Убийство на Аппиевой дороге (ЛП)
Вторым давал показания её брат Феликс. Он подробно рассказал всё, что видел в тот день – как раненный Клодий с кучкой телохранителей отступил в Бовиллы, как рабы Милона во главе с Евдамом и Биррией спустя некоторое время последовали за ними и затем вернулись, гоня перед собой пленных со связанными руками. Потом был вызван Филемон. Он почти слово в слово повторил то же самое, что говорил на контио. Вдовы харчевника на суде не было – вероятно, он всё ещё не вернулась из Регия. Её сестра и деверь пересказали суду, что услышали от неё, и подробно описали, какой разгром застали в харчевне.
Суд заслушал также показания старшей весталки. Услышав о неизвестной дарительнице, пожелавшей отблагодарить богиню за смерть Клодия, клодиане так распалились, что я уже стал опасаться повторения вчерашней истории. Вмешались солдаты Помпея. Нескольких буянов вывели. Порядок был восстановлен, но день уже клонился к закату, и Домиций объявил перерыв до завтра.
Допрос свидетелей продолжался и на следующий день. Вызвали сенатора Секста Тедия. Он вышел, тяжело опираясь на палку и сильно приволакивая левую ногу. В тот день мне удалось занять место во втором ряду, и я видел, как оставшаяся на месте Тедия с тревогой смотрит вслед отцу. При других обстоятельствах она наверняка помогла бы ему идти. Вернее всего, сенатор не хотел столь явно выказывать перед всеми свою немощь.
Сенатор Тедий повторил то же, что ранее рассказал мне: как вместе с дочерью и в сопровождении телохранителей выехал в Рим: как повстречал Милона, который стал предостерегать его о разбойниках, якобы напавших на него ранее; как несмотря на все предостережения, всё же продолжил свой путь; как, добравшись до Бовилл, обнаружил у харчевни тело Клодия, которого, по всей вероятности, убийцы выволокли на дорогу, и велел своим носильщикам доставить тело в Рим. Теперь уже было понятно, посему Тедий не видел в Бовиллах Евдама, Биррию и остальных: те как раз тогда гонялись в лесу за Филемоном и его товарищами. Отправив тело Клодия в Рим, Тедий двинулся в обратный путь пешком и, отдыхая у поворота на Дом весталок, видел, как рабы Милона гнали по дороге пленных.
Затем некий Квинт Аррий, друг и приверженец Клодия, засвидетельствовал, что после его смерти помогал допрашивать его рабов, один из которых, личный секретарь покойного, показал под пыткой, что в течение нескольких месяцев был осведомителем Милона, сообщая последнему обо всех передвижениях Клодия; и что Милон, следовательно, прекрасно знал, в какой день и час Клодий окажется на Аппиевой дороге. Цицерон, однако же, во время перекрёстного допроса опроверг это утверждение, ссылаясь на показания Схолы, что Клодий выехал в Рим внезапно, узнав о смерти архитектора Кира; и как же тогда Милон, даже имея осведомителя в окружении Клодия, мог знать какой день и час, когда Клодий окажется вблизи Бовилл?
Следующего свидетеля вызвал уже сам Цицерон, и то был Марк Катон – единственный, пожалуй, из присутствующих, кто отличался ещё более жёсткими и консервативными взглядами, чем председатель Домиций. Катон спустился с возвышения, на котором стояли скамьи для судей. Впрочем, он не был свидетелем в полном смысле этого слова, ибо мог лишь сообщить суду об известном ему со слов некоего Марка Фавония высказывании Клодия за три дня до случившегося.
- И что же это был за перл премудрости из уст Публия Клодия? – вопросил Цицерон.
Катон обвёл взглядом председателя и кандидатов в судьи и чётко произнёс.
- Клодий сказал Фавонию, что через три дня Тит Анний Милон будет мёртв.
Послышался шум.
- Катон пьяница и лжец! – выкрикнули в толпе. - Если он свидетель, почему он сидит в суде?
Цицерон стремительно обернулся в сторону кричащего.
- Кто здесь ставит под сомнение суждение Помпея? Сам Великий указал Катона в числе кандидатов в судьи – и почему? Потому что Катон всегда говорит правду, и это известно всем! И всякий, кто обвиняет Катона во лжи, лишь выставляет себя глупцом.
