Самый лучший коммунист (СИ)
— Товарищей, которые икону сберегли и домой вернули, нужно в телевизор отправить, рассказать о том, как у них это получилось, — выкатил я просьбу.
— Ежели мир на то свое благословение даст, — переложил ответственность на демократию архиепископ.
Торгуется.
— Полчаса экранного времени на канале «Восток». По воскресеньям. Название передачи — «слово батюшки». Цель — рассказывать о Православии в целом с культурно-исторической точки зрения. Благословляется хвалить Советскую власть в ее нынешнем виде как богоугодную.
— Великое дело! — обрадовался Никодим. — Благое дело! Истосковался народ русский по слову Божиему. Библию бы в книжные магазины вернуть.
— Поговорю с товарищами, — пообещал я. — Издание будет компромиссное, половина — Библейские тексты, вторая — научно-атеистические комментарии.
Никодим скривился.
— Или так, или никак, — развел я руками.
Всегда должна быть альтернатива и выбор — верить в бога или атеизм.
— Лучше так, чем никак, — решил он. — Но Библия…
— Сборная, — пресек я новую фазу Раскола. — С указаниями, что, откуда и как взято. Хватит неразбериху плодить, Владыко — Православие нужно причесать, унифицировать и взять на вооружение. Сами же сказали — враг в сатанизме погряз, и любая наша грызня ему на руку. Не знаю, что у Господа в голове, но, раз он есть любовь, Расколы в теле церкви ему явно не нравятся.
— Поговорим с братьями, — размыто пообещал он. — Я за молодых попросить хотел.
— А что с молодыми?
— Армия, — с таким видом, будто это все объясняет, ответил он.
— Воинство Христово, — поправил я.
Никодим поежился, глянул на начальство — в небо — перекрестился и пояснил:
— Нельзя нашим оружие в руки брать.
— А когда орды агрессивного блока НАТО придут убивать их родителей, жен и детей, что ваши пацифисты делать станут? — сложил я руки на груди.
— Кто как, — с вызовом посмотрел он на меня.
— Все в Красной армии служат, Владыко, и вашим придется, — пожал я плечами. — Толстовское непротивление злу зло только множит, потому что безнаказанность плодит беззаконие.
— В тюрьме сидеть будут, — отвел глаза Никодим. — За отказ принять присягу. Зачем хорошим людям жизнь портить? Они же не уголовники, просто в Вере крепки.
— Вся суть, — вздохнул я. — Мракобес не интегрируется в общество, садится по уголовной статье, а в газетах враги потом пишут про религиозное преследование. Ай, ладно, — махнул рукой. — Поговорю с кем надо, товарищ архиепископ. Вы больше несогласованные Крестные ходы не инициируйте, пожалуйста — мало ли чего случится? Идиот какой-нибудь с чемоданом нитроглицерина ворвется, а нам потом разгребай. Лучше заранее предупреждайте.
— А согласуют? — прищурился он.
— Обязательно, — пообещал я. — До свидания. И спасибо — за Олю.
— Господа благодари, — выкатил мне поп напутствие. — Благословляю на дела праведные, — осенил крестом.
— Ништяк, — не справился я с искушением обломать пафос и пошел к машине. — Дядь Семен, пробейте мне, пожалуйста, минут десять на ковре у товарища Гречко, десять — у товарища Михайлова, который новый Министр Культуры, и еще десять — у товарища Гришина, за церковь порешать.
— В каком порядке? — спросил он.
— В каком получится.
Занятые люди все-таки, придется подстраиваться.
* * *Первым принять меня смог Гришин, и я подозреваю, что без экспресс-совещания между членами Политбюро тут не обошлось — быстро распределили по рангам.
Виктор Васильевич, если быть честным, и до меня был в молодец — да, взяточник, но дело-то делал! Будем реалистами: развивать и украшать Москву попроще, чем другие места — прибавочной стоимости выделяется больше. Ну а после смены власти товарищ Гришин приобрел второе дыхание: не стесняется приглашать иностранных специалистов, тоннами читает специальную литературу и лезет в смежные области. Надо технику? Пошел и придумал, как достать. Надо стройматериалы? Поехал и вставил пистона кому надо. Лень — вот главный бич Советского руководителя! Видят товарищи, что Сам пашет не разгибаясь, и стараются соответствовать. Верно было и в моей реальности: Брежнев дрых, а вместе с ним дрыхла вся страна. «Мне что, больше всех надо?» — думал среднестатистический партийный дед. А теперь видно, что «надо» всем.
