Белый Север. 1918 (СИ)

— Важность момента, прогрессивность… — усмехнулся Самарин. — Многие офицеры не могут простить мне уже того, что в прошлом году я не поддержал мятеж Корнилова и выступил на защиту законного правительства и его главы Керенского. И вот теперь я пытаюсь защитить ваше правительство, тоже, безусловно, чрезвычайно законное…
— Отчего вы это делаете? — Максим снова нарушил регламент, подав голос без разрешения председателя, но никто не обратил внимания. — Отчего идете против ценностей своей среды?
— Видите ли, я свою среду знаю, — серьезно на этот раз ответил Самарин. — Генерала Корнилова глубоко уважаю как военачальника и человека. Однако если бы он дорвался до диктаторской власти, то залил бы страну кровью так, как большевикам и не снилось. Хуже того, тщась в меру своего разумения сохранить Россию, развалил бы ее и уничтожил. Офицеры представления не имеют об обществе, его проблемах и чаяниях. Осознавая это все, я и принял военное командование областью. Однако едва на эту роль найдется более достойная кандидатура, я покину ряды русской армии и поступлю рядовым во Французский иностранный легион. Других амбиций у меня не осталось.
Повисла пауза. Все ошарашенно воззрились на седоусого генерала. По всему выходило, что при таких вводных успехов на фронте можно было не ожидать вообще.
— Хоть варягов приглашай… — проворчал Максим, но в тишине его услышали все.
— Действительно, варягов! — неожиданно согласился Чайковский. — При всем уважении к вашим заслугам, товарищ Самарин, раз вы признаете, что не справляетесь с ситуацией… Отчего бы нам не пригласить генерала, способного вести войска в бой? Авторитетного в своей среде, но в то же время политически грамотного? Кого бы вы предложили, товарищ Самарин?
Тот, похоже, был готов к такому повороту беседы — да что там, прямо к этому подводил.
— Я предложил бы позвать генерал-лейтенанта Миллера. Он хоть и водил знакомство с покойным императором, однако идеи революции поддерживает. В отличие от многих, присяги Временному правительству не стыдится. Если бы он хотел заниматься контрреволюционной деятельностью, у него хватило бы мужества не принимать присяги. В войсках его уважают. Последнее его назначение было в Италию, он представлял там Ставку. Также могу уверенно рекомендовать генерал-лейтенанта Марушевского. Его Особая бригада даже в семнадцатом году показала блестящую выдержку в бою. Марушевский стал последним начальником Генерального штаба. Большевики арестовали его, и он, насколько мне удалось разузнать, бежал в Финляндию.
— Полагаю, следует обратиться к союзным послам, чтобы они помогли найти этих людей, — раздумчиво произнес Чайковский. — Разумеется, при условии, что они согласятся вернуться…
— Уверен, если они живы и в добром здравии, то сочтут своим долгом продолжить служение России даже в такой непростой обстановке, как у нас тут. Однако пока нам еще удастся их разыскать, да и путь неблизкий… В любом случае необходимо добиться сколь-нибудь значимых военных успехов в самом скором времени. Иначе кто бы к нам ни прибыл, командовать ему будет уже нечем.
— Но что мы можем сделать прямо сейчас?.. — произнёс Чайковский, не обращаясь ни к кому конкретно. — Какие будут соображения, товарищи?
Максим прекрасно знал этот тон ещё по той жизни: начальство не понимает, что именно следует делать, и многозначительно переглядывается между собой. Никто не торопится проявлять инициативу, чтобы потом не понести за неё ответственности. Да, то самое «совещание по поводу эффективности работы лошади», только вот в условиях войны… Сам Максим тоже на рожон лезть не торопился и наблюдал, как товарищи министры, путаясь в топонимах и военных терминах, обсуждают направления наступлений, оценивают силы и рисуют перспективы. В очередной раз он убедился, что в военном деле члены этого правительства военного времени смыслят не больше него самого. Да, несогласованность армии и гражданских властей в такой ситуации губительна.
— Товарищи министры, разрешите внести предложение? — не выдержал наконец Самарин.
 
Все с облегчением прекратили переговариваться и впились глазами в генерала.
