Дети Йеманжи
«Я никогда не выйду замуж за убийцу нескольких человек!» – торопливо обещала Эва.
«Умница! – удовлетворённо кивала дона Энграсия. – Ну так вот, Эуа поняла, что надо остановить это безобразие. Выйти, что ли, в самом деле хоть за одного, чтобы остальные угомонились… И она вышла к женихам и велела им прекратить драку: она сейчас решит их проблему. Все замерли как вкопанные и не могли отвести глаз от прекрасной, сияющей, как утреннее солнце, девушки. А она возьми да превратись в лужицу воды! Солнце согрело её, и вода-Эуа вознеслась на небо, к своему брату Ошумарэ. Вот там ей стало хорошо! Ошумарэ любит сестру и ни в чём ей не мешает! Эва делает ткани из радужных нитей и рисует на облаках закат. Посмотри, как красиво у неё выходит! – бабушка махала рукой в окно, где по листьям питангейр стекали розовые и золотые лучи заката, и почему-то вздыхала. И спохватывалась. – Так мы будем пить кофе или нет? Сколько можно болтать о пустяках?!»
Они пили кофе – крепкий, чёрный, сладкий, невероятно вкусный, а для себя бабушка добавляла в угольную жидкость капельку кашасы, – ели тающее во рту печенье, и несколько штук бабушка непременно несла на голубой тарелке Йеманже. Эва смотрела в тёмное, улыбающееся лицо богини и старалась представить себе Эуа – красавицу, которой были неинтересны все мужчины на свете, потому что она любила рисовать. Гипсовая статуэтка Эуа стояла на полке рядом с другими ориша. Все святые дружно жили в доме бабушки, все изображения их стояли на алтаре рядом. И только Нана Буруку не было среди них.
Был лишь один вопрос, на который бабушка не давала ответа любимой внучке: почему мама никогда не приезжает на ферму? Почему так неохотно отпускает к доне Энграсии внучку? Почему брезгливо морщится всякий раз, когда Эва пытается рассказать о своих каникулах у бабушки? Дона Энграсия лишь тяжело вздыхала и обещала:
– Когда-нибудь, малышка, ты всё узнаешь и всё поймёшь. Не спорь с матерью. Мать – она всегда мать… Делай то, что она просит. Скоро ты вырастешь и сможешь заниматься чем угодно – но до этого ещё нужно дожить. Не ссорься с Нана, она… Она может сделать тебя несчастной.
И Эва знала, что так оно и есть.
Она хорошо помнила тот сырой и душный вечер полгода назад, когда дождь то заливал город потоками воды, то переставал, давая воде испаряться и зажигаться то там, то тут над крышами короткими радугами. Эва возвращалась домой из «Ремедиос»: сначала на трамвае, потом пешком. До дома оставалось пройти два квартала, когда из-за угла, чуть не сбив её, вылетел грузовик. Девушка с испуганным воплем прыгнула на тротуар. Грузовик остановился, завизжав тормозами. Он показался Эве военным: выкрашенным в камуфляжные цвета, обшарпанным, с открытым кузовом, с которого свисал грязный брезент. И тёмная мулатка, выскочившая из кабины, тоже была одета в военную форму. Не захлопывая за собой дверцы, она решительно шагнула на тротуар, и изумлённая Эва поняла, что молодая женщина направляется прямо к ней.
– Здравствуй, Эвинья, – поздоровалась она, отбрасывая с хмурого лица заплетённые в косички волосы.
– Здравствуйте, синьора… – растерянно ответила Эва, точно зная, что никогда прежде не видела этой особы.
– Ты меня не знаешь. Я – Йанса, родственница твоей бабушки Энграсии.
– Я очень рада…
– Бабушка послала меня к тебе. Она хочет, чтобы ты приехала как можно скорей. Сегодня же! – сказала незнакомка и, отвернувшись от остолбеневшей Эвы, побежала к грузовику.
– Подождите! Дона Йанса, постойте! – отчаянно закричала ей вслед Эва, бросаясь вдогонку. Но грузовик уже газанул и, подняв веер брызг, исчез за поворотом. И Эва успела только подумать о том, что эта стройная, гибкая женщина и в самом деле похожа на Йанса – ориша битвы и ветров, хозяйку мёртвых. И ещё о том, что заходить домой уже некогда.
