Чужак из ниоткуда 2 (СИ)
— Ну, попробуем, — бодро сказал генерал и влез на весы. — Наташа, будь добра…
— Ага, значит, опять доверяете, товарищ генерал-лейтенант?
— Язва, — добродушно заметил Бесчастнов. — Взвешивай давай.
— Сто двадцать четыре килограмма, — сообщила Наташа, передвинув гирьки весов. — Неплохо.
— Да уж… Где тут поворачивать? Здесь? — Алексей Дмитриевич взялся за верньер.
— Здесь, — подтвердил я. — Только плавно.
— А в нашем непростом деле только плавность и нужна. Плавно спустимся с горы… — он медленно повернул верньер сначала на «два», потом, чуть помедлив, на «три».
— Ого, — сообщил. — Легко как стало! Словно килограмм тридцать сбросил!
— Больше, — сказала Наташа. — Ваш вес сейчас — восемьдесят семь килограмм.
Радуясь, как ребёнок, товарищ генерал-лейтенант испытал антиграв полностью, доведя напряжение антигравитационного поля до максимума и чуть ли не прыгая от ощущения лёгкости во всём теле. Однако прыгать не стал. В особенности, когда я объяснил ему, что масса тела при этом остаётся прежней. По-моему, он не сильно понял, чем вес отличается от массы, но уяснил, что вести себя следует осторожно.
— Что ж, — сказал Бесчастнов, разоблачаясь. — Думаю, пора звонить в Москву. Звонить и лететь.
— Что, прямо сейчас? — спросила Наташа.
— Нам — да, прямо сейчас. А вот тебе, думаю, лучше пока остаться. Встретишь родителей, дедушку Серёжи с бабушками, Кофманов, введёшь их в курс дела, побудешь с ними, пока мы не вернёмся. Хорошо?
— Как скажете, — сказала Наташа.
— Так и скажу. А вот папу твоего я бы прихватил на всякий случай. Но это мы скоро решим.
Затем последовал звонок в Москву непосредственно Юрию Владимировичу Андропову — прямому начальнику генерал-лейтенанта.
Я не особо разбирался в иерархии властей в Советском Союзе. Часть моей памяти, принадлежащая мальчику Сергею Ермолову, не имела на сей счёт каких-то исключительных сведений. По вполне понятным причинам — тринадцатилетний советский пионер знал обо всём этом ровно столько, сколько ему официально позволялось знать. Да и не стремился мальчишка к подобным знаниям. Зачем? Партия — наш рулевой! Так сказано в песне и начертано на плакатах. А из песни, как известно, слов не выкинешь. С плаката — тем более. Ещё — советы. Рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как написано в учебниках и энциклопедиях. Сейчас — просто трудящихся. Профсоюзы — об этом вообще краем уха. Равно как и о судебной системе, все знание о которой укладывалось в одну реплику из ужасно смешного фильма «Кавказская пленница»: «Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!»
Что ещё?
Армия? Это не власть — это инструмент власти, о чём прекрасно известно сыну советского офицера. Остаётся только одна организация — Комитет государственной безопасности. Легендарная в самом прямом смысле слова. Прямая наследница НКВД и ВЧК. Всесильная, всезнающая и во многом таинственная.
Что касается знаний взрослого человека, инопланетянина Кемрара Гели, то он родился и вырос в совершенно другом обществе. В обществе, которое нынешнее советское посчитало бы идеалом. Да и то, уверен, не всё, а лишь его наиболее пытливая и развитая часть, не утратившая пассионарности. В этом обществе не было (или почти не было) соперничества властей, постыдных или страшных тайн и, уж тем более, организации, целью которой являлся поиск и обезвреживание врагов — сиречь инакомыслящих. Потому что мыслить иначе позволялось всем. И даже высказывать свои мысли публично. При одном условии, — если эти мысли не были откровенно человеконенавистническими и не трансформировались в призывы к насильственному свержению существующего общественного строя. Хотя организация, в чьи обязанности вменялась защита общества, существовала. Но выявляла она не врагов, а угрозы (в том числе, кстати, исходящие из космоса), и продуктивность её работы оценивалась не по количеству выявленных угроз, а по фактическому отсутствию оных.
