Костяной

Я вынул из сумки, из темного холста, яблоко, бледное, как плоть под луной, и протянул его Фемуру.
Конь посмотрел на меня измученным взглядом и взял.
И тогда, убедившись, что он съел яблоко, не выплюнул, проглотил, я вытер липкие руки о плащ и приблизился к лестнице.
Где-то вдалеке мне снова послышался шум. Может, какой-то зверь бродил в чаще.
Я потянул за веревку, скрытую в ветвях, и, наверное, где-то в недрах пещеры раздался неслышный мне звон.
Камень расступился, и Хорнбори вышел ко мне, в серебряной шапке, в кожаном кузнечном переднике. Я знал, что за внешними каменными дверями есть и внутренние. Уж гномы умели основать неприступное логово. Мелкие, но рукастые недомерки. Я вот не могу соорудить ничего прочнее шалаша.
Хорнбори спустился ко мне и крепко поздоровался за руку. Я вдохнул и выдохнул как можно тише, закусил губу и тут же отпустил. У меня еще был шанс сделать шаг назад, шанс сказать.
Но Мерна. Только ради тебя, сестра. Только. Пусть меня считают не совсем человеком, пусть я совершал преступления и едва не был за них казнен, но это – только ради тебя.
– Принимай товар, Хорнбори, – сказал я.
Вот и все.
О Мерна, я надеюсь, еще не поздно; надеюсь, я узнаю тебя, когда увижу. Я так стараюсь, Мерн, пусть мы с тобой похожи только глазами – мои рыжие, как ржавая пыль, твои оранжевые, как янтарь; но я поклялся защищать тебя, сестра, и не нарушу эту клятву.
Гном принял Фемура, восхищенно оглядел его. Тот стоял смирный, глаза стали лиловыми, никакой огонь не бегал в них, искры не гуляли по шерсти, и сама она улеглась, не топорщилась.
– Твоя красавица покрасит его в черный?
– Заказчик не оговаривал. Погони не было?
– Было много всякой мути, – сказал я, – но все осталось по ту сторону Гемоды.
Я врал, конечно. Все, кроме зверя, которого, не ведая того, Хорнбори держал за уздечку.
– А как там Грани?
– Грани Кровожадный отнял, прости.
Хорнбори только вздохнул.
– Ладно. Славный был жеребец, надеюсь, он не мучился.
– И я надеюсь, – сказал я ровным голосом, вспоминая дикий крик коня, гнавшийся за мной по чащобе.
Гном отдал мне мешочек с золотом. Я взвесил его на ладони, тяжелый, холодный, какой-то весомо ненужный. Он не мог ничего искупить, и я прикусил свой лживый язык, чтобы не отказаться от награды.
Но я лишь поблагодарил и попрощался, и мне оставалось лишь ждать, когда яблоко Бетони сделает свое дело. Ждать и вспоминать.
– …Кто-то рыщет здесь, я чую, – сказала ведьма, подняв занавешенные кожей глаза к небу. – Кто-то пришел.
– Это я, Бетони, – ответил я, выходя из-за сожженной молнией сосны. Да, я дождался удобного момента.
– Снова ты, Альбин, – сказала она сыпучим и жестким голосом, будто два камня-песчаника потерли друг о друга. – Отвернись, я затяну шнуры.
Я продолжал глядеть в упор.
Она молча посмотрела на меня черно-серыми щелями невидящих глаз. Потом отвернулась сама, сгорбилась.
Но я-то видел ее отражение в стекле окна.
Она потянула за шнуры на висках, и кожа стала натягиваться на лицо, как маска. Появились мерзкие глаза, маленькие, круглые, словно иссохшие, похожие на смородину. Ввалившийся нос, крупный рот – я видел синевато-белые, как разбавленное молоко, зубы, пока сухие серые губы натягивались на челюсть, где им должно быть.
Лицо ее встало на место. Она повернулась ко мне. Помятые красные глазки уставились на меня.
– Пошли в дом, сядем за стол, – сказала Бетони. – И рассказывай.
…Я смотрел, как за Хорнбори и Фемуром закрывается дверь. Вдалеке, очень вдалеке, стрекотала сорока, кто-то тревожил ее.
Я достал ключ и сжал его в руке, просто чтобы что-то сжать, иначе я сломал бы себе пальцы.
– …Я знаю, что ты будешь просить, – сказала ведьма. – Мне интереснее, что ты пришел предлагать.
– Я хочу вернуть сестру. Я знаю, что тебе нужна чужая краса, чтоб держать свои кости вместе. И я предлагаю сказочную красавицу, если ты вернешь мне Мерну.
 
– И кого же? Неужели эльфку? Так об нее я обожгусь, друг Альбин, я уже пробовала. Нет, друг Альбин, ступай домой – вечер поздний, а ввечеру тут всякое ходит, – сказала Бетони и довольно захихикала.
…Я чувствовал, что пора пришла, и подошел к закрытым дверям гномьей пещеры. Яблоко уже должно было подействовать.
Лучше б вы, парни, добывали руду. Лучше б я никогда вас не знал.
Я вытащил меч.
– …Не эльфийку, Бетони. Я добуду тебе гномиду. Об нее ведь не обожжешься.
Бетони замерла, уставилась на меня. Настолько неподвижно, что я бы побился об заклад, что это тело мертво, если б не говорил с ней секунду назад.
– Как ты хочешь это сделать? – спросила она.
– Через третьи руки я заказал у гномов-конокрадов Фемура, и теперь он согласится впустить твоего коня в свои пещеры. Ты славишься умением превращать и превращаться, так ты сможешь обернуться своим конем, или вроде того?
Она задумалась. Ненадолго.
– Не совсем так, но есть способ. Ради такого дела найду.
– Так правду говорят, что они красивы?
– Правду, друг Альбин, а как же неправду. Сами гномы любят рассказывать про страшных-бородатых, чтоб своих красавиц уберечь. А на деле милее гномки девы не сыщешь. Только их сильно, друг, стерегут. Даже один от другого.
– Я тебе не друг. У меня есть ключ от ее покоев.
Я не стал рассказывать, как Наин втайне сделал копию ключа, влюбившись в невесту Хорнбори; как поссорился с ним и был изгнан, и как проболтался мне о красоте девицы, страдая от безответности и разлуки.
Как погиб, и как я выгреб ключ из его костей.
Но Бетони и так согласно кивнула страшной головой.
…Я приложил ухо к камню. Чтобы услышать ржание, переходящее в рык, и удары, и крики. Меня затошнило, из моей спины прорастали ледяные иглы ужаса.
Там зверь, которого я впустил, которого накормил яблоком ведьмы, вырвался на волю, и никто ничего не мог с этим поделать. Неприступная крепость гномов погибала изнутри.
– …Возьмешь Фемура на конюшне. Ты пахнешь мной, и он пойдет к тебе. Помни, здесь мои земли, и до самой Козьей чащи никто не тронет тебя без моего дозволения. А с моего… Сейчас Баргеста позову, ступайте, а он вас нагонит. Почуешь его – попридержи коня, а как дело будет сделано, шугни его моим именем. А после продолжай путь.
А дальше, чтоб ни стало – не бойся, только перед пещерой дашь коню яблоко, что я приготовлю. Привезешь гномку мне – и Мерна твоя, двоих мне не надобно. А что ж ты, друг Альбин, на гномов зло затаил?
– Нет, – ответил я. – Они хорошие мужики.
– Любишь сестру?
– Никого нет дороже, старая ты тварь.
– Это хорошо, – обрадовалась Бетони. – Значит, будешь стараться!
Она смеялась, и какая-то ночная птица вторила ей криком из лесов за рекой.
…Дверь распахнулась наружу, и они выбежали мне навстречу, двое – Хорнбори и Мили, я его видел однажды, и давно. Фемур выскочил вслед за ними, роняя кровь с клыкастой морды. Он весь был забрызган.
– Альбин, беги! Эта тварь заколдовала коня!
Я молча прошел мимо, с мечом наголо, отодвинув гнома. Зверь сунулся мне поперек дороги.
– Именем Бетони, – прошептал я.
– Альбин! – закричал Хорнбори, бросаясь на меня. Я ударил его крестовиной меча, и он покатился с разбитым лицом. Да он и так истекал кровью.
Я направился к двери в задней стене огромной мастерской, переступая части маленьких тел.
– …Жаль, я не могу решить это по-другому. Я бы многое отдал, чтобы заставить тебя страдать.
– Если б не я, вы с сестрой уже костьми б легли на болоте, друг Альбин! – Бетони закончила колдовать над восково-белым яблоком, плюнула на него и насухо вытерла рукавом. Меня передернуло.