Вильгельм. Проклятие Саана
– Ну, так что? – совсем уж похоронным голосом осведомился парень, когда приоткрыл рот и обнаружил там приличные по размеру, определенно не человеческие клыки. Нардис даже попробовал расшатать один зуб, но тот, к его сожалению, оказался настоящим. – Я теперь не человек?
– А сам как считаешь?
И вот тут он откровенно растерялся. Но все же дураком он не был и, хвала Саану, не стал им после воскрешения. Поэтому, когда первый шок миновал и до него дошли хотя бы некоторые мои слова, он надолго задумался. Потом куда-то вышел. А когда вернулся, то снова сел рядом и очень тихо попросил:
– Расскажи мне все. Я хочу точно знать, к чему готовиться.
Отлично.
Я уже давно заметил, что у части воскрешенных отмечались избыточные реакции на самые разные раздражители, особенно в первое время. Они сильнее, чем остальные, впадали в ярость, дольше злились, порой даже совершали импульсивные и ранее несвойственные им поступки. Те, кто раньше вел себя спокойно и отличался исключительно мирным характером, становились агрессивными. Те, кто был склонен к агрессии, напротив, нередко впадали в оцепенение и апатию.
От Нардиса я, если честно, ожидал намного более взрывного поведения, особенно после того, что он нам устроил. Но тот всегда отличался уравновешенным нравом и редко когда подолгу испытывал одну и ту же эмоцию. Он, можно сказать, являлся на редкость гармоничной личностью, которой чрезмерные проявления чувств были совсем несвойственны.
Поэтому он поначалу, как я и думал, взвился. Потом очень быстро расстроился. Почти отчаялся и чуть ли не надумал прыгать головой вниз с ближайшей скалы… Но потом походил, подумал, отвлекся. И вот теперь был готов к серьезному разговору.
– На самом деле ты не сильно изменился, – сообщил я, стараясь подбирать слова так, чтобы между нами не возникло недопонимания. – Ты по-прежнему мыслишь, чувствуешь, помнишь. Тебя, как ты уже, вероятно, понял, можно поранить, и из твоих ран по-прежнему идет самая обычная человеческая кровь. Твое тело обновляется, как и раньше, сердце тоже бьется. Тебе по-прежнему нужен воздух, чтобы жить, и пища, чтобы оставаться в форме. Помимо этого, тебе доступны все чувства и эмоции, что и всегда. Так что ты все еще смертен. Более того, ты все еще человек. Однако некоторые процессы в твоем теле замедлены, а некоторые, наоборот, резко ускорены. Благодаря этому ты быстрее восстанавливаешься, тебе не страшны ни травмы, ни переломы. Ты намного сильнее, быстрее, выносливее других. Твое зрение, обоняние и слух тоже обострены… Но за все, как я уже сказал, нужно платить.
Нардис неприязненно покосился на злополучную склянку.
– Хочешь сказать, я стал таким же, как ты?
– Нет, – покачал головой я. – Тебя никто не проклинал. Нам лишь удалось совместить и уравновесить силы жизни и смерти. Моя кровь сделала тебя таким. Но если бы в твоих жилах текла только она, то из тебя получился бы очередной безмозглый зомби. Однако моей крови в тебе настолько мало, а ее сила настолько уравновешена, что теперь тебя можно бить, колоть, ронять со скал, морить голодом и даже жечь… Рано или поздно ты все равно восстановишься. Но как правильно сказал когда-то Мор, нельзя быть живым лишь наполовину. Точно так же, как нельзя частично умереть. Это я замер в одной точке. И это у меня с годами ничего не меняется. А тебя я предпочел видеть именно живым, поэтому некоторые недостатки все же пришлось оставить. И рано или поздно ты все-таки умрешь. От старости. Хотя наступит она, скорее всего, очень не скоро.
– И это когда?
– Мы так далеко еще не заглядывали. Но если судить по крысам и паукам, то срок твоей жизни должен вырасти как минимум в десять раз.
– Тогда как меня можно убить? – вычленил самое важное из моих ответов Нардис. – Если обычные раны и переломы больше не страшны, то чего мне опасаться?
– Береги голову, – серьезно посоветовал я. – Если ее отрубят, то никакая кровь уже не спасет.
– Откуда знаешь?
