Би-боп

Я зайду к вам на минутку, говорит дочь Сесилии. Мне хочется посмотреть, как там у вас. Премини хочется ответить ей: Как и раньше, как во время, как после, как вместе с, как без. Ладно, говорит он, но предупреждаю вас, что.
У Премини. А вот и прославленный сакс, восклицает дочь Сесилии, хватая альт, что раскинулся на кровати. О, тяжелый. Она ищет, куда поставить пальцы. Вот так, говорит Премини. Она дует. Он смотрит на ее большие губы. Она взяла губами мундштук саксофона, как член. Кстати, за его собственный она возьмется сразу же после. Но если эта сцена вас смущает, можно ее и убрать. Хорошо, я ее уберу. Однако она все же была. И продолжалась следующим образом.
У нее короткое платьице, без рукавов, с молнией на спине, то есть было сначала. Потом уже нет, когда легла на кровать, задрав высоко сведенные ноги. Премини взирает. В этом ракурсе как половинка персика. Но кровать слишком низкая. Он опускается на колени. Но все еще высоко. Нет, слушайте, нет, не так, так не пойдет, говорит он, так не получится, устройтесь как-нибудь по-другому или валите, ведь я ничего у вас не просил, все, с меня хватит, давайте валите.
Ой, какой же он злюка, наш маленький Базилёк, протянула пигалица, привстав. Затем, поменяв интонацию: Вот ведь дурень. Затем еще раз, поменяв интонацию: Не знаю, что моя мать в вас нашла, я нахожу вас придурковатым. Одеваясь, она рассматривает его, как бы проверяя свое утверждение. Хотя не похоже, думает она, выгибаясь, ей трудно застегнуть молнию.
Чем рассматривать, лучше бы помогли, произносит она. Премини застегивает свою, потом принимается за ее. Пигалица действительно очень мала. Ее волосы под его подбородком, пахнет приятно, подстрижены ровно, обрезаны высоко на затылке, взбиты в шар, как набалдашник, как какой-то баллон, затем челкой падают на ресницы, что ей мешает, она головой мотает, дергается точно девочка с тиком, раздражительная, гиперчувствительная, возбудимая, чересчур возбудимая, так и хочется прижать к себе эту голову, чтобы успокоить, поддержать, хочется поцеловать ее и даже хочется, чтобы она расплакалась и можно было бы слизнуть соль ее слез, а сейчас она егозит, пока Премини усердствует. Вот, говорит он, дело сделано, и разразилась буря, та, другая, настоящая, в небе, и слышно, как первые капли стучат о капоты кабриолетов.
Она расстегнута, говорит пигалица. Нет, застегнута, говорит Премини, уверяю вас. Вот, говорит он. Берет ее руку, выворачивая, заводит за спину, прикладывает ладонь. Чувствуете? спрашивает он, затем прижимает руку, поскольку она не отвечает. Вы мне делаете больно, произносит она. Высвобождается, поворачивается и с высоты своей миниатюрности бросает ему: Я говорю о крыше машины, да и машина-то не моя. Она усмехается. Это машина Филиппа, сообщает она. Вы знаете Филиппа? Нет, говорит Премини. Вы не знаете Филиппа? Нет, говорит Премини. Хотите, расскажу прикольную историю о Филиппе и его машине? Расскажете потом, говорит Премини. Итак, она не рассказывает ему, как однажды Филипп, остановившись на красный свет рядом с грузовиком, а довольствуется тем, что вспоминает об этом, улыбаясь. Премини выглядывает в окно.
Сиденья залиты водой. Премини, стоя на тротуаре, под дождем, натягивает откидной верх, удерживая его по краям. Пигалица, сидя внутри, его пристегивает. Забавно их представлять разделенными какой-то вульгарной резинкой, к тому же дырявой, у заднего окна, крест-накрест заклеенного под дождем. Вот, дело сделано. Премини наклоняется, просовывает голову внутрь машины. Сидеть вам, наверное, зябко, говорит он. Она резко включает сцепление. Премини едва успевает отпрянуть. Смотрит на нее, ухмыляясь. Задние колеса буксуют, зад синего «Триумфа-3» вихляет, включите фары, кричит ей Премини, красные фары включаются, словно она услышала, дождь усиливается, белая молния освещает всю улицу. За ней гремит гром.
 1.13 
Тот же вечер. Прогулка на кораблике? Она все повторяла: Прогулка на кораблике, прогулка на кораблике? Вы сказали: Прогулка на кораблике? Да, я сказал: Прогулка на кораблике, а вы не любите прогулки на кораблике?
 
Нет, ответила Сесилия. Ах вот как, произнес Премини, я думал доставить вам удовольствие, ну, представлял себе, я не знаю, ну, представлял себе, что вам будет приятно, ну, ладно, значит, ошибся, вообще-то, ну, короче, я стою здесь, как идиот, под дождем.
Он стоял там, как идиот, под дождем, в телефонной будке, возле дома. Он только что сплавил дочь. И тут же подумал о матери. Возможно, он прогнал дочь, потому что слишком много думал о матери. И вот бежит под дождем до телефонной будки, оттуда звонит Сесилии, и все такое, здесь угадать нетрудно, после Бетховена, что бы ей предложить? Нет, до чего ж он смешон.
У вас тоже буря? спрашивает он. Я спрашиваю потому, что она может быть здесь, у меня, но не у вас. Кстати, меня бы это не удивило. У вас никогда не бывает бури, это было бы слишком красиво. Что вы сказали? спохватывается Сесилия.
Она устроилась на кровати с Вилли Шекспиром, «Виндзорские насмешницы», весьма забавно, потом почитает «Как вам это понравится», подоткнув подушку под спину, спокойно, у лампы, прильнувшей к радиобудильнику, настроенному на «Франс Мюзик», в джазовый час, почему бы и нет? Она подумает о нем, немного, чуть-чуть, лишь чтобы осознать, что она думает о нем, а он думает о ней, это ведь совершенно безвредно, так чувствуешь себя не такой одинокой, затем вновь погрузится в «Как вам это понравится» и неминуемо натолкнется на знаменитую реплику, говоря себе: Хм, я и забыла, что это отсюда. Я спрашиваю: У вас тоже буря?
Да-да, здесь тоже, отвечает Сесилия, бушует, вы слышите? Да-да, слышу, говорит Премини, но слышу скорее, что бушует здесь, как я, по-вашему, могу слышать, что бушует у вас там? Хотя да, может бушевать и у вас, но не в то же самое время, молния у меня, гром у вас. Что? спрашивает Сесилия.
Ладно, значит, вы не хотите приехать, говорит Премини, вам явно это не доставляет удовольствия. Да нет же, это доставляет мне удовольствие, мой милый Базиль, отвечает Сесилия. Ах вот как, значит, приедете? Нет, я хочу лишь сказать, мне доставляет удовольствие то, что вы мне предлагаете это, отвечает Сесилия.
Это все начинает Премини доставать. Это доставляет ей удовольствие или не доставляет удовольствия. Если ей приятно, что я предлагаю, то ей должно быть приятно и принять мое предложение. Иначе какая-то фигня получается. Вот ведь манера. Скорее она не хочет светиться. Ее смущает, что могут подумать. Ну и пусть.
Вы хотя бы уже плавали? спрашивает он. Нет, отвечает Сесилия. Хотя да, но очень давно, мне было сколько? семнадцать, подруга постарше подбила ее провести запоздалые каникулы, в начале октября, с каким-то франко-английским клубом путешествий, судно отходит от пристани, гавань отдаляется, город, земля, одиночество в море, белый след, под ней глубина, вода, вся эта вода, повсюду, она испытывает огромное облегчение, когда встречается другое судно; к счастью, суда плывут не так быстро, и вы успеваете посмотреть, как проплываете мимо, безмолвно крикнуть: Эй, понадеяться на спасение душ и даже поймать себя на мысли, что подаете знаки, не пошевелив при этом даже мизинцем, который даже не вздрогнул, гостиница была почти пустой, абсолютное одиночество на пляже, ветер с песком, желание всунуть в себя два пальца и выть, вечера на террасе, единственный англичанин, который ей нравился, надирался пастисом «Казанис», вдрызг пьяный танцевал в одиночку, к перилам спиной, в итоге все же свалился, на следующий день уплывали обратно, ночью, приличных кушеток не было вовсе, только пластмасса, я заснула, прижавшись щекой, а проснувшись, обнаружила, что половина лица вся в прыщах, кстати, в субботу утром, невероятно, надо вызвать кого-то почистить ковер, он вроде бы чистый, но как-то я отодвинула кресло, и когда увидела цвет, я имею в виду, изначальный цвет ковра, я сказала себе, это просто невероятно, неужели у меня такая грязь, алло?
Сейчас отключится, говорит Премини, у меня больше нет монет. Ладно, давайте. Пристань, в одиннадцать. Вы слышите? Я буду вас ждать. Придете или же нет, как хотите, мне плевать. Нет, не в воскресенье. В воскресенье я в монастыре.