Пылающая для Древнего. Пламя (СИ)

Ароматное мясо, крутящееся на толстом вертеле на открытом огне, дразнило своей зажаристой корочкой, собирая людей за массивными столешницами, залитыми тягучим вином и въевшимися жирными пятнами. Фива, что работала у Хасана, ловко разносила сахарные крепкие напитки между длинных деревянных скамеек под шумные разговоры и смех разгоряченных напитками мужчин. Хоть она полненькая, и уже немолодая женщина, но осадить могла даже эрна после походов.
— Фи, брат заходил к тебе? — окликнула светловолосую женщину, что бежала с пустым кувшином к колодцу, выложенному белым камнем, за прохладной водой.
— Не Фи, а Фива! — пробегая мимо, даже не останавливаясь, поправила она.
— Кто-то не в настроении, — ответила я, подходя к своей мастерской, ища ключи в своей кожаной сумке.
— Брата накормила, ждёт тебя с твоей порцией овощей в драгоценной лавке с огненной девой, — ехидно продолжила пухлая женщина, опуская ведро в колодец.
Закатила глаза, выкрикивая, не поворачиваясь к ней:
— Спасибо, Фи!
Дверь издала неприятный скрип, сливаясь с рассерженным голосом Фивы:
— Вот же упрямая, трэпта на тебя не хватает!
Надо попросить Камаля смазать петли, подумала я, закрывая дверь, не обращая внимания на ворчание старой Фи.
В плетеную желтую корзину, стоящую на полу, с торчащими тубами ниток, скинула свои три рулона ткани. Тяжело выдохнув, села на мягкий пуф, вытянув ноги. Мастерская была хоть и небольшая, но светлая, с одним большим окном, прикрытым тонкой персиковой тканью. Места не хватало все равно. С грустью посмотрела на заваленный деревянный стол разными видами тканей, золотыми и серебряными нитями. Сегодня уже не успею прибраться. Простонала себе под нос. Подняла взгляд на множество деревянных полок, что ломились от обилия стеклянных шкатулок с пуговками, ленточками, веревками, бусинами, и совсем приуныла от предстоящей работы. От резкого стука в дверь подскочила на месте. Словно вихрь, ворвалась в мастерскую подруга, чуть не выломав дверь с петель.
— Лата! — разозлилась я.
— Не рычи! — посмеялась подруга, сморщив носик, усыпанный милыми веснушками. — Камаль сбежал от меня на черную площадь, считая вонь и гниль лучше, чем редкие масла на моей коже, — поглаживая свою шею, скривилась.
— Противная служанка, Фана или Фина… — задумалась она, перебирая имена.
— В общем, неважно, сказала, что ты здесь, — ставя тарелку с дразнящим запахом печеных овощей прямо на дорогие ткани.
Ты что делаешь? — взвилась я, словно разъяренный трэпт, подскакивая к тарелке.
— Ой, прости… — выдавила она, отходя от стола.
— Древние!
— Не рычи, лучше скажи, ты закончила с нарядом? — открывая светлый шкаф с готовыми платьями, спросила меня.
— Я тебе, между прочим, золотую крошку принесла, — продолжала она, перебирая тонкими пальчиками наряд за нарядом.
— Вот это красота, — протянула она, вытаскивая ослепительно черный наряд, усыпанный золотом. Воздушная длинная юбка и топ с длинными легкими рукавами, расшитые золотыми нитями.
— Лата, повесь обратно!
— Хм, — хмыкнула Лата, покачивая огненными кудрявыми волосами, поворачиваясь ко мне, оценивающе взглянула на меня, а затем на наряд.
— Что ты задумала? — спокойно спросила у нее.
— Ну-у… — протянула она, прищурив свои карие глаза. — Ты же не наденешь его?!
— А почему нет?! — ответила ей, насаживая на вилку печеный картофель и окуная в соус.
— Амара! — крикнула она, выдергивая с петель сиреневую юбку и топ. — Это то, что я хотела, — взвизгнула девушка.
— Пожалуйста, — продолжила жевать, не отрываясь от тарелки.
Она скрылась за белой тканью, выкрикивая, какой изумительный материал и как он прилегает к телу, словно вторая кожа.
— Ты скоро? — убирая со стола уже пустую тарелку, тороплю ее я.
— Смотри, — раздвинув белую ткань, покрутилась рядом со мной, поправляя рыжие кудри, что выбились из хвоста. Сиреневая ткань и вправду смотрелась на ней как вторая кожа, плотно облегающая юбка в пол, с разрезом от бедра и топ, подчеркивающий ее пышную грудь.
— Прямо как я хотела, — поглаживая себя по бедрам, восклицала подруга.
