Я не искала любовь (ЛП)

— Тебе не нравится идея, что я акробатка?
— Мне не нравится мысль о том, что ты одинока.
— Если думаешь, что мне нужен парень, то ты не прав, — весело отвечает она.
— Я подозреваю, что тебе скорее нужен муж, — бросаю ей вызов, ироничным тоном. — Ты была замужем три раза, что подтверждает, — мы совсем не думаем одинаково. Я не желаю быть ничьим первым мужем, не говоря уже о том, чтобы стать четвёртым.
Не комментируя, Люсинда разражается смехом. Лифт всё больше пустеет, но маленькая плохо одетая беженка не двигается из своего угла. На первый взгляд, она ниже метра шестидесяти, выглядит так, будто сделана из хорошо подобранных веток, одета в тёмный костюм, несомненно, купленный в посредственном стоковом магазине, и носит нелепую шляпу-клош, натянутую почти до скул. Определённо жалкое зрелище, если только можно назвать «зрелищем» девушку метр с кепкой неопределённого возраста.
Когда становится более чем очевидно, что она намерена подняться на последний этаж, я не могу не нахмуриться. Она не может быть новым юристом или даже помощником юриста. Даже от секретарей мы требуем самых высоких стандартов.
Не то чтобы меня на самом деле волновали такие пустяки, на стойке администратора позаботятся об этом недоразумении и отправят обратно отправителю. Не моя работа заботиться о том, кто входит в офис: в случае сопротивления охрана убедит её убраться.
Лифт распахивается перед входом в Richmond & Richmond — две двери с инфракрасными датчиками из дымчатого стекла с выведенными золотым цветом именами партнёров. Холлу не в чем позавидовать Версальскому дворцу, а несколько штрихов напоминают интерьер космического корабля. Словно мостик Enterprise установили в тронный зал «Короля Солнца». Современное оборудование под потолками с фресками, пол из натурального тика рядом с большими окнами, разделёнными рамами медного цвета. Будь я главным, всё было бы агрессивно современным, без единой винтажной детали; но у дедушки другие вкусы.
— Если передумаешь, дай мне знать, — говорит мне Люсинда за мгновение до того, как мы расходимся по своим кабинетам, расположенным (буквально), по разные стороны офиса.
— Как только ты снова выйдешь замуж, возможно, — отвечаю я, — роль любовника подходит мне больше, чем роль мужа.
— Не сомневаюсь. В качестве мужа ты будешь катастрофой. Мне жаль ту, кто выйдет за тебя.
— Мне тоже, — соглашаюсь я. — Но к счастью, этой проблемы не возникнет.
Краем глаза я замечаю, что незнакомка подходит к стойке администратора — огромному овальному столу из цельного дерева, увенчанному хрустальной люстрой, настолько внушительной, что если бы она упала, то раздавила бы в крошки компьютеры последнего поколения и трёх секретарш, похожих на двадцатилетнюю Грейс Келли.
Девушка, или девочка-подросток, поскольку я до сих пор не могу определить, сколько ей лет, — на самом деле мозолит глаза. Мне даже кажется, что она слегка прихрамывает. На мгновение задерживаюсь, пробегая пальцами по стопке документов, которую одна из трёх Грейс только что вручила мне с приветствием и улыбкой и ожидаю, что кто-нибудь укажет незнакомке на то, что она ошиблась офисом и, вероятно, должна была остановиться семью этажами ниже, в офисе Global Insurance.
Вместо этого никто этого не делает.
Одна из секретарш бросает взгляд на экран своего компьютера, а затем предлагает девушке подождать. Последняя склоняет голову и идёт к ряду кожаных кресел. Я не могу следить за ней глазами (буду выглядеть как имбецил, заинтригованный без всякой причины), поэтому игнорирую её и посвящаю себя своим делам.
— Ваш отец и дед ждут вас в зале заседаний, — сообщает мне другая Грейс.
Обычно, когда они договариваются поговорить со мной вместе, эти двое планируют атаку небольшой мотивационной беседой. В последний раз такое произошло, когда я ещё учился в колледже. Я только что угодил за решётку за вождение в нетрезвом виде и хранение менее чем скромного количества марихуаны, и провалил подряд два последних экзамена в семестре. Дело не в том, что я не заслуживал нравоучений (на самом деле, я и сам был мастер). Однако это раздражало и вызвало внутри меня обычную бурю, полную «я свободен» и «если не нравлюсь вам таким, какой я есть, смотрите в другую сторону, потому что я не намерен меняться».
