Знойные ветры юга ч.2 (СИ)
— Две сотни воинов хотят в отставку выйти, государь, — ответил тот. — У всех выслуги больше десяти лет. И ранен каждый не по разу. Потом думаем еще три сотни здесь расселить. Чтобы, если беда какая, полную тагму поднять можно было. Тут же граница, как-никак.
— С женами у них как? — спросил Самослав.
— Отбою нет, — усмехнулся в усы Стоян. — Бабы в драку лезут за таких справных женихов. Ведь по деревенским меркам каждый из них просто богач.
Желание увеличить количество драгун до двух легионов столкнулось с банальной проблемой. Деньги! Пять рублей серебром в месяц на такое количество людей были колоссальной суммой. И эта проблема усугубилась еще одной, очень странной для этого времени. По крайней мере, незадолго до поездки на север у князя и боярина Збыслава состоялся вот такой вот разговор.
— Не сможем, государь, — отчаянно мотал головой глава Денежного Приказа. — Никак не сможем!
— Да о чем говоришь-то? — насупился князь. — Мне Дакию кем-то прикрывать надо. И север беспокойный. То одна банда лезет, то другая. И ляшские земли надо чистить постоянно. А ты говоришь, что у нас на войско денег нет?
— Деньги как раз есть, государь, — Збыслав сморщился, как от зубной боли. — Вот сколько у нас в государстве справная корова стоит?
— Как сколько? — растерялся Самослав. — Три солида, или девять рублей.
— Это в глухих весях, княже. А тут все пятнадцать, — припечатал Збыслав. — И уже пару лет как. А если она хорошие удои дает, и стельная та корова, то и двадцать рублей могут попросить! Особенно тут, около столицы. Наши города молока, масла, творога и сыра просто неимоверную прорву потребляют, а боярыни наши давно уже разучились коров доить. Мои жены вот точно разучились.
— Инфляция? — безмерно удивился князь. — Да как же…
— Не поспеваем, государь, — подтвердил боярин. — Ты мне про эту инфляцию когда-то давно рассказывал, а я и запомнил. Вот это она самая и есть. Серебра и золота у нас хватает. Мы же твердой монетой жалование платим. А вот скота от этого сильно больше не становится. Точнее, становится, уже целые фермы на развод построили… Но серебра все равно слишком много. Нас только торговля с ромеями и спасает. Излишки серебра туда уходят. Но если мы еще один легион снарядим, то все совсем плохо будет.
— Что ты предлагаешь? — задумался князь.
— Досрочный выход в отставку предлагаю, — жестко сказал Збыслав. — Тех, кто десять лет и более отслужил, на землю сажать. А новобранцам по-другому платить. Мы небольшой опрос провели и выяснили, что пойдут парни служить. И с охотой пойдут! Многие в своих весях от тоски волком воют. Добычи хотят, славы хотят, бороду сбрить хотят. О тех взглядах мечтают, что девки на воинов бросают. Так что пойдут и за меньшие деньги служить. В первый год будем рубль платить, со второго — два, с четвертого — три, с шестого — четыре, а с восьмого — пять. И слава Велесу, до восьмого года службы у нас едва половина доживает.
— Да что б тебя молния ударила! — возмутился князь, которого цинизм финансовых властей бесил еще тогда, когда он служил своей бывшей Родине. — Ты же о наших воинах говоришь, Збых! Не забывай об этом!
— Я за деньги государства отвечаю, — с достоинством, и даже с небольшой обидой в голосе ответил боярин. — И мне за них тоже воевать приходится. Да только не все это замечают, княже.
— Все равно плохо, — нахмурился князь. — В одном строю будет стоять тот, кто два рубля получает, и тот, кто пять. Один до твоих изменений на службу нанялся, а другой — после. Несправедливо! Так и до бунта недалеко.
— Надо жалование понизить тем, кто меньше восьми лет выслужил, — жестко сказал Збыслав.
— Ну, уж нет! — захохотал Самослав. — Я еще жить хочу! Последний, кто так с воинами пошутил, император Маврикий был. Знаешь, что с ним случилось?
— Убили его, — засопел Збыслав, — а потом война с персами началась. А потом на обломки двух империй арабы пришли.
— А все из-за такого умника, как ты! — князь обвинительно уставил палец на своего боярина. — Нашептал какой-то евнух императору, что казна может денег сэкономить. Ну и да, неплохо так сэкономили… Весь восток в руинах лежит и ждет не дождется, когда арабы придут.
— Тогда пусть первый легион какой-нибудь заслуженный будет, — выдал неожиданную идею Збых. — С собственным именем. Ну, как у римлян. Двенадцатый Молниеносный, пятый Клавдиев, четвертый Скифский…
— Первый Германский! — князь хлопнул ладонью по столу. — Был такой! Франки ведь германцы? Германцы! А они их били? Били! Голова! Хорошая идея, красивая! Только это все равно проблему не решает. Ты, Збыслав, иди еще думай. Твоя экономия не должна мое войско развалить.
Он вспоминал этот разговор, стоя на крутом берегу Одры. Эта река уже не станет германским Одером, да и город Бреслау не должен появиться в этом мире никогда.
— Из какой тагмы воины сюда сядут? — неожиданно спросил он Стояна.
— Из шестой почти половина, государь, — удивлено ответил тот. — И из остальных понемногу. В шестой больше всего потерь было, когда в Дакию ходили. Им туго пришлось, когда в засаду попали в том ущелье.
— Вратислав(1)! В честь командира шестой тагмы город назовем, — решительно сказал князь. — Он погиб, когда отход своих ребят прикрывал. Герой, мать его за ногу. Сам убил бы дурня!
— Спасибо, государь! — Стоян растрогался до слез. — Да парни за тебя… Эх!
— Дашь каждому по десять мансов доброй земли(2), — сказал князь. — Пусть пока селятся на острове и ставят острог. Каменный город потом построим. Не к спеху. Вторых жен пусть возьмут из местных ляхов.
— Сделаю, государь, — кивнул Стоян.
— И вот еще что, — сказал Самослав. — Эти наделы будут неделимы во веки веков, и продаже не подлежат. С такого надела хозяин обязан одного драгуна на коне выставить в случае войны. Сыновья в войско пойдут, и наследовать смогут, только если не меньше десяти лет в армии прослужат.
— А если слишком много сыновей будет? — почесал голову Стоян. — Как отцово наследие делить? Или наоборот, совсем сыновей не будет?
— Придумаем потом что-нибудь, — отмахнулся князь. — Земли свободной пока полно, а дальше пусть у других князей голова болит. Я до этого точно не доживу.
— Тут еще вот что, государь, — замялся Стоян. — Воины беспокоятся, кто они теперь в этой новой жизни будут. Сам понимаешь, любой воин куда выше сиволапой деревенщины себя почитает. И обратно деревенщиной становиться никто не хочет. Обидно им будет, если с простыми родовичами их сравняешь.
— Однодворцами(3) станут! — вспомнил князь термин из своего прошлого. — Они к воинскому сословию будут приписаны. И станут пограничную службу за свой надел нести.
— Добро! — кивнул префект. — Это им понравится. А кони, коровы и инвентарь?
— А это тебе с боярыней Любавой поговорить надо, — хищно улыбнулся князь. — У нее купите. Там у каждого воина уже по мешку серебра скоплено. Пусть растрясут малость, казна не бездонная.
* * *В то же самое время. Шалон-на Соне. Бургундское королевство.
Сестра Клотильда почти не изменилась. Такая же недалекая смешливая курица, как и раньше. Мария едва выдерживала ее общество, так утомительны были пересказы сплетен, слухов и знамений, произошедших за эти годы. Ей даже на миг показалось, что сестра стала еще глупее, чем раньше. Впрочем, это было неудивительно. С чего бы это ей умнеть? Она спала до обеда, шла в церковь, а потом сплетничала со знатными дамами, которые приезжали к ней в гости. Для чего нужен ум, при такой-то жизни? Клотильду устраивало такое существование, а она сама полностью устраивала патриция Виллебада, который и правил Бургундией совместно с преподобным епископом Флавианом, отцом королевы. Жизнь тут, в отличие от Новгорода и Братиславы, показалась Марии невероятно медленной, скучной и тягучей, словно мед. И она с удивлением призналась сама себе, что ей не нравится здесь. Ей безумно хотелось домой, в Братиславу. До того хотелось, что даже субботние посиделки за преферансом она вспоминала со скупой слезой. С Людмилой хоть поругаться можно было всласть. Княгинюшка простовата, конечно, но совершенно точно не так беспросветно глупа, как большая часть здешнего бабья. И ее колкости отличались изрядным остроумием. Людмила когда-то довольно много читала, пытаясь угнаться за своим мужем. Да и сейчас она частенько заглядывала в те книги, что Мария дарила ее детям. Только не признавалась в этом никому.