Трактат о лущении фасоли
Веслав Мысливский
Трактат о лущении фасоли
*Современная зарубежная проза*Wiesław MyśliwskiTraktat о łuskaniu fasoli*Веслав МысливскийТрактат о лущении фасолиРоманПеревод с польского Ирины Адельгейм1
Вы фасоли купить пришли? У меня? Так ведь фасоль в любом магазине найти можно. Да вы заходите, заходите. Собак боитесь? Не стоит их бояться. Они вас только обнюхают. Кто первый раз приходит — непременно обнюхивают. Откуда мне знать? Я их этому не учил. Они сами. Собаку, как и человека, — не разгадаешь. У вас есть собака? Надо завести. От собак много чему научиться можно. Ну, сидеть, Рекс, сидеть, Хват! Место!
А кстати, как вы сюда добрались? Ко мне не так легко добраться. Тем более сейчас, в несезон. Сейчас даже спросить обо мне, и то не у кого. Видели — в домиках ни души. Давно все разъехались. Да и мало кто знает, что я тут живу. А вы за фасолью. Я, собственно, немного сажаю, но только для себя, а мне — много ли надо? Как и всего остального. Моркови, свеклы, лука, чеснока, петрушки — чтоб свое было. И потом, должен вам сказать, я не большой любитель фасоли. Есть — ем, я вообще практически что угодно съесть могу. Но не любитель. Иногда сварю себе фасолевого супу или приготовлю фасоль по-бретонски — так, время от времени. А собаки фасоль не едят.
Раньше — да, здесь сажали много фасоли. Не знаю, известно ли вам, что когда-то фасоль заменяла мясо. А если человек столько работает, сколько тут работали — с утра до вечера, ему без куска мяса никак нельзя. Уж не говоря о том, что и из города за фасолью часто приезжали. Не только за фасолью, но фасоль больше всего покупали. Да, во время войны, когда здесь была деревня. В городах тогда народ с голоду пух, сами знаете. Почти каждый день на станцию телеги посылали за городскими. Станция в нескольких километрах отсюда. Потом обратно отвозили. Покупатели примерно как сейчас обычно приезжали, поздней осенью. Во всяком случае, больше всего их в это время бывало, когда поля уже все убраны. Фасоль, если кто успевал вылущить, всю до последнего зернышка забирали. Бывало, еще не подсохнет, а ее уже повсюду лущат, чтобы успеть. Целыми семьями лущили. С рассвета до поздней ночи. Иной раз в полночь выйдешь на двор — окна в деревне светятся. Особенно если урожай. Фасоль же, как и все остальное: когда уродится, а когда и кет. Чтобы фасоль уродилась, год должен быть хорошим. Она не любит, если солнца слишком много. Солнца слишком много, значит, дождей мало. И сгорит фасоль. Опять же, когда слишком много дождей, сгниет, не успев взойти. Хотя бывает — и год вроде хороший, а каждый второй стручок либо пустой, либо зерна ржавые. И не поймешь почему. Вроде фасоль, а тоже у нее свои секреты.
Вы, может, сюда приезжали в те годы, покупали? Но тогда я бы вас, наверное, узнал.
Я почти всех городских знал, которые приезжали. Много фасоли у нас сажали, так что желающих купить ее перебывало немерено. Но память на лица у меня с детства хорошая. Известное дело: что в детстве запомнишь, то на всю жизнь останется. Конечно, вы тогда были молоды, одевались иначе. В ту пору покупатели чуть не в лохмотьях приезжали: есть что надеть, нет ли — все одевались поплоше, чтобы не вызывать подозрений. Поезда ведь обыскивали, отбирали у них. Одно название — покупатели. А теперь вон пальто у вас, шляпа, шарф. У меня когда-то была похожая коричневая фетровая шляпа и пальто такое. И шарф, шелковый или кашемировый. Мне нравилось быть хорошо одетым.
Что ж вы не раздеваетесь? Вон, на дверь повесьте. Там и крючок есть. И садитесь, пожалуйста. На стул или на лавку, куда хотите. Я только закончу эту табличку, уже чуть-чуть осталось. Дело бы шло быстрее, да руки уже не те. Нет, ревматизм. Теперь-то намного лучше. Почти все могу делать. Только на саксофоне играть не могу. Да, играл когда-то. А так — все могу. Даже, видите, таблички эти подновляю. Для этого твердая рука нужна. Труднее всего вот с такими маленькими буковками. Чуть кисточка вильнет — приходится бензином всю букву смывать и начинать заново.
Почему мне пришло в голову, что вы могли в те годы сюда за товаром приезжать? Ну, потому что вы ни с того ни с сего пришли ко мне за фасолью. Значит, видимо, знали, что здесь ее раньше сажали, и думали, что продолжают сажать. Человеку часто кажется: что в таких местах, где фасоль испокон веку сажают, может измениться? Но как вам удалось сохранить веру в то, что есть еще на свете такие вечные места? Вот что мне непонятно. Разве вы не знали, что места любят нас обманывать? Всё нас обманывает — что правда, то правда. Но места — больше всего. Если бы не таблички, я бы сам не был уверен, что это место — то самое.
А вы здесь вообще никогда не бывали? Даже тогда, ничего не покупали? Ну простите, что принял вас за покупателя. Видно, слишком долго возился сегодня с этими табличками . Что за таблички? Имя, фамилия, даты, пусть покоится с миром. Я каждый год в эту пору забираю их с могил, чтобы подновить. На это время требуется. Имя, фамилия — уже сколько букв... И ведь каждую нужно как следует, чтобы покойный не подумал, что раз он, положим, с того берега, то я ему абы как написал. Здесь всегда людей делили на тех, кто с этого берега, и тех, кто с того. Если людей хоть что-то может разделить, они обязательно разделятся. И не только по реке.
Откуда я взял, что покойники думают? Да ведь мы не знаем, думают они или нет. Что мы вообще знаем? Иной раз выведешь две-три буквы, особенно если совсем мелкие, — и даже глаза начинают болеть, рука дрожит, приходится делать перерыв. Терпение для таких мертвых букв требуется. Только подновишь, а с предыдущих, которые в прошлом году подновлял, уже краска сходит. В лесу быстрее сходит. Влажно, солнце только просвечивает, так что приходится то и дело подновлять. Если б я не подновлял, уже бы и не разобрать было, кто где лежит. Я разные краски покупал, такие, сякие, заграничные. Все сходят. Вы не знаете такой краски, чтоб не сходила? Да, вы правы. Ни у кого в том интереса нет, чтобы навсегда было. Тем более краска. То и дело что-нибудь закрашивают, чтобы другое нарисовать.
Этого я не знаю. Может, кто-то до меня и подновлял, но, похоже, недолго, потому что я с трудом сумел разобрать, кто на какой табличке. Наверное, тот человек решил, что все равно он никому в этом мире вечность не обеспечит, и бросил. К тому же расходы, одна краска сколько стоит, а еще кисточки плюс сама работа... Хорошо хоть я тут раньше всех знал. И то иной раз приходилось покопаться в памяти. Хуже всего с детьми. Порой кажется, что это я их крещу.
Вот Зенон Кужджал. Я уже заканчиваю. Младший из Кужджалов. Соседи. Здесь, на этом берегу, только ближе к лесу. Поэтому забором они только от дороги отгородились, а с остальных трех сторон — лесом, и никакой забор им был не нужен, так они говорили. Лучший забор — лес. Что им может грозить со стороны леса? Кто из лесу может прийти? Разве что зверье какое-нибудь. Так они прямо во дворе ставили силки, ловушки, капканы. Не раз собственные куры, гуси, утки попадались, если на день не уберут. Впрочем, этих кур с утками они и так к вечеру не досчитывались. И всякий раз на соседей думали.
Соседей они пускали только через калитку, со стороны дороги. Калитка была сделана в крыле ворот, а ворота — не такие, как у всех. Вдвое выше забора, сверху крытая гонтом крыша и две фигуры по бокам. Не помню уж, каких святых. Забор тоже высокий. Дядя Ян был в деревне выше всех, так даже он, если встанет на цыпочки и поднимет руку, не доставал. Доски забора пригнаны друг к другу плотно-плотно — ни щелочки. У калитки висел молоток, которым полагалось стучать, только тогда кто-нибудь выходил из дому и открывал. А попробуй со стороны леса зайди — сразу с кольями бегут и собаку натравливают. Приходилось возвращаться к калитке и стучать этим молотком.