 
— Только это не для танцев, ведь так? — выжидающе посмотрела на нее.
— Амара, если в этом году меня возьмут замуж, я не смогу видеться с Камалем. Поговори с ним! Пусть служит мне, вы разбогатеете. Покинете эту дыру, — она обвела рукой мастерскую.
— Я выделю вам дом. Будете жить, как захотите. И плевать я хотела, что думают все остальные, для них вы будет рабами, но, когда твое тело будет утопать в густом мягком ворсе и будет возможность пить из золотых бокалов дикий ликер, — прикрыла глаза, представляя ее брата рядом с собой, — тоже забудешь об этих мерзких пустых.
— А то, что моя мать и отец оказались на черной площади, тебя не смущает? — скривилась я.
Она отвернулась к зеркалу, снимая наряд.
— Это был их выбор, — отчеканила она. — Нечего было свою гордость показывать, один раз бы легла под эрна, и никто бы ее не отправил туда, она сделала свой выбор. А за отца выбор сделала твоя мать. — Прости, — поспешно добавила она.
Я промолчала. Она была эрной. Привыкшая к роскоши и власти. А мы всего лишь «пустые» для них. Я понимала, мы из разных городов, она из города Солнца, где роскошь в каждой детали их домов и улиц. Таким, как мы, там не место, только эрны с кровью богов могли жить там, а для нас — Старый город, где нищета и смерть — привычное дело. Я не любила говорить о своих родителях, которых казнили на черной площади, как и о личной жизни каждого из этого города, потому что каждая история любого живущего здесь, была страшнее другой.
От одного упоминания черной площади кожа покрывалась мурашками. Даже серые камни, проложенные к этой площади, наводили жуть въевшимися бурыми пятнами крови и тошнотворным запахом, что заставлял выворачивать внутренности наизнанку. Стоявшие в ряд, высокие, выжженные солнцем крепкие столбы, что вспарывали песок своей тяжестью. Люди, подвешенные за запястья на толстых веревках, свисали, будто мясо на крючках для разделки. Всем плевать на их стоны и крики от боли. О них просто забывали, пока от смрада сгнившей плоти не начинало резать глаза. Кому-то везло больше, они умирали от ударов плетей или от голода в ржавой клетке, где находились женщины и мужчины в ободранных лохмотьях, моля о помощи, чтобы кто-то вспомнил о них и подкинул хотя бы корку хлеба и напоил водой. Эрны распоряжались нашими жизнями.
Их казнь была через сожжение, древним огнём. Быстро и без муки.
Вопли и животные крики доносились до наших домов каждый день, стихая только к ночи.
Не заметила, как быстро Лата переоделась в светлое платье, вышитое серебряными нитями.
— Я знаю этот взгляд, — скрестив руки на груди, прожигала во мне дыру. — Тебе пора в баню, пошли, пока все женщины Старого города не впихнулись туда, пока я буду купаться в своей чаше, — залилась смехом.
Ее смех напомнил карканье старухи, что встретила у огромных ворот из массивного дерева с ржавыми петлями. Эти ворота — первое, что видели наши путники, входя в город. Полуразрушенные стены и вечно открытые величественные врата, испещренные надписями на языке мертвых. Только шаманы, лекари и жрецы знали язык мертвых. Даже эрны позабыли его. Откидывая мрачные воспоминания о грязной старухе в черных лохмотьях, что подловила ее, словно из ниоткуда, обняла себя руками, унимая ужасную дрожь…
***
Дорогу к открытой дикой земле прокладывали волнистые горы песка. Арена, освещенная горящими факелами, сводилась в полукруг. Ноги утопали в мягком прохладном песке, браслеты ударялись в такт размеренным шагам. Воздушные разноцветные ткани развевались в танце гибких тел женщин и эрн. Этот день был един для всех. Ведь только этой ночью можно вблизи рассмотреть трэптов. Только в день единения они ищут подходящую пару на всю жизнь, сплетаясь в брачных танцах. Удары барабанов терялись в глубине диких земель, сливаясь с ревом трэптов. Их мощные тела переплетались с выбранной парой, в свете огня чешуя переливалась разными оттенками красок. Вспыхивали огни к черному небу. Девушки искусно двигались с мечами, сливались в танце с шелковыми лентами. Многие из эрн танцевали с огненными факелами, собирая около себя будущих мужей и просто зевак. Во время выступления танцовщицы горели, как живое пламя. Захватывало дух от зрелищ, от обилия еды, что ломилась на столах, и хмельных напитков, что проливались на скамейки. Взгляд задержался на видневшихся вдали руинах города Древних, освещаемые луной…