Как во сне, Эва добралась до остановки автобуса, который подъехал лишь через два часа и долго трясся с пассажирами вдоль побережья по ухабистому шоссе, перерезанному тенями пальм и мангровых деревьев. Последние километры Эва ехала в автобусе уже в сумерках, одна-одинёшенька. Водитель высадил её у дороги, уходящей в заросли, осведомился, встретит ли её кто-нибудь, не дождался ответа, озабоченно вздохнул, развернул автобус и уехал. Эва неуверенно пошла по пустой дороге. Ей никогда не доводилось так поздно ходить одной по лесу. И, хотя она знала, что здесь редко бывают люди, а хищников нет совсем, сумерки пугали её. Дорогу перечёркивали лунные полосы; изредка из зарослей доносились крики птиц. Эва шла вперёд, слушая звук собственных шагов. Она знала, что заблудиться здесь нельзя, что дорога тут одна и рано или поздно упрёшься в ворота бабушкиной фермы, – но от страха у неё зуб на зуб не попадал. И поэтому, увидев неподвижно стоящую на обочине мужскую фигуру, девушка чуть не завопила от ужаса. Страх стиснул горло. Эва застыла, готовая спрыгнуть с дороги и бежать через заросли прочь.
Незнакомец меж тем не спеша повернулся к ней. В темноте Эва не видела его лица, но голос, позвавший её по имени, был совсем молодым.
«Эвинья? Привет! Не пугайся, я от твоей бабушки! Она меня послала тебя встретить!»
Низкий, мягкий голос незнакомца слегка успокоил Эву. Ей даже показалось, что она слышала его прежде. Они с этим парнем встречались, вероятно, в доме бабушки… Было темно, но Эва сумела разглядеть, что на её неожиданном провожатом – рваные джинсы и растянутая майка, мешком висящая на широких, мускулистых плечах. В полном молчании они шагали по дороге. Незнакомец шёл бесшумной, развалистой походкой, курил сигарету за сигаретой, на Эву не смотрел, – но ей уже не было страшно.
Вскоре вдали показались освещённые окна фермы. К изумлению Эвы, дом был полон народу, и у ворот стояло десятка полтора машин и мотоциклов. Когда она вошла, навстречу ей сразу же бросились женщины:
«Эва! Эвинья! Какое счастье, ты приехала! Ты совсем одна?! Как же ты узнала?»
«Где бабушка, что с ней?» – не отвечая, встревоженно спрашивала она. Её провели в дом. Там, в спальне, освещённой десятком свечей, на своей огромной кровати лежала дона Энграсия. Эва кинулась к ней.
«Бабушка!»
«Малышка Эвинья, любовь моя… – Голос бабушки был едва слышен и дрожал от нежности. – Ты приехала, родная, какое счастье… Не надо плакать, моя девочка. Ничего страшного не случилось: я просто умираю. Не плачь, малышка, я ведь прожила хорошую жизнь! Мне девяносто четыре года, можешь в это поверить? Хватит… ей-богу, хватит. Я так устала! И мне так давно пора… Ты получила телеграмму от Осаина? Как твоя мать отпустила тебя одну так поздно?»
«Я ничего не получала! – сквозь слёзы вскричала Эва, – Мне сказала дона Йанса! Она… – Девушка осеклась, увидев, каким странным блеском сверкнули бабушкины глаза из-под морщинистых век. Стоявшие вокруг женщины ахнули, отшатнулись. Несколько из них подняли руки в ритуальном жесте.
«Йанса пришла к тебе сама? – прошептала бабушка. – Вот это честь для меня на старости лет… Как она была одета, девочка?»
«В… военную форму…» – совсем испугалась Эва.
«Но как же ты добралась совсем одна, малышка? – Бабушкин голос стал едва слышным. Женщины с тревогой склонились над ней, но она слабым, нетерпеливым движением отстранила их и впилась блестящими глазами в лицо внучки. – Господи, как же ты ехала сюда? Одна? Ночью? В темноте?!»
«Меня встречал какой-то парень! Сказал, что от тебя! – Эва умолкла, внезапно осознав, что бабушка не могла послать за ней никого: она ведь даже не знала, что внучка приедет! И Эва смогла только растерянно пробормотать под испуганными взглядами всех присутствующих:
«Он встретил меня… на дороге… И провожал до самых ворот! Он же вошёл сюда вместе со мной! Вы все видели его! Такой… самый обыкновенный парень! Чёрный! Джинсы рваные… и красная майка…»
«Эшу! Эшу…» – нестройно разнеслось по комнате. Эва в ужасе схватила морщинистую, сухую руку бабушки и прижала её к своей груди. Бабушка закрыла глаза, улыбнулась. Пробормотала:
«Благодарю тебя, Эшу, проказник этакий…» – и закрыла глаза. Эва, разрыдавшись, уткнулась головой в её одеяло.