Убийство на Аппиевой дороге (ЛП)

- Никто его пока убийцей не называл.
- Но ты считаешь, что он вполне может им быть.
Как это сказал обо мне Цицерон? «Осторожничающий, собирающий доказательства по крохам, избегающий любых утверждений, пока все доказательства не будут у него на руках». Будем оправдывать репутацию.
- Спроси меня сейчас Фульвия, я не смогу с полной уверенностью утверждать, что доказал обратное.
- А давай спросим у него самого.
- Что?
- У него спросим.
- Вот так вот просто возьмём и спросим?
- Ну да. А что тут такого? Антоний не простак; но скрытным его никак не назовёшь. Он прямодушный, хитрить и скрытничать не умеет совершенно. Душа нараспашку. Пошли.
- Куда?
- К Антонию, куда же ещё. Он на вилле живёт. Вход с той стороны.
И не медля больше, Метон направился к вилле.
- Но, Метон, это же чистой воды безумие! – тщетно взывал я, следуя за ним вместе с Эко. – Что, по-твоему, я должен ему сказать? «Здравствуй, Антоний. Помнишь меня? Я отец Метона. И кстати, раз уж мы свиделись: не приложил ли ты часом руку к убийству Публия Клодия?»
- Ну, я думаю, ты не столь прямолинеен.
- А если он надумает выхватить меч и устроит нам хорошую пробежку, не хуже, чем Клодию тогда на Марсовом поле?
- Ты же слышал, что болтали в палатке: Антоний малость потяжелел от всех этих званых обедов в Риме. Так что, вполне возможно, он тебя и не догонит. Вот мы и пришли.
Здесь тоже у входа стоял охранник. Я уповал на то, что Антоний окажется слишком занят и не сможет нас принять; но, заслышав голос Метона, помощник Цезаря тотчас высунул голову из-за занавесей.
- Метон! – весело сказал он, расплывшись в широкой улыбке. – Ты уже обедал?
- Я уже проглотил свою дневную порцию пойла, если ты об этом.
- Всё равно, присоединяйся. Мне тут удалось кое-что стащить из общего котла. А кто с тобой? А, вижу: твой брат. И твой отец – знаменитый Сыщик.
- Знаменитый? – переспросил я, вместе с Эко проходя за Метоном за занавесь.
- Ну, или пресловутый. Как тебе больше нравится. Садитесь. Маний, ступай, займись там чем-нибудь. – Антоний махнул рукой секретарю, который тотчас же собрал таблички, стило и вышел. – Вина? Ну да; о чём я спрашиваю. Я знаю, как ты пьёшь, Метон – неразбавленное. Метон вроде меня: вода не на пользу его желудку. А вам, Гордиан, Эко?
- Мне побольше воды и поменьше вина, - сказал я. – Я довольно долго пил одну лишь воду и теперь боюсь захмелеть с непривычки. Кроме того, - добавил я тихонько, - мне, возможно, скоро придётся побегать.
- Мне то же самое, - сказал Эко.
Сказать по правде, вид у Антония был внушительный. Даже грозный. Мощный, как борец, с мускулистой шеей и широкой, выпуклой, как бочонок, грудью. Он напоминал сложением Милона, только был повыше и помоложе. Я помнил, что он года на четыре-пять старше Метона – значит, теперь ему должно быть лет тридцать или тридцать один. В профиль, из-за кустистых бровей и расплющенного носа, Антоний выглядел настоящим громилой; но стоило посмотреть ему в лицо, и впечатление начисто сглаживалось благодаря открытому, приветливому взгляду, нежному очертанию рта и округлости щёк. Говоря словами Бетесды, он был приятно красив. Такая красота завоёвывает любовь женщин и безотчётное доверие мужчин. Мой сын Антонию явно доверял.
- А когда вы приехали? – Взгляд Антония был открытым и честным. Помощник Цезаря никак не походил на коварного, расчётливого убийцу – или на человека, способного схватить людей и держать их в яме, если уж на то пошло.
- Только вчера.
Антоний кивнул, потом вдруг нахмурился.
- Погоди, вы что, приехали с Цицероном?
- С ним. Но мы повстречались уже в дороге, случайно, в одном дне пути отсюда, и дальше поехали вместе.
- Это хорошо. Значит, ты никак не связан с его миссией к Цезарю?
- Не имею к ней ни малейшего отношения.
- Мой папа и Эко прибыли сюда по совсем другому делу, - заявил Метон.
- По какому? – поинтересовался Антоний.
- Они хотят допросить тебя.
- Метон! – в негодовании воскликнул я. В самом деле, это уж было слишком.
- Меня? – Антоний сузил глаза. – Это что, насчёт той дочери Птолемея в Египте? Клянусь, я её и пальцем не тронул! – И оба, Антоний и Метон, расхохотались. Как видно, то была их давняя излюбленная шутка.
 
- Нет, - сказал Метон, - тут совсем другое. Это в связи с…
- С нехорошими слухами, которые ходят по Риму, - перебил я. Слишком долго мой сын держал инициативу в своих руках. В конце концов, если он непременно желает идти напролом, но почему бы не извлечь из этого максимальную пользу. - Для начала скажу тебе то же, что сказал сегодня Цезарю: Гней Помпей поручил нам с Эко разузнать как можно больше об обстоятельствах смерти Публия Клодия. И как это ни отвратительно, до нас донёсся слух – я рассказываю тебе об этом, Марк Антоний, потому что ты друг моего сына, и думаю, тебе следует знать, что о тебе говорят такие вещи – до нас донёсся слух, что ты замешан в этом деле.
- Но это же просто смешно! – сказал Антоний, которого услышанное явно не развеселило.
Я пожал плечами.
- Отвратительные слухи, как я уже сказал. Ни один здравомыслящий человек им не поверит, разумеется.
- Но кто же мог сказать обо мне такое? – Антоний вскочил на ноги и заходил взад-вперёд. – Кому могло придти в голову, что я имею какое-то отношение к убийству Клодия? Человеческой подлости нет предела! Нет такой чудовищной лжи, которую один бы не придумал, а другие бы не поверили! Цицерон! Ну, конечно же! Ты слышал это от Цицерона, по дороге сюда, так?
- Нет.
- Скажи мне правду, Гордиан. О, это в его духе: сказать самую невообразимую ложь, чтобы, услышав её, все подумали: «Такое нельзя выдумать на пустом месте; видать, нет дыма без огня». Но это последний раз – слышите? – последний, когда старая лысуха умудрилась какнуть мне на голову. Я до него доберусь. Я сверну ему шею. Я откручу ему его плешивую башку, хоть бы он держал речь перед самим Цезарем!
- Марк Антоний, я клянусь тебе, что слух исходит не от Цицерона.
- Тогда где ты это слышал? Кто распускает обо мне такие грязные сплетни?- Разъярённый Антоний заполнил собой маленькую комнату. Казалось, от него идёт жар, точно от жаровни. Но я знал, что мне нечего опасаться его гнева.
Это потому, что я отец Метона, догадался я. Я отец его друга, потому он относится ко мне с уважением и верит на слово. Метон прав. Антоний далеко не простак, но при этом совершенно не умеет скрытничать и вообще весь как на ладони. Душа нараспашку. И при этом у него хватит выдержки. Он может быть вне себя от ярости, но будет сдерживаться, пока не найдёт того, кто действительно его оскорбил.
- Это было на рыбном рынке, помнишь, папа? – заговорил молчавший до сих пор Эко.
- Что?
- Мы услышали это на рыбном рынке. – Мой старший сын, в отличие от Марка Антония, хитрить умел.
- О Геркулес! Что, эти сплетни повторяют уже и на рынках? – Казалось, Антоний готов был что-то сломать; но вместо этого лишь заново наполнил свою чашу.
- Да, припоминаю, - сказал я. – Но я слышал такое только от одного человека – нет, вернее, от двух. Да и то они, наверно, что-то напутали, потому что поминали какую-то давнюю историю про то, как ты сцепился с Публием…
- Это на Марсовом поле? Ну, может, с моей стороны это и была глупая выходка; но он тогда сам нарвался.
- Они думали, что ты гнался за ним, чтобы его убить.
- Знаешь, что бы я сделал, если бы его догнал? Отшлёпал бы плашмя мечом по заднице, только и всего.
- А чем он тебя так достал? – спросил Метон.
- Тем, что язык у него слишком длинный. И тем, что трепался о моих делах. Никакой политики. – Антоний поколебался. – Ладно, Гордиан, откровенность за откровенность. Клодий отпустил поганую шутку насчёт моей дружбы с Гаем Курионом. Курион был тогда квестором в Азии, а его отец как раз недавно умер. В своё время старый Курион из кожи вон лез, чтобы отвадить нас друг от друга – не иначе, как по совету Цицерона. Ну, и в тот день мы с Клодием случайно повстречались на Марсовом поле, и он сказал что-то вроде: «Теперь, когда старик умер, вы с Курионом наконец-то сможете пожениться. Кто же из вас будет невестой?» В другой день я, пожалуй, просто посмеялся бы над ним, и дело с концом; но в тот день я с утра был не в духе и выхватил меч. Наверно, я выглядел злее, чем был на самом деле – со мной почему-то всегда так – и Клодий перепугался. Завопил, будто его режут, и кинулся наутёк! – Антоний расхохотался при одном воспоминании. – И я погнался за ним. Просто не мог удержаться. – От хохота он согнулся. – Клянусь, догони я его, я сорвал бы с него тогу и хорошенько отшлёпал бы мечом плашмя по голой заднице – а потом отпустил бы нагишом, и пусть бы гулял так по Марсову полю, чтоб все видели! После такого он не скоро решился бы показаться людям на глаза. Чернь отшатнулась бы от него. Его политической карьере пришёл бы конец. Зато сегодня Клодий был бы жив.