляли. Идем, отведу тебя до профкома. Там товарищ Бечин, он и рассудит.
Максим сдержал усмешку. После института он почти на год загремел в государственную контору — та давала бронь от армии, да и трудно попасть в серьезную компанию совсем без опыта. При оформлении документов молодой специалист неосмотрительно подмахнул какую-то бумажку и вступил таким образом в профсоюз. Отстегивать процент от и без того символической зарплаты было жаль, потому Максим ходил в профком, где сидели пыльные тетки, и умолял его исключить, уверяя, что не нужен ему ни новогодний подарок для несуществующих детей, ни путевка в санаторий «Прощай, молодость» через десять лет беспорочной службы.
Здесь профком выглядел иначе. Хмурые мужики сидели на ящиках в одном из полупустых складов и вполголоса переговаривались. Курили все непрерывно… вот почему тут так часто бывают пожары. Постоянно кто-то подбегал, и ему отдавали короткие распоряжения. В углу стояло нечто, накрытое мешковиной, по контурам весьма похожее на пулемет. Вот так выглядит профессиональный союз трудящихся, всерьез настроенных бороться за свои права. «На каждый вопрос есть четкий ответ: у нас есть „максим“, у них его нет».
— Товарищи, вот комиссар давешний к нам пожаловал! — объявил пожилой рабочий, пока Максим ковылял от входа к собравшимся. — В Маймаксе на митинге выступал, помните?
Трое мужиков оторвались от своих дел и обступили Максима. Особой радости от встречи на их лицах не просматривалось.
— Да уж помним, как тут забудешь, — процедил усатый крепыш, глядя на Максима исподлобья. — Тот самый митинг, после которого Никишу Левачёва арестовали.
Максим подавил порыв оглянуться на дверь. С калечной ногой об отступлении нечего и думать. Переложил трость в левую руку, чтобы правой, если станет горячо, быстро выхватить наган.
— А ведь и пра-авда, — протянул другой. — Объявили, значит, демократические, мать их за ногу, свободы, прям благодать. А стоит рабочему человеку голос поднять, так сразу на каторгу его!
— Следствие установило, что Лихачёв был большевиком, вступил в их партию, — Максим все еще надеялся, что до нагана не дойдет.
— Да били его смертным боем, пока себя не оговорил, вот и все ваше следствие, — усатый сплюнул себе под ноги. — Никифор и правда поначалу к большевикам приглядывался, а потом как понял суть их гнилую, первым требовал гнать эту мразь в три шеи.
— Зачем же лозунги за ними повторял?
— А затем, что какими большевики гадами ни будь, это не значит, будто все, что они говорят — неправда. Ежели рабочий люд за себя не постоит, капиталист три шкуры сдерет, в могилу сгонит… Или того тебе и надобно, комиссар?
Максим как бы случайно двинул правой рукой к левому карману.
— Максимко! Уберегся⁈ — из лабиринта ящиков выскочил растрепанный Бечин. — Слава богу! Думал уже, постреляли тебя британцы заодно с министрами! Так, товарищи, вы совсем с глузда съехали? Момента исторического не чувствуете? Нашли с кем воевать, а главное, когда! Что у нас есть к ВУСО, предъявим потом ВУСО, а сейчас никакой союзник против офицерья лишним не будет!
— Под твою ответственность, товарищ Бечин, — пробормотал усатый, отступая.
— Чего с ногой? И откуда форма такая красивая? — накинулся на Максима Миха. — Слышь, ты на товарищей зла не держи. Обстановка нервная, сам понимаешь, и с Левачёвым правда неладно вышло, ну да об этом после перетрем… коли живы будем. Да садись ты, вот сюда, в ногах правды нет!
— Да, давай присядем, — Максим с удовольствием вытянул больную ногу. — И слушай меня внимательно…
Миха слушал, не перебивая, сосредоточенно кивал и покусывал губу.
 
— Так что же, выходит, не при делах англичане? — спросил он, когда Максим закончил рассказ. — Про царя-то я сразу не поверил, шито белыми нитками… Да уж, удружил товарищ Лихач, едрить его налево…
— Должно быть, хотел поднять город. Лихач здесь, у вас?