 
Я не был идиотом, не настолько, чтобы не осознавать, что переступил очередную черту по причинам, лишённых всякого смысла. Мои протесты были бесполезными, глупыми, как истерики ребёнка, который не знает, почему он пинает ногами, и всё же продолжает пинать с определённым усилием. Я вовсе не собирался жить бедным и мятежным, мне было наплевать на права пролетариата, и я ни за что на свете не отказался бы от трона, на который мочился. Ричмонд один и два, однако, считали, что именно они, своими авторитетными словами и убедительным примером, вернули меня на путь благоразумия. Дело было не в них: меня тошнило от запаха дыма, пота, краски из баллончика и крови того, чьё лицо я разбил, и в том, что я встретил Лилиан.
На этот раз я понятия не имею, какую именно лекцию они намерены мне прочитать, но это беспокоит меня вдвойне: потому что я на четырнадцать лет старше и считаю, что не заслуживаю этого.
Сохраняю бесстрастное выражение лица, я ещё несколько мгновений продолжаю проверять почту. Если Грейс номер какой-то думает, что я стану двигать задницей быстрее только потому, что Его Королевское Высочество и Его Светлость вызвали меня, она жестоко ошибается.
Девушка сидит на одном из кресел: она такого маленького роста, что подошвы ботинок едва касаются ковра. Какие там ботинки. Берцы из светлой кожи, заметно поношенные. Что делает хромой, неряшливый маленький монстр в офисе Richmond & Richmond, на последнем этаже самого высокого небоскрёба на Лексингтон-авеню?
В полном спокойствии дохожу до своего кабинета. Не могу отрицать, что это прекрасная комната, из окон которой можно увидеть южную сторону Центрального парка. Я оформил его по-своему, и он представляет меня больше, чем остальная часть офиса. Стол из тикового дерева, кресла цвета лесной зелени, а на полу — огромный ковёр Gabbeh различных оттенков серого и чёрного, своего рода мрачная радуга. Я выжидаю несколько мгновений, глядя на улицу, за эти стеклянные окна, возвышающиеся надо мной. Сегодня будет паршивый день, подтверждаю. Я должен немедленно сделать какую-нибудь глупость, иначе взорвусь. Я роюсь в ящиках стола, но не могу найти то, что ищу. Тогда нажимаю кнопку интеркома.
— Клэр, принеси мне Dunhill Blue, — приказываю своей секретарше.
— Сигареты? — спрашивает она озадаченным тоном. Я знаю, что она хочет мне сказать. Что я не должен курить в офисе. «Отцы-основатели» установили железный и почти священный запрет в этом отношении, и нельзя не только курить, но и мечтать об этом.
— Найди мне пачку, — повторяю более строгим голосом.
— Но… — отваживается она.
— Принеси мне сигареты и избавь меня от своего мнения.
Я отключаю связь и сажусь в кресло. Примерно через двадцать минут в комнату входит Клэр. Она моего возраста, надменная, как греческое изваяние, в платье-футляре песочного цвета. Внутри платья-футляра ни хера нет, и она менее сексуальна, чем трость. Клэр работает на меня не менее шести лет, но не было ни дня, чтобы я сформулировал о ней менее чем добродетельную мысль. Думаю, именно поэтому мой дед рекомендовал её в качестве моего секретаря: безупречное резюме и сексапильность цикории.
Клэр вручает мне пачку сигарет, не очень уверенно и крайне осторожно, словно передаёт устройство, которое вот-вот взорвётся из-за неверного движения.
— Их купил посыльный, но хотела напомнить вам, что…
— Что здесь не курят и мои священные предки выразили решительное желание поговорить со мной? — спрашиваю я, открывая пачку.
— Очень решительное.
— Что за спешка?
— Похоже, они должны представить вас клиенту.
Я фыркаю, как раздражённый ребёнок, а не как напористый адвокат.
— Ладно, посмотрим, чего они хотят.