Так что, в общем и целом, я мало что знал о КГБ. Хотя и был уже награждён медалью Комитета. А уж о взаимоотношении КГБ с партийными и советскими органами — и того меньше. Одно было понятно после последних событий: были эти отношения отнюдь не простыми и кристально ясными. Особенно в национальных республиках, где сильны были прежние, ещё дореволюционные традиции.
Если совсем честно, разбираться во всех этих властных интригах и хитросплетениях мне не особо хотелось. Но я уже понимал, что без этого не обойтись. В особенности теперь, когда действующий антиграв — вот он! — был собран. Чтобы без большой оглядки и достаточно свободно действовать дальше, надо было прислониться к сильному, и лучше Комитета и комитетчиков я вряд ли бы кого-то нашёл. Главное было — выбрать среди них правильных и честных. Уж что-то, а эти качества в людях разглядеть я умел.
Не было бы счастья, да несчастье помогло — эта русская пословица лучше всего описывала текущую ситуацию. Я-то рассчитывал на долгий и трудный путь, преодоление массы препятствий, косности, бюрократизма, зависти и даже прямых угроз, но тут судьба подбросила историю с золотом, и появилась возможность сразу прыгнуть в дамки.
На время телефонного разговора с Андроповым генерал-лейтенант оставил нас в комнате отдыха. Звукоизоляция здесь была на высшем уровне, даже мне не удалось расслышать ни слова.
— Значит так, — сообщил Бесчастнов, заглянув в комнату через пятнадцать минут. — Я был прав. Сейчас у нас ровно девятнадцать часов. Через четыре с половиной часа мы должны быть в Москве. Наташа, ты остаёшься здесь. Все нужные распоряжения я отдам, ни о чём не беспокойся. По коням.
— Папу не ждёте? — спросила Наташа.
— Никого не ждём.
— Один вопрос, Алексей Дмитриевич, — сказал я.
— Зубную щётку и всё, что потребуется, тебе дадут.
— Другой. У меня деньги, что с ними делать? — я показал на невзрачную сумку из синего кожзама с белой надписью «Спорт» на боку.
— Ах да, деньги узбекских товарищей, нажитые нечестным путём. Хотя какие они нам товарищи… Волк тамбовский им теперь товарищ. Сколько там, напомни?
— Тридцать две тысячи.
— Неплохо. Давай-ка возьмём их с собой. На всякий случай.
Через пять минут две белые волги с включёнными спецсигналами (за рулём одной сидел наш шофёр Игнат, которого тоже решено было оставить в Ташкенте), прыгнули с места и, мгновенно набрав скорость, понеслись по ташкентским улицам к аэропорту.
Реактивный самолёт Ту-154– красивый, стремительных очертаний, ждал нас на лётном поле. Даже трап уже подогнали, и две приветливые стюардессы в синей униформе и пилотках на тщательно уложенных причёсках, словно сошедшие с рекламного плаката Аэрофлота, встречали нас наверху трапа при входе в нутро летающей машины.
— Добрый вечер! — одинаково белозубо улыбнулись они.
— Добро пожаловать на борт, — добавила та, что ростом повыше.
— Добрый, — поздоровался Бесчастнов, поднявшийся по трапу первым (я шёл вторым, следом капитан Петров и старший лейтенант Боширов, нагруженные сумками с антигравом и остальным снаряжением). — Девушки, ужином накормите? Не успели на земле.
— Не сомневайтесь, товарищ генерал-лейтенант. Жаренная курица, картофельное пюре, салат из огурцов и помидоров устроят? Чай, кофе, сок, вода — на выбор. При желании можем предложить коньяк. Хороший, армянский.
— Коньяк отставить, остальное принимается, — благосклонно кивнул генерал-лейтенант и, пригнув голову, шагнул в салон.
После взлёта и ужина я уснул. День выдался непростой, и моему растущему организму требовался отдых.
Проснулся сам, за десять минут до посадки. Полюбовался в иллюминатор огнями Москвы, раскинувшейся внизу, под крылом. Сон явно пошёл на пользу. Чувствовал себя отдохнувшим и спокойным. Ещё по дороге в аэропорт и в самолёте думал о том, как держать себя с высоким начальством. Что говорить? Были некоторые сомнения. Остались они и теперь. Но сейчас я отчётливо понимал — одной легендой о необычайных способностях и фантастических знаниях, вдруг открывшихся и появившихся после травмы у тринадцатилетнего советского мальчишки, не отделаешься. Рано или поздно придётся открыть всю правду. Главное — выбрать для этого нужное время.