— Не, не заявлялся…
— Миха, ты понимаешь, что город сейчас как пороховая бочка? Докеры бастуют, трамвайщики тоже, и один бог знает, кто еще! Стоит хоть одному союзному патрулю сцепиться с бастующими — и бои охватят весь город!
— За свою революцию люди насмерть стоять будут, — серьезно кивнул Миха. — Не для того столько мучились, чтобы назад вернуться в проклятый царизм… Ну а можно ли доверять британцам-то? Пуль этот правда хочет вернуть ВУСО? Вдруг он с Чаплиным заодно, а тебе наврал с три короба, чтобы… да бес их, англичан этих разберет, зачем.
Бечин хоть и ругался ругательски на каждом почти заседании ВУСО, а все же понимал, что это правительство, в котором его хотя бы выслушивают, и что другие могут быть намного хуже.
— Да чего мы будем гадать, — Максим глянул на «Омегу». — Через два часа парад, встреча десанта американского… Только чертовых янки в нашем замесе не хватало, будто без них слишком просто было… Меня машина ждет тут рядом. Поехали со мной, сам все увидишь. Чаплин туда заявится, это кровь из носа. Посмотрим, как-то они с Пулем поладят.
В водянистых глазах Михи мелькнуло сомнение. Максим запоздало понял, как звучит его предложение: он зовет самого, вероятно, авторитетного профсоюзного лидера города накануне возможных беспорядков покинуть доки, полные верных ему людей, и ехать в штаб к британцам, про которых неясно, на чьей стороне они выступят… А знакомы Миха с Максимом всего два месяца.
Но круглое лицо Михи озарила улыбка:
— Твоя правда, товарищ. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Как раз успею мужикам растолковать, что к чему, и двинемся.
— Убеди их не эскалировать ситуацию… не лезть на рожон и не хвататься за оружие, хорошо?
— Не митусись, Максимко, — Миха вскинул открытые ладони. — Мы тут людей умеем беречь, ведь нам здесь жить. Своего не отдадим, но и чужого нам не нать. А ты, небось, с утра не жрамши? Щас сгоняю кого-нибудь на кухню…
 Глава 12 
 Вы знаете, что такое инфляция? 
 Сентябрь 1918 года
— Город парализован, — негромко сказал генерал Пуль. — Электростанция бастует, трамвайный парк тоже. Трамваи обесточены прямо на маршрутах. Ни одна фабрика, ни одно производство так и не заработали.
Максим кивнул. Они с Бечиным только что ехали на парад через опустевший, угрюмо молчащий город. Удивительное дело, при большевиках все работало, при ВУСО все работало — а стоило появиться скверно сверстанным листовкам о возвращении царя, как город замер… нет, не замер — затаился перед ударом. Все беды и испытания смуты не зародили в людях, поживших при Империи, ностальгии по ней. Может, потому, что они не знают того, что знает Максим: это всего лишь начало их бед.
— Я ввел дипломатов в курс дела, — продолжал Пуль. — Они поддержат нас: военного переворота допускать нельзя.
Генерал кивнул в сторону группы иностранцев в дорогих пальто и лакированных ботинках. Максим был в курсе, что в Архангельске находятся британский и американский послы, но никогда с ними не общался. Знал только, что они отказались вести переговоры с советской властью, однако с признанием ВУСО и других белых правительств тоже не спешили.
— Где же дьявол носит Чаплина? — раздраженно спросил Пуль, не обращаясь ни к кому конкретно. — Неужто он создал все эти проблемы, а теперь боится взглянуть им в лицо? А вот и янки начали высадку. Что-то их мало… Я ждал как минимум вдвое большего контингента.
Максиму совсем не показалось, что американцев мало. С кораблей в уже примелькавшемся ослепляющем камуфляже по широким трапам тек поток солдат и офицеров. Парни в коричневых кожаных жилетах и меховых, уже вымокших под дождем шапках заполняли набережную и выстраивались в начале Троицкого проспекта. Они держали флаг, на котором звездочки были расположены не совсем так, как Максим привык… кажется, нескольких еще не хватает.