Отбор

— Но я же всегда тебя кормлю.
— Тем, что у вас остается. Я, по-твоему, ничего не вижу? Брать то, что не нужно вашей семье, мне не стыдно. Но когда ты специально… Это я должен…
— Аспен, ты все время что-то мне даешь. Ты обо мне заботишься. Ты каждый раз приносишь мне…
— Медяки? Думаешь, стоит сейчас поднимать эту тему? Неужели ты не понимаешь, как это унизительно? Я люблю слушать, как ты поешь, но не могу заплатить тебе по-настоящему, как все.
— Ты вообще не должен мне платить! Это подарок. Я с радостью отдала бы тебе все, что у меня есть!
Я понимала, что мы не должны шуметь. Но мне стало на это наплевать.
— Америка, я не нуждаюсь в подачках. Я мужчина и должен быть добытчиком.
Аспен запустил пальцы в волосы. Он тяжело дышал.
Как всегда в наших спорах, он пытался обдумать свою позицию. Только на этот раз в его взгляде было что-то другое, незнакомое. Вместо обычного сосредоточенного выражения на его лице мало-помалу проступала растерянность. Весь мой гнев как рукой сняло. Он выглядел таким потерянным, что я почувствовала себя виноватой. Я хотела побаловать его, а не унижать.
— Я люблю тебя.
— Америка, я тоже тебя люблю, — покачал он головой.
Но он по-прежнему не смотрел на меня. Я взяла кусок хлеба, который испекла сама, и вложила ему в руку. Аспен был слишком голоден, чтобы не откусить.
— Я не хотела тебя обидеть. Думала, отпразднуем.
— Нет, Мер, я очень тебе благодарен. Я верю, что ты все это сделала ради меня. Просто… Просто ты не представляешь себе, как мне тошно, что я не могу дать того же тебе. Ты заслуживаешь лучшего.
Я порадовалась, что все это он говорит, не прекращая жевать.
— Выброси эти мысли. Когда мы с тобой наедине, я не Пятерка, а ты не Шестерка. Мы просто Аспен и Америка. И никто, кроме тебя, мне не нужен.
— Но я не могу выкинуть это из головы. Меня так воспитывали. С самого детства я только и слышу: «Шестерки рождены для услужения» и «Шестерки должны быть незаметными». Всю жизнь меня учили быть невидимкой. — Он стиснул мою ладонь. — Мер, если мы с тобой будем вместе, тебе тоже придется стать невидимкой. А я не хочу для тебя такой участи.
— Аспен, мы уже сто раз это обсуждали. Понимаю, что все изменится, и готова к этому. Не знаю, как еще это объяснить. — Я прижала руку к сердцу. — Как только ты поймешь, что созрел, я в тот же миг отвечу тебе согласием.
Было очень страшно вот так обнажать свою душу, признаваться в том, насколько глубоки мои чувства. То, что я произнесла, давно ему известно. Но если, поставив себя в уязвимое положение, помогу ему найти в себе мужество, я это вынесу. Аспен заглянул мне в глаза. Если он пытался обнаружить там сомнение, то лишь зря тратил время.
— Нет.
— Что?
— Нет.
Это прозвучало как пощечина.
— Аспен?
— Не понимаю, каким образом я мог тешить себя иллюзиями, что из этого может что-то получиться.
Он снова запустил руки в волосы, как будто пытался избавиться от неправильных мыслей.
— Но ты только что признался мне в любви!
— Мер, я действительно тебя люблю. В том-то все и дело. И не хочу, чтобы ты жила так же, как я. Мне невыносимо даже подумать, что ты будешь голодать, мерзнуть или жить в страхе. Ты не станешь Шестеркой. Я не могу этого допустить.
В горле стоял ком, на глаза навернулись слезы. Нет. Он это не всерьез. Такого просто не может быть. Но прежде чем я успела сказать что-либо, Аспен попятился к выходу из домика.
— Куда… куда ты?
— Я ухожу. Домой. Прости, что так с тобой поступил. Америка, все кончено.
— Что?
— Все кончено. Я больше не приду. Так не может продолжаться.
Я расплакалась.
— Аспен, пожалуйста. Давай поговорим. Ты просто расстроен.
— Я опечален куда сильнее, чем кажется. Но не из-за тебя. Мер, я не могу так. Не могу.
— Аспен, пожалуйста!
Он крепко прижал меня, поцеловал — по-настоящему поцеловал — в последний раз и ушел в ночь. А я не могла его даже окликнуть из-за законов нашей страны, вынуждавших нас скрываться. Не могла в последний раз сказать, что люблю его.
Домашние явно заметили, что в последние дни со мной творится что-то неладное, но, видимо, списывали все на волнение по поводу Отбора. Хотелось плакать, но я сдерживалась. Мне нужно дожить до пятницы. Я надеялась, что после того, как «Вести столицы» передадут имена финалисток, все вернется в нормальное русло.
Я раз за разом рисовала в своем воображении эту картину. Я представляла, как победительницей от нашей провинции объявят Селию или Камбер. Мама, конечно, будет разочарована, но не настолько, как если бы победила совсем незнакомая девушка. Папа и Мэй обрадуются: наши семьи дружили. Я знала, что Аспен должен думать обо мне, как я о нем. И готова была биться об заклад, что он появится у нас на пороге прежде, чем закончится программа, умоляя меня простить его и выйти за него замуж. Конечно, это будет слишком поспешно, поскольку девушкам еще никто ничего не обещал, но он сможет списать все на общую атмосферу дня. В такой день многое прощается.
В моем воображении все устраивалось просто прекрасно и все были счастливы.
До начала «Вестей» оставалось еще десять минут, но все уже устроились перед телевизором. Полагаю, мы были не одни такие, кому не терпелось скорее узнать результаты.
— Я помню, как выбирали королеву Эмберли! О, я с самого начала знала, что она победит!
Мама готовила попкорн, как будто мы собирались смотреть кино.
— А ты сама участвовала в лотерее? — спросил Джерад.
— Нет, малыш, я была на два года младше, чем требовалось. И потом, мне тоже повезло: я встретила вашего папу. — Она улыбнулась и подмигнула.
Вот это да. Мама, похоже, пребывала в отличном настроении. Не помню, когда она в последний раз проявляла к папе такие чувства.
— Ее величество Эмберли — лучшая королева на свете. Она такая умная и красивая. Каждый раз, когда вижу ее по телевизору, хочу стать такой же, — вздохнула Мэй.
— Она хорошая королева, — добавила я негромко.
Пробило восемь часов, и на экране появился государственный герб и заиграл гимн. Я поймала себя на том, что дрожу. Мне очень хотелось, чтобы все поскорее закончилось.
Сначала король вкратце обрисовал новости с фронта. Прочие объявления также оказались краткими. Похоже, все пребывали в хорошем настроении. Наверное, их тоже одолевало радостное волнение.
Наконец на экране появился главный распорядитель и представил Гаврила. Тот направился прямиком к королевской семье.
— Добрый вечер, ваше величество, — поприветствовал он короля.
— Гаврил, всегда рад тебя видеть, — почти легкомысленным тоном отозвался тот.
— Не терпится услышать объявление?
— О да. Я вчера присутствовал при выборе некоторых кандидатур. Все девушки очень милые.
— Значит, вам уже известны имена финалисток?! — воскликнул Гаврил.
— Всего несколько.
— А с вами его величество этой информацией, случайно, не поделился? — поинтересовался Гаврил у Максона.
— Нет. Я увижу финалисток вместе со всеми остальными, — ответил Максон.
Он явно пытался совладать с нервами.
Я вдруг поняла, что у меня вспотели ладони.
— Ваше величество, — подошел Гаврил к королеве, — что вы можете посоветовать нашим финалисткам?
Она безмятежно улыбнулась. Не знаю, как выглядели ее соперницы по Отбору, но мне сложно было представить, чтобы кто-то еще мог сравниться с ней в умении держаться с достоинством и в то же время быть такой красивой.
— Наслаждайтесь своим последним днем в роли обычной девушки. Завтра, каков бы ни был исход состязания, ваша жизнь изменится. И еще один совет, старый, но тем не менее действенный: будьте самими собой.
— Мудрые слова, моя королева. И на этом позвольте приступить к оглашению имен тридцати пяти молодых девушек, которым предстоит участвовать в Отборе. Дамы и господа, присоединяйтесь ко мне в чествовании Дочерей Иллеа!