Heartstream. Поток эмоций
Я благодарю водителя, выхожу из машины, хлопаю за собой входной дверью и бросаю ключи на столик в прихожей.
— Папа? — зову я на всякий случай. — Чарли? — Но ответа нет.
Дом завален нашими фотографиями и коврами, словно маленький ребенок — поношенными вещами от знакомых. Мы поселились здесь год назад, но до сих пор распаковали не все коробки. Наша жизнь уже стояла на паузе, когда мы сюда переехали.
Я помню, как впервые пришла сюда, гуляя по пустому дому вместе с агентом по недвижимости и отмечая галочкой задачи в моем мрачном воображаемом списке:
Близость к специализированной больнице — есть.
Дверные проемы достаточно широкие, чтобы через них прошла массивная медицинская кровать, — есть.
Ванная на первом этаже, когда ступеньки станут слишком высокими для ее ослабших ног, — есть.
А другие выбирают свой первый дом так, чтобы в нем был сад для собаки.
Я бросаю сумку на пол в коридоре, снимаю обувь и выдыхаю. «Дом, милый дом».
Сейчас здесь тише, чем когда-либо, тише, чем когда я бродила по дому посреди ночи и единственными звуками были мое собственное дыхание и скрип половиц под ногами. Интересно, чего не хватает…
Ой.
До меня дошло. Когда я зашла домой, какая-то глупая упрямая часть меня ожидала услышать приветливый голос мамы. И внезапно боль становится нестерпимой, бушующей внутри, словно сдерживаемый в легких ураган.
Я пытаюсь избавиться от нее, но в конце концов сажусь на нижнюю ступеньку лестницы и наблюдаю за тем, как слезы стекают по кончику носа, капая на паркетный пол. Дыхание перехватило, но я с усилием делаю вдох, заставляя себя изучать узор из деревянных досок, пока не станет легче дышать.
По-моему, вполне логично, что эмоции обрушились на меня здесь, а не на кладбище. В конце концов, я оплакиваю не ее присутствие под маленькой цветочной клумбой, где закопают прах, а ее отсутствие повсюду.
— Соберись, Эм, — говорю я вслух сквозь стиснутые зубы. — Поминки вот-вот начнутся. Тебе нужно снять пищевую пленку примерно с пяти тысяч тонн салата «Коулслоу». — Это, конечно, не самая мощная мантра в мире, но, повторив семь раз, я все-таки встаю.
Я направляюсь на кухню, и знакомое шипение внезапно нарушает тишину. Кто-то поставил чайник.
— Папа? — зову я снова. — Чарли?
Они были здесь все это время? Снова нет ответа. Точно не они. Я бы заметила машину снаружи. По телу пробегают мурашки, но назад пути нет — я уже толкнула дверь.
— Хочешь чаю?
Рядом с плитой стоит женщина в пуховике, несмотря на жару. Она наливает кипяток в чайник «Алиса в Стране чудес». У нее та же стрижка, что и у всех стримеров, так что трудно сказать, какого цвета ее волосы. Сначала мне показалось, что она примерно одного возраста с моими родителями, но потом я понимаю, что ей, наверное, чуть больше тридцати, просто из-за темных кругов под глазами она выглядит старше. Похоже, она не спала несколько недель.
— Мне жаль, что я не присутствовала на похоронах, но я решила, что это вряд ли будет уместно, да и здесь было столько дел.
Она суетливо возится на кухне, доставая посуду. На столе стоит сумка из супермаркета Tesco, она распаковывает коробку замороженных булочек и две из них кладет на тарелку. Блюда с рулетиками, бисквитами, канапе и домашним салатом «Коулслоу», которые мы приготовили сегодня утром на поминки, по-прежнему стоят на столешнице и ждут армию скорбящих. Она даже не трогает покрывающую их пищевую пленку.
— Я думала, все любят замороженные булочки, — она неторопливо подходит и придвигает ко мне тарелку. — Будешь торт, Эми? Я приготовила его для тебя.
У меня уходит секунда, чтобы заставить слова преодолеть нарастающий ужас, который комом застревает в горле. Я не знаю, кто эта женщина, но ее стрижка подсказывает мне, почему она здесь.
— Это уже слишком, — взрываюсь я, — это мой дом! Вам нельзя здесь находиться!
Она смотрит на меня, моргая. Ее взгляд опускается вниз, полный растерянности и обиды. У меня такое чувство, будто я только что накричала на щенка.
— Это всего лишь чашка чая, — она снова берет тарелку. — И я принесла торт. Я не хотела злоупотреблять гостеприимством.
С улицы доносится шорох гравия под колесами машины.
— Это папа и мой младший брат, — с отчаянием говорю я ей. — Вы не можете быть здесь, когда они войдут. Послушайте… — я изо всех сил стараюсь контролировать свой голос, — я знаю, сегодня был тяжелый день, если вы подключались к моему стриму; но я не могу вам помочь, не сейчас. Я хочу сказать, она была моей мамой, понимаете? Чарли уже разозлили сегодня, и если он увидит здесь случайного стримера, то снова выйдет из себя.
Она молчит и мрачно смотрит на меня.
Я делаю глубокий вдох:
— Послушайте, мне очень жаль, но, если вы сейчас же не уйдете, я вызову полицию.
— Ну, — говорит она уныло, будто я только что сообщила, что в ее день рождения пойдет дождь. — Ну что ж, я уверена, рано или поздно они все равно приедут.
Снаружи хлопают автомобильные двери. Хруст шагов по тропинке. Я замираю на полпути, протягивая руку к телефону. «Стоп, что?»
С извиняющимся выражением на странном, по-юношески скривившемся лице она расстегивает молнию куртки. Первая моя мысль: «Ты ограбила строительный магазин?» Молния обнажает провода, я замечаю трубки с прозрачной жидкостью рядом со стеклянными банками с гвоздями и шариковыми подшипниками. Сначала мозг отказывается воспринимать происходящее, настолько оно неуместно, но затем в нем что-то щелкнуло. Я видела достаточно навязчивых круглосуточных выпусков новостей, чтобы распознать бомбу.
— Я просто хотела увидеть тебя, — говорит она. — Перед концом.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Кэт
— ПЯТЬ!
Восемьдесят тысяч криков сливаются в обратный отсчет.
— ЧЕТЫРЕ.
— ТРИ.
— ДВА.
— ОДИН.
Четыре прямоугольника света сияют на абсолютно черной сцене — экраны с подсветкой. Внутри каждого прямоугольника по одному силуэту парня, они совершенно неподвижны. Каждый локон их волос знаком мне так же хорошо, как мой собственный (видит бог, их лица я разглядывала намного чаще, чем свое). Изображение на гигантских светодиодных экранах с обеих сторон увеличивается. Глаза болят: я чувствую, как высыхает роговица, но не моргаю. Я не хочу пропустить это.
— НОЛЬ.
Мгновенно воцарилась тишина: восемьдесят тысяч поклонников затаили дыхание.
Бум. Взрывается пиротехника, экраны выключаются, огни ослепляют меня, и парни выскакивают на сцену под начальные аккорды из «Saturday 3 a.m. Forever».
«Три ночи, и я выбегаю на улицу, мне кажется, я сплю, но все наяву. Только ты…»
Ник направляет на нас микрофон, и мы в один голос ревем:
— ТОЛЬКО ТЫ!
«Я слышу звон колоколов, когда целую тебя бесконечно. Время остановится, я знаю, всегда будешь только ты».
— Лондон! — призывает нас Райан, как будто нам нужно подбадривание. Мне кажется, я вот-вот сорву голос, но стараюсь кричать громче.
— ТОЛЬКО ТЫ!
Восхищенная улыбка Райана вознаграждает нас, а его пальцы ловко играют короткое соло, импровизацию, которую я никогда раньше не слышала. Он играет на черном стратокастере с языками пламени, таком же, как в видео «Cybersex».
— Ты когда-нибудь слышала, чтобы он играл это? — кричит Эви мне в ухо, дергая меня за плечо, чтобы я наклонилась.
— Нет!
— Я тоже! Это лучший день!
Эви на семь лет старше меня, но ее улыбка — как у взволнованной маленькой девочки, и невозможно не улыбнуться ей в ответ. Она лихо отплясывает — миниатюрный торнадо в черном. Я просто покачиваюсь из стороны в сторону, и, хотя ритм знаком мне так же, как собственный пульс, мои ноги не всегда попадают в такт.
«Да, да, да, да, да, да, тооооооолько ты!»
Оглушительным ударным соло от Диона заканчивается «Saturday…», и сразу начинается «Teenage Petrol». Эви кричит от восторга, это ее любимая песня. Она тянет меня вниз до своего уровня (для человека размером с пакет молока она феноменально сильна — наверное, из-за йоги и ужасных зеленых коктейлей, которые она пьет), и вместе мы во все горло кричим: «Кровь кипит в моих венах, как подростковое топливо, ты творишь со мной такое, что я теряю голову».