– Ну, ты же не думал, что я повторю ошибку Гнора и не проверю досконально теорию, прежде чем применить ее на практике? У нас был всего один шанс. Единственная попытка сохранить тебе душу. Поэтому, прежде чем тебя разморозить, мы хорошо подготовились.
Нардис тут же помрачнел.
– И сколько народу ты ради этого убил?
– Спроси лучше, сколько трупов мне для этого пришлось собрать со всей империи, – усмехнулся я. – Но я рад, что люди предпочитают хоронить своих усопших в земле и не проверяют потом, куда они делись. А то многих ждало бы неприятное открытие в виде пустых могил и раскуроченных гробов, тогда как ищейки ИСБ давно бы с ног сбились, пытаясь отыскать банду злостных похитителей тел. Видел в лаборатории сундуки?
– Да. А что?
– Никогда туда не заглядывай.
– Погоди, – наморщил лоб Нардис. – Все равно что-то не сходится. Если ты кого-то оживлял, то эти лю… в смысле создания все равно должны были остаться. Почему я, кроме вас, больше никого здесь не чувствую? Ты их отпустил?
– Еще не хватало.
– Неужто ты думаешь, что у нас не было неудачных экспериментов? – поддержал меня Мор. – Дозы пришлось подбирать долго, так что большинству наших подопечных не повезло.
– В каком смысле?
– Кто-то был чересчур агрессивен. Кто-то безумен. Многие оказались лишены обычных эмоций, а единственным чувством, которое их терзало и глушило все остальные ощущения, был зверский голод.
– И вы от них избавились? – все еще недоверчиво переспросил его Нардис.
– А что с ними еще делать? – пожал плечами я. – В нашем мире и без того полно чудовищ. Незачем плодить их еще больше. Да и надо же было понять их уязвимые точки. Живучие, проворные, сильные и выносливые твари в обличье человека… Само собой, я должен был понять, как их можно уничтожить. В том числе и на тот случай, если бы с тобой у нас вышла осечка.
Нардис вдруг замер.
– Я… я, кажется, кое-что вспомнил. По-моему, я сегодня кого-то убил.
– Экспериментальное зверье, – кивнул я. – Его у нас было много. Я же не только на людях практиковался. Но знаешь, что интересно? Оказывается, если разорвать измененное обрядом тело на куски, оно тоже не восстановится. Я в свое время до такого зверства не додумался, но ты обогатил мое представление об этом мире. Благодарю.
– Н-не за что, – отчетливо позеленел мой помощник, а я настойчиво подвинул к нему кровь.
– Ради этой склянки никто не отдал свою жизнь, все было вполне законно. А значит, это ничем не отяготит твою совесть. Пей.
Тот тяжело вздохнул, но все же послушно взял емкость и, принюхавшись, выпил.
– Странный вкус, – неохотно признался он, перехватив мой вопросительный взгляд. – Но не скажу, что неприятный. Напротив, мне даже нравится. Настолько, что я с трудом могу держать себя в руках, чтобы не кинуться на поиски новой дозы.
Я безо всякого удивления кивнул.
– К людям тебя подпускать еще рано – с контролем первое время будет беда. Но время теперь – не самое важное для тебя явление, поэтому не спеши. Ты привыкнешь. Главное, чтобы ты сам себя таким принял и научился с этим жить.
* * *Не могу сказать, что вот так сразу все наладилось – повозиться с Нардисом нам все-таки пришлось. Помимо ежедневной борьбы с собственной жаждой и стремительно меняющимися эмоциями, ему пришлось заново учиться ходить, не срываясь на бешеное ускорение, контролировать собственное тело, дозировать силу, привыкать к солнечному свету… Да и много чего еще, о чем он в прошлой жизни даже не задумывался.
– Оказывается, это непросто – притворяться нормальным, – проворчал он, когда в очередной раз напортачил и испортил ценную вещь. – Дверь на себя потянуть сильно нельзя, руку кому-то от души пожать нельзя, быстро по улицам бегать тоже нельзя, ударить от избытка чувств по стене нельзя… Сплошные ограничения! Даже сами чувства просто так проявить не получается – я от этого зверею!
Я только усмехнулся, поднимая с пола сломанный этим негодяем кинжал. Хороший, между прочим, кинжал – плохими я, к сожалению, не запасся.