Стрелы Сехмет

Пахло сандаловым маслом, хотя нигде не было ни лампад, ни ароматических палочек, ни, тем более, освежителей.
Я заметил, что старик внимательно смотрел на нас с Мариной, переводя взгляд с одного на другого. На его лице появилась едва различимая улыбка.
— Меня зовут Намган-Тобгял, — произнёс он на каком-то незнакомом языке, но при этом мы его поняли. — Я — тридцать первый и самый старший архонт Шамбалы, — старик выдержал двухсекундную паузу. — Добро пожаловать!
    
Глава 30
Когда наш отряд попал на передовую, мне казалось, что ад и наш мир стали едины. Война была в самом разгаре: османы отступали, но крайне неохотно, зубами вгрызаясь в каждый клочок земли. Кругом была выжженная на два метра вглубь земля, от деревьев остался только пепел, да и тот давно унёс ветер. Повсюду виднелись руины, воронки и вмятые в чернозём танки, воткнувшиеся в землю коптеры и глайдеры.
Я взирал на эту картину с почти священным ужасом. Мне казалось, что все мы, попавшие сюда, обречены — нас привезли на заклание Молоху. Но оказалось, что всё не так. На самом деле, нам приходилось воевать не так уж много — основную работу делали всевозможные машины разрушения. Пехоте же оставалось только дожидаться, когда потребуется более тонкое, так сказать, хирургическое вмешательство. Нас бросали на операции по освобождению и захвату заложников, на разведку — словом, туда, где колонные техники были бы лишними. И это были опасные задания. Через два месяца в нашем отряде осталось двадцать три человека из тех, кто прибыл на фронт. Новичкам тоже не слишком везло. Я жил в постоянном ожидании конца: казалось, вот-вот настанет моя очередь отправиться в Преисподнюю.
Но совершенно неожиданно наступило затишье: стороны вступили в переговоры, и нас расквартировали под Софией. Это был небольшой городок, в котором преобладали двухэтажные домики из пеноблоков и термопластика, окружённые деревьями. Стоило выйти за автобан, и взору открывались поля с раскиданными по бороздам красными и жёлтыми комбайнами.
В первые же два дня я познакомился с Божаной. Он была болгаркой, а значит, врагом. Я — оккупантом. Но нам это не помешало увидеть друг друга такими, какими мы были: обычными людьми, оказавшимися в круговороте войны.
На территории Болгарии и Армении союзные войска вели себя как освободители. Считалось, что Турция вынудила эти страны присоединиться к Османскому Конгломерату. Возможно, когда-то так и было, но с тех пор прошло столько времени, что древняя вражда и ненависть между этими государствами исчезла без следа. Тем не менее, мы сидели под Софией тихо и мирно, делая вид, что мы и болгары — друзья и братья по крови, а вся эта пальба — результат временного недопонимания.
К сожалению, наше с Божаной счастье было кратким: переговоры оказались недолгими, и не прошло двух недель, как наши части в срочном порядке перебросили в ближайший городок под названием Банкя, где, по данным разведки, засели болгарские партизаны. Мы должны были выкурить их оттуда, что означало: уничтожить, при этом стараясь нанести как можно меньший урон зданиям. Дело в том, что в городке оставалось большое количество мирного населения, попадавшего под Конвенцию о минимализации случайных жертв военных конфликтов, поэтому действовать нужно было очень аккуратно.
Мы вошли в город при поддержке коптеров и танков и начали быстро продвигаться, проверяя все здания. Я помню, что вооружённые люди, которые нам попадались, были необученными людьми, которым раздали оружие и которым промыли мозги «Нейромайндером-6». Они отстреливались до последнего издыхания и не представляли, что можно сдаться. Именно тогда, убивая этих несчастных, я понял, что удалю воспоминания о войне, как только вернусь домой. Смерть Божаны лишь укрепила меня в этом решении.
К середине дня мы прошли почти весь город и окружили торговый центр — двадцатиэтажную башню с тремя входами, лифтами, эскалаторами и кучей вентиляционных шахт. Проблема была в том, что партизаны решили взять заложников — своих же сограждан, попадавших под статью Конвенции о мирном населении. Они надеялись, что мы не станем рисковать. Около часа командование утрясало вопрос о заложниках, затем были краткие переговоры с лидером отряда партизан, которые ничего не дали. Было решено брать торговый цент штурмом. Собственно, с самого начала было ясно, что этим кончится. Мы выбили двери и вошли внутрь. Периметр был под наблюдением снайперов. Атака началась сразу со всех сторон, даже на крышу с вертолётов высадился отряд бойцов, вооружённых плазмовинтовками «Гризли-8».
Мы поднимались с первого этажа, закованные в броню, с «Химерами» в руках и занимали ярус за ярусом, а партизан всё не было. Они забаррикадировались на семнадцатом этаже в кинозале, и с ними было три с лишним тысячи человек. Мы не могли пустить газ, потому что у партизан были широкопрофильные осмотические маски, которые они раздобыли в одном из отделов торгового центра. С началом войны туда завезли крупную партию для тех, кто боится отравления. Говорят, маски расходились на «ура». Вот и партизанам приглянулись.
Мы ворвались одновременно с отрядом, взорвавшим потолок и обрушившемуся вниз на тросах. Пальба началась разу. Благодаря сканерам мы знали, где находятся цели и сколько их, но неразбериха всё равно началась. Осветительные гранаты ослепили партизан, и они стреляли, просто водя вокруг себя автоматами, а потом один из них начал лупить из гранатомёта. За те полторы минуты, что понадобились для уничтожения партизан, пострадало пятьдесят четыре человека. Командование объявило об успешной зачистке города Банкя.
Вечером я видел трупы партизан. Из двадцати восьми человек, по крайней мере, шестнадцати не было и двадцати. Как обнаружилось позже, половина из тех, кто удерживал заложников, не успела начать стрельбу, а семеро забыли снять автоматы с предохранителя — и это в условиях, когда они в любой момент могли ожидать штурма торгового центра.
Я уверен, если бы не меняющий сознание газ, никто из этих людей и близко не подошёл бы к оружию. И те заложники, которых после операции упаковали в виниловые мешки, остались бы живы.
 
* * *
Османы плевать хотели на все Конвенции и палили по всему, что двигалось, не принимая в расчёт, что мирное население может пострадать заодно с противником. «Нейромайндер-6», который они повсюду распыляли, должен был убедить оставшихся в деревнях женщин, детей и стариков, что погибнуть во имя будущего Султаната — великая честь. И этот газ действовал. Я сам видел, как толпы несчастных выходили под огонь миномётов с песнями, неся в руках транспаранты с лозунгами, взятыми из пропаганды. В то время как я отстреливал болгарских партизан, османские войска разбомбили городок, где жила Божана, потому что там расположилась наша танковая дивизия. Моя любимая была погребена под грудами горящих обломков. В тот день, когда я узнал из сводки о том, что после этой «операции» выжило не больше двухсот человек, и ознакомился со списком уцелевших, моё сердце выгорело.
А через неделю я стоял на военном аэродроме, наблюдая за тем, как в глайдер с красными крестами грузят белые пластмассовые гробы, заваренные по шву, потому что некому было прощаться с теми, кто в них лежал. На бортах виднелись сделанные по трафарету чёрные маркировки — даже не имена, а номера. Чтобы узнать, как зовут человека, чьи останки помещены в гроб, нужно было свериться со списком интенданта.