— Слышали, как народ говорит: «Как похорошела Москва при Гришине»? — спросил я, пожимая Виктору Васильевичу руку.
— Докладывали, — с улыбкой кивнул он. — Про старообрядцев тоже докладывали.
— Дадите храм? — спросил я, следуя за Виктором Васильевичем к столу.
— Храм-то ладно, — отмахнулся он. — Мне как градоправителю, — улыбнулся потешному титулу. — Эти руины — как ножом по сердцу. Некрасиво, травмо- и пожароопасно. Памятник архитектуры, опять же — их бы отреставрировать да туристам показывать, а они стоят, ветшают.
— Я с вами согласен, — покивал я. — Что, кроме инерции мышления, мешает раздать объекты товарищам попам под гарантии реставрации и регулярных молебнов за здоровье Советской власти?
Гоготнув, Гришин кивнул в ответ:
— Только инерция мышления! Но это — капля в море: мракобесие в стране в целом изжито, и столько церквей просто не нужно — от жадности-то возьмут, но без пожертвований захиреет.
— Нету стройматериалов и рабочих рук, — развел я руками, поняв намек. — В ближайшие два года. Сейчас атомка и инфраструктура, плюс перестройка подшефных совхозов — там триста тысяч китайских товарищей пашет. После атомки — спортивные объекты под Азиатские игры и потенциальную Олимпиаду.
— Что ж, буду кооператоров трясти, — нашел альтернативный источник благ Виктор Васильевич.
— Им полезно, — покивал я. — Извините, Виктор Васильевич.
— Да за что? — удивился он. — Что стройматериалов на Москву не нашлось? А мы тут на что? Найдем, не сомневайся.
— Что сижу и хвастаюсь масштабами, — поправил я.
Гришин хохотнул и приосанился:
— Что ж, давай похвастаемся. У тебя по всему хозяйству сколько людей живет?
— Миллионов восемь, — прикинул я.
— Вырос пруд-то? — напомнил о нашей первой встрече. — А у меня двенадцать — только Москва! В семидесятом году восемь было, четыре миллиона новоселов пришлось расселить, трудоустроить, распределить по школам, детским садикам и поликлиникам.
— Магазины распределить, логистику выстроить, — подхватил я. — Общественный транспорт оптимизировать.
— Понаехали! — подытожил Виктор Васильевич. — Еще область, за исключением твоего баронства.
— Генерирует прибавочной стоимости как три Московские области, — похвастался я.
— Если саму Москву не считать, — уточнил Гришин.
— Конечно, — признал я.
— Как семья? — спросил он.
— В пути, — улыбнулся я. — Сашка на меня похож.
— Значит точно твой, — шутканул Гришин.
Посмеялись, он посмотрел на часы. Посмотрел на них и я — десять минут почти истекли.
— Бумажку на храм где получать? — спросил я.
— В триста шестом выдадут, — пообещал Виктор Васильевич. — До свидания, — протянул руку.
— До свидания, Виктор Васильевич, — пожал я. — Спасибо.
— Приглашаю тебя на дачу, — улыбнулся он. — С семьей. Шашлык поедим.
— Обязательно!
Глава 19
Второй по важности «приемщик» — нынешний Министр культуры, Николай Александрович Михайлов. Тоже пожилой, шестьдесят шесть лет ему. Шевелюра, однако, на зависть многим молодым — густая и черная. Карьера специфическая — в сталинские времена помогал крутиться маховику не всегда правильных репрессий, состоял в «группе Маленкова», за что потом, при Никите Сергеевиче, огреб опалу. При всей моей любви к Кобе, Николая Александровича я бы на пушечный выстрел к такому посту не допускал — тут тебе и догматизм, и личная ограниченность, и наметанный на «крамолу» глаз, но товарищ Андропов же не кретин, знает, что делает. Жалоб на Николая Александровича пока не поступало, а я ведь заранее озаботился просьбами ко всем «моим» и знакомым «моих» не стесняться звонить в случае особо неприятного закручивания гаек. Список находящихся в производстве фильмов, сериалов и мультфильмов тоже не пострадал — «новая метла» не торопится начинать мести по-новому. Не исключаю, что Николая Александровича поставили на должность с единственной целью — нажить много врагов в обмен на постановление о введении возрастных рейтингов. Партийные деды от такой инициативы чуть ли не инфаркты ловят — это как это сцены насилия можно будет вставлять? Этак весь народ за один просмотр развратится!