— Полагаю, полезнее всего было бы полностью восстановить контроль над тыловыми уездами губернии. В конце концов, Северная область всё ещё находится в изоляции от территории Учредительного собрания; странно ожидать успеха в наступлении от войск, которые находятся в окружении и не могут соединиться с основными силами страны.
Министры переглянулись и согласно закивали. Конечно, заседавший в Уфе Комитет Членов Учредительного собрания — чаще его назвали Директорией — был для них высшим авторитетом. Сам Чайковский тоже собирался ехать в Уфу, пока Чаплин не уговорил его взять под крыло Архангельск.
— Следует в первую очередь занять восточные уезды губернии, — продолжил Самарин. — Это позволит в будущем осуществлять сообщение с верховным правительством в глубоком тылу, вдали от фронта.
— Вы имеете в виду Печорский уезд? — обернулся к висевшей на стене карте Лихач. — Но в том направлении, кажется, нет дорог, пригодных для переброски крупных отрядов. Если я не разучился читать карты, то там почти сплошь леса и болота! Хотя… мы можем воспользоваться рекой. Если англичане поднимались по Двине, почему бы нам не поднять отряд по Печоре?
Предложение Лихача было встречено неловкой паузой. Одно дело — подниматься по Северной Двине, на которой стоял Архангельск, да ещё англичанам. Другое — по Печоре, до которой надо ещё дойти через Белое море, и не на английских кораблях.
— Идея в общем здравая, — сказал наконец Самарин. — Однако есть два препятствия. Во-первых, крюк получается слишком большой. Во-вторых, лёд встаёт быстро, можно банально не успеть.
— Тогда следует поднять отряд по другой реке, которая поближе, — Лихач пригляделся к карте. — Вот, к примеру, по Мезени. И уже оттуда бойцы выдвинутся к волостному центру… Усть-Цильме?
Максиму казалось, что с тем же успехом собравшиеся могли обсуждать десант на Марс. Уже одно то, как они произносили названия рек и городов… Предстоящая операция выглядела чистой авантюрой. Похоже, генерал Самарин, в отличие от министров, прекрасно это осознавал, потому выдвигал возражения:
— Эта операция потребует войск. А снять людей с фронта не представляется возможным, бойцов и так мало. Оголять участки недопустимо.
— Значит, следует набрать новых солдат! — предложил Чайковский.
— Боюсь, что из «новых» в нашем распоряжении имеются разве что сдавшиеся в плен красноармейцы…
— И только?
— Заключённые губернской тюрьмы постоянно подают прошения об освобождении, — встрял молчавший до того Гуковский. — Обещают кровью доказать преданность делу Революции.
Пленники, дезертиры, грабители и убийцы, подумал Максим. Нечего сказать, воины мечты… «Отряд самоубийц», вот что это будет. Только в реальной жизни это совсем не так красиво, как в кино. Тому, кому придется вести этот сброд в бой, не позавидуешь…
— А вы, товарищ Ростиславцев, не желаете поделиться с нами своим мнением? — неожиданно спросил Лихач.
— Э-э-э… Я человек не военный, но мне кажется, что… предложенные кандидатуры… — Максим старался хоть как-то подбирать слова, — будут не самыми лучшими… для столь важного задания.
Самарин молча кивнул, соглашаясь. А вот Лихач смотрел на Максима, склоня голову, его темные глаза нехорошо блестели, и тут из его уст прозвучал вопрос:
— Товарищ Ростиславцев, а ведь это лично вы способствовали освобождению из тюрьмы многих арестантов? Утверждали, что они не замечены в сотрудничестве с большевиками?
Максим механически кивнул. Да, он работал с делами, но ведь это было поручение ВУСО… И не держать же сотни людей, чья вина не доказана, в переполненной тюрьме.
— В таком случае, — Лихач уже почти не скрывал ехидства в голосе, — кому, если не вам работать с ними теперь?
— Мне… что⁈
В помещении внезапно сделалось очень душно.
— Это никак не возможно, — Гуковский нашелся раньше, чем Максим. — Товарищ Ростиславцев необходим здесь, без него работа юридической службы будет парализована…