Что правда, то правда. Каковы бы ни были политические воззрения Катона, лжецом он не был. Впрочем, его показания не могли иметь большого значения: он лишь повторял слова Фавония, что якобы Клодий сказал то-то и то-то. Что характерно: против обвинения Катона в пьянстве Цицерон не возразил ни словом, да это и не имело смыла: покрасневшие глаза под набрякшими веками Катона красноречиво свидетельствовали о годах злоупотребления вином.
Но на какой бы эффект от свидетельства Катона ни рассчитывал Цицерон, эффект этот начисто потонул во впечатлении, которое произвели на публику показания двух последних свидетельниц – вдовы и тёщи убитого. Фульвия и Семпрония рассказали, как тело Клодия было доставлено в дом на Палатине – в чужих носилках, в сопровождении лишь рабов, эти носилки несших, без каких-либо объяснений. Женщины поведали об ужасных ранах; о том, как друзья и рабы убитого, которым удалось спастись, порознь добравшись до Рима, рассказывали о случившемся; о том, что как они терзались неизвестностью, не зная, что стало с сыном Клодия, Публием младшим; и об ужасе, в который повергло их известие о резне, учинённой на их вилле. Семпрония – непреклонная, чопорная Семпрония – сломалась и рыдала, точно бабушка, оплакивающая любимого внука. Голос Фульвии, поначалу сухой и бесстрастный, под конец перешёл в горестный вопль, более ужасный, чем тот, который она испустила в ночь смерти мужа. Она с рыданиями рвала на себе волосы и одежду.
Я услышал ответные рыдания и заметил, как Тедия закрыла лицо руками. Её отец глядел прямо перед собой, шокированный несдержанностью дочери. Я стал опасаться нового взрыва насилия со стороны клодиан; но тут увидел, что многие из них плачут навзрыд, даже не пытаясь удержаться.
Подвергнуть женщин перекрёстному допросу Цицерон не осмелился. В десятом часу был объявлен перерыв о завтра.
Так завершился третий день процесса над Милоном – последний день допроса свидетелей, сотый со дня убийства Публия Клодия Пульхра. Завтрашний день должен был решить судьбу Тита Анния Милона.
Позднее в этот день трибун Планк созвал на форуме последнее контио, посвящённое убийству Клодия. В своей речи он призвал всех, кому дорог убитый, придти завтра на заседание суда, чтобы выслушать вердикт. Обвинитель и защитник должны были произнести свои речи на Форуме, который вмещал намного больше народу, нежели внутренний двор храма Либерты. Планк призывал полностью окружить Форум, дабы судьи знали волю народа, а трусливый предатель Милон не сумел улизнуть прежде, чем приговор будет оглашён.
В тот вечер за ужином мы с Эко подробно рассказали Бетесде обо всём, что происходило в суде. Моя жена полностью одобрила поведении Фульвии.
- Порою горе женщины – её единственное оружие, - заявила она. – Вспомни Гекубу и других троянских женщин. Фульвия использовала своё оружие с максимальным эффектом.
- Странно, что они не вызвали в свидетели Клодию, - сказала Диана, до этого сидевшая с отрешённым видом, так что я уж думал, что она нас совершенно не слушает.
- Это могло свести на нет эффект от горя Фульвии, - заметил Эко. – Да и судей бы отвлекло, напомнив им о всяких нехороших слухах, ходивших о Клодии и её брате.
- Да уж, после того, кем выставил её тогда на суде Цицерон, я бы очень удивилась, если бы у неё хватило духу показаться на суде снова, - сказала Бетесда. – Кстати, она вообще там была?
- Во всяком случае, я её не видел, - сказал я и заговорил о другом.
Думаю, я был не единственным в Риме, кто в ту ночь не мог сомкнуть глаз. Сон бежал от меня. Проворочавшись с боку на бок с час или больше в тщетных попытках уснуть, я наконец поднялся и прошёл к себе в кабинет, решив для успокоения что-нибудь почитать. Прикреплённые к свиткам пергамента ярлычки, каждый со своим названием, свисали из углублений в стене. В какой же это драме говорится о богах, приносящих нежданную развязку? Помнится, это что-то из Еврипида. И почему сегодня эти строки крутится у меня в голове? Ах, да: потому что они напоминают мне о суде над Секстом Росцием. Это был первый раз, когда я работал на Цицерона. Да, его первая победа в суде. Помню, после того, как всё закончилось – ну, или почти закончилось – я прочитал этот отрывок Тирону. Тирон был тогда совсем юным; по сути, мальчишкой! Да и сам я был так ещё молод…