Урок биологии (СИ)

Глеб улыбался, глядя на него, и легонько ерошил его волосы. Но он не переключал на другой канал.
Первые восемь минут Макар ерзал, вздыхал и намекал другими способами, что ему скучно; затем втянулся. К концу передачи – азартно обсуждал животных. Когда она закончилась, сказал:
– Да, это было интересно, даже жалко, что она такая короткая. Но я не хотел бы там жить.
– Это одна из цикла, есть и другие. Посмотрим их? – отозвался Глеб, улыбаясь.
Макар поерзал.
– Ладно, сейчас еще чай сделаю, и можно еще посмотреть. – Наконец решил он.
Это был замечательный, очень уютный мирный, почти сказочный вечер. Прогноз погоды в кои-то веки не путал место и время, и за окном царствовали минус семь и редкий снег; Глеб прижимал Макара к себе и лениво отзывался в ответ на его возмущения, восторги и восхищение. Затем он порывался помочь Макару убрать посуду, что было привычно встречаемо шквалом негодования, стоял у окна, задумчиво проводя пальцами по его косяку, поджидая, когда Макар сочтет, что кухня приведена в полный порядок и можно идти спать.
Выйдя из кухни, Макар неожиданно остановился и развернулся к Глебу.
– Ты же не против, что у нас будет столько елок и всего такого? – смущенно спросил он.
– Я даже рад, что у нас будет столько елок и всего такого, – развеселился Глеб. – Был бы против, не стояли бы они у нас. Кстати, не хочешь заглянуть за игрушками для них? Как-то мне кажется, что пока у нас всего такого для стольких елок недостаточно.
Макар запищал от восторга, сначала присел, а затем понесся проверять, какие игрушки у них есть, и прикидывать, какие еще могут быть. Глеб тихо засмеялся ему вслед.
А суббота в начале декабря началась с того, что Глеб встал, тихо собрался и ушел. Макар лежал, свернувшись калачиком, делал вид, что спит, и слушал. У Глеба не было никаких планов на субботу, никаких, о которых он говорил Макару, ни звонков, на которые он бы отвечал, и было ясно: Тополев жаждет чьей-то крови, обеспечить которую должен Глеб. То есть этот нехороший человек просто встал ни свет ни заря, помучил себя на этих своих тренажерах – и свалил в снежную даль, не оставив ни записки, не удосужившись даже сообщение отослать с дороги. Макар угрюмо молчал, затем несколько раз ударил кулаком по подушке, перевернулся на спину и раскинул руки. Это ведь мог быть замечательный день, а за ним следовал бы еще один замечательный, они могли бы даже отправиться за игрушками или придумать что-то такое, и – увы. И хотя правдой было то, что Макар намеревался провести вторую половину дня с приятелями, но само знание того, что Глеб мог вот так украдкой сбежать – оно причиняло боль, рассекало плоть и жилы, царапало кость. За окном, кажется, уныло скулил ветер, и Макару хотелось скулить в унисон с ним.
Он позвонил приятелям, сказал, что не может прийти, потому что нехорошо себя чувствует, сделал огромную кружку кофе – не такого, как пил Глеб, не ядреного, а попроще, основательно разбавил его молоком, подумал немного, обнюхал баночки со специями, насыпал в кружку по щепотке из разных баночек. Еще раз понюхав кофе, он поколебался и сделал глоток. На вкус он оказался сносным, но жутко холодным. Макар сунул кружку в микроволновку и опустился на стул. В квартире было тепло, может даже, теплей, чем обычно; Макар задумчиво пошевелил пальцами ног, отмечая, что даже босиком ему тепло. Нужно было бы, наверное, приняться за уборку, но для этого нужен был энтузиазм, которого у него не находилось.
Макар устроился на подоконнике. Он глядел на город, пытался разглядеть людей за снежной крупой, ежился, когда ему это удавалось, морщился, когда машины проносились слишком быстро или совершали слишком нахальные маневры, и пытался представить: а что будет, если? Если он уйдет, начнет новую жизнь, сначала в какой-нибудь комнатушке, которую будет снимать и на которую будет горбатиться у тети Наташи и еще где-нибудь, если потом подыщет себе работу по специальности, когда на него будут смотреть не как на человечка без роду, без племени, без образования, а как на почти дипломированного специалиста, и как закончит свою шарагу, придет в гости к Глебу, весь успешный и красивый, и скажет: «Понял? Я смог и без тебя, и ничего со мной не сталось». Макар обхватил руками коленки, опустил на них подбородок и горько вздохнул.
 
Глеб вернулся около полудня – и не один. Он с кем-то переговаривался в прихожей, спрашивал, останется ли этот кто-то на чай, и Генкин – Генкин, раздери его – голос тихо отвечал что-то явно утвердительное. Макар не удержался, соскочил с подоконника и побежал в прихожую.
– Здрасьте! – рявкнул он на Генку.
– Тиш-ше, – зашипел снизу Глеб.
– Привет! – радостно прошептал Генка. – Накормишь обедом тружеников руля и педали?
Макар посмотрел вниз и заскулил от умиления, потому что Глеб сидел на полу – что-то это напоминало – и прижимал к себе что-то совсем крошечное, с огромными ушами, белое и пушистое.
– У него очень чуткий слух, и напугать его – плевое дело, – объяснял он Макару, бережно поглаживая это ушастое нечто.
– А что это? – спросил Макар, приближаясь к лисенку и заглядывая в его большущие глаза.
– Это кто, балбес, – вознегодовал сверху Генка и отвесил ему затрещину.
– Ты же давеча о нем целую передачу смотрел, – развеселился Глеб.
Макар заморгал. Посмотрел на лисенка, тянувшегося к нему и двигавшего ушами.
– Они же рыжие такие, то есть коричневые, то есть светлые, а этот белый, – неверяще сказал он. Глеб протянул ему лисенка. – А как его зовут? – прошептал Макар, бережно держа его и с восторгом глядя в его глаза.
– Как назовешь. В питомнике звали Кнышем, ты можешь назвать иначе. В паспорте указано его официальное имя, но оно просто ужасное, – сказал Глеб, вставая. Он погладил лисенка по голове, а затем – Макара. – Я смею надеяться, что вы понравитесь друг другу?
– Ага! – не удержался и воскликнул Макар. Лисенок сжался в клубок и прижал уши.
– Не так громко, – усмехнулся Глеб. – Мы принесем пока остальные вещи, которые купили ему, а ты переместись пока куда-нибудь из прихожей, хорошо?
– Ага, – рассеянно отозвался Макар, поглаживавший Кныша. Он встал, пошел на кухню, но затем, словно вспомнив что-то, вернулся. – Глеб, – тихо позвал он.
Тот, стоявший рядом с дверью, обернулся.
– А ты его для кого купил? – спросил Макар.
– Тебе, – ответил Глеб. – Я рассчитываю, правда, и дальше принимать участие в его судьбе. Если ты не будешь возражать.
– Так ты… вообще… – Макар осекся, пожал плечами.
– Вообще это новогодний подарок, но я подумал, что его