Отбор

— Значит, он позволил тебе носить брюки, несмотря на то что ты проиграла? — спросила она.
Я при первой же возможности заговорила о Максоне. Не терпелось узнать, как прошел их разговор.
— Угу. Он повел себя очень благородно.
— Приятно узнать, что он великодушный победитель.
— Да уж. Проявляет милосердие, даже когда ему самому достается.
Например, получив коленом по монаршим жемчужинам.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего. — Мне не хотелось вдаваться в объяснения. — О чем вы с ним разговаривали?
— Вообще-то, он спросил, не против ли я встретиться с ним как-нибудь на неделе. — Она покраснела.
— Марли! Это же здорово!
— Тише, — шикнула она, оглядываясь по сторонам, хотя остальные девушки уже поднялись к себе. — Не хочу радоваться раньше времени.
Мы с минуту помолчали, а потом ее прорвало:
— Кого я пытаюсь обмануть? Я просто сама не своя от восторга! Скорее бы он меня вызвал.
— Если он уже предложил тебе встретиться, то наверняка вот-вот пригласит. Конечно, после того, как разберется со всеми государственными делами.
— Мне просто не верится! — рассмеялась она. — Ну, то есть я была в курсе, что он красавчик, но сомневалась в его характере. Боялась, что он будет… ну, даже не знаю, до чертиков правильным или еще каким-нибудь в этом роде.
— Я тоже. А он оказался… — Каким на самом деле оказался Максон? Он действительно был правильным, но вовсе не в том негативном смысле, какой я вкладывала в это понятие. Он, без сомнения, был принцем и в то же время таким… таким… — Нормальным.
Мысли о Марли и Максоне вылетели у меня из головы, едва я переступила порог своей комнаты. Энн и Мэри хлопотали вокруг совершенно обезумевшей Люси. По ее красному, распухшему лицу катились слезы, ее колотило.
— Ну же, Люси, успокойся, все хорошо, — шептала Энн, гладя девушку по спутанным волосам.
— Все кончилось. Никто не пострадал. Тебе ничто не угрожает, милая, — приговаривала Мэри, держа трясущуюся руку подруги.
От неожиданности я онемела. По чистой случайности я стала свидетельницей тайной борьбы Люси, не предназначенной для моих глаз. Я попятилась к выходу, но Люси заметила меня, прежде чем я успела скрыться.
— П-прошу п-прощения, леди… леди… леди… — заикаясь, пробормотала она.
Две другие горничные с тревогой вскинули на меня глаза.
— Не волнуйся. Ты не пострадала? — спросила я, закрывая дверь, чтобы никто не увидел.
Люси снова попыталась заговорить, но язык не подчинился ей. Рыдания и спазмы продолжали сотрясать ее хрупкое тело.
— Она придет в себя, мисс, — вмешалась Энн. — На это может уйти несколько часов, но обычно она успокаивается после того, как все заканчивается. Если ей не будет лучше, мы отведем ее в больничное крыло. — Энн понизила голос. — Только Люси этого не хочет. Если они решат, что она неспособна прислуживать вам, ее определят в прачки или в кухарки. А ей нравится быть горничной.
Я не очень понимала, почему Энн шепчет. Мы все стояли вокруг Люси, и она отлично все слышала, несмотря на свое состояние.
— П-пожалуйста, мисс… Я не… Я не… Я не… — выдавила она.
— Тише. Никто никуда тебя не отправляет, — заверила я ее. Потом взглянула на Энн и Мэри. — Помогите мне уложить ее на кровать.
Казалось бы, втроем мы должны были легко справиться с этой задачей, но Люси так билась, что удержать ее оказалось очень трудно. Пришлось повозиться, прежде чем удалось ее устроить. После того как девушку закутали в одеяло, дело пошло быстрее. Тепло и покой принесли лучший результат, чем все наши уговоры. Мало-помалу дрожь, сотрясавшая тело Люси, стала слабее, и она уставилась отсутствующим взглядом на полог кровати.
Мэри присела на край постели и принялась негромко что-то напевать, напомнив мне то, как я сама убаюкивала маленькую Мэй, когда она болела. Я отвела Энн в уголок, где Люси не могла нас услышать.
— Что случилось? Кто-то прорвался внутрь? — спросила я.
Странно, что нам об этом не сообщили.
— Нет-нет, — заверила меня Энн. — Люси всегда становится такая, когда атакуют повстанцы. Она принимается рыдать, стоит кому-то в ее присутствии просто упомянуть о них. Она…
Энн принялась разглядывать носки своих начищенных до блеска черных туфель, пытаясь решить, надо рассказывать мне что-то или нет. Мне не хотелось лезть в жизнь Люси, но необходимо было понять, что происходит. Энн глубоко вздохнула и заговорила вновь:
— Некоторые из нас родились здесь. Мэри родилась во дворце, и ее родители до сих пор прислуживают. Я сирота, меня взяли, потому что во дворце были нужны рабочие руки. — Она расправила платье, как будто пыталась стряхнуть эту часть своего прошлого, которая, похоже, до сих пор не давала ей покоя. — Люси во дворец продали.
— Продали? Как такое возможно? У нас в стране нет рабов.
— Официально нет, но это не значит, что такое не случается. Матери Люси нужны были деньги на операцию. Они подались в услужение к одной семье, Тройкам. Ее мать так и не выздоровела, они не смогли расплатиться с долгами, так что Люси и ее отец продолжали жить дальше с этой семьей. Как я поняла, обращались там с ними немногим лучше, чем со скотиной. Потом Люси приглянулась хозяйскому сыну. Я знаю, что иногда касты не имеют значения, но между Тройкой и Шестеркой слишком большой разрыв. Когда обо всем узнала его мать, она продала Люси и ее отца во дворец. Я помню, как она здесь появилась. Она только и делала, что плакала. Должно быть, они очень друг друга любили.
Я покосилась на Люси. В моем случае, по крайней мере, решение о разрыве принял один из нас. Когда ее лишали любимого человека, выбора у нее не было.
— Отец Люси служит на конюшне. Он не очень расторопный и не очень крепкий, зато абсолютно преданный работник. А Люси — горничная. Я знаю, вам это может показаться глупым, но во дворце это почетная должность. Мы — лицо дворца. Это значит, что мы признаны достаточно подготовленными, достаточно сообразительными и достаточно привлекательными, чтобы предстать перед любым, кто нуждается в наших услугах. Мы очень серьезно относимся к службе, и не без причины. Тех, кто не справляется, отсылают на кухню, где приходится работать не покладая рук и носить мешковатую одежду. Или приставляют рубить дрова или убирать территорию. Так что горничная не последняя профессия во дворце.
Я почувствовала себя идиоткой. В моей картине мира все они были Шестерками. Но оказывается, даже внутри их касты существовала собственная иерархия, система статусов, которую я не понимала.
— Два года назад на дворец напали посреди ночи. Повстанцы раздобыли где-то униформу охранников и всех сбили с толку. Начался страшный хаос, никто не понимал, где свои, а где чужие, и бунтовщикам удалось проникнуть во дворец… Это было ужасно.
Я содрогнулась при одной мысли об этом. Темнота, всеобщее смятение, бесконечные дворцовые коридоры… Если судить по событиям этого утра, это было дело рук южан.
— Один из повстанцев схватил Люси. — Энн на миг опустила глаза и продолжила еле слышно: — По-моему, женщин в их рядах не так много… В общем, сами понимаете.
— Ах!
— Я сама этого не видела, но Люси рассказала мне, что он был весь грязный. И постоянно облизывал ее лицо.
Энн передернулась. Меня затошнило. Это было просто омерзительно. Неудивительно, что у человека, и без того уже травмированного, во время атаки случился нервный срыв.
— Он куда-то ее потащил, она принялась истошно кричать. Шум вокруг стоял такой, что едва ли ее кто-нибудь услышал бы. К счастью, из-за угла выскочил другой охранник, настоящий. Он прицелился и всадил повстанцу пулю прямо в лоб. Тот рухнул как подкошенный и придавил собой Люси. Она вся оказалась залита его кровью.
В ужасе я прикрыла рот ладонью. Не могла представить, как хрупкая маленькая Люси пережила весь этот кошмар. Ничего удивительного, что она так реагировала.
— Ей оказали медицинскую помощь, но ее душевными ранами никто не занимался. С тех пор она немного дерганая, но изо всех сил старается держать себя в руках. И старается она не только ради себя, но и ради отца. Он так гордится, что его дочь выбилась в горничные. Ей не хочется его разочаровывать. Мы пытаемся ее подбадривать, но каждый раз, когда происходит нападение, она считает, что теперь-то уж точно все будет плохо. Кто-нибудь поймает ее, причинит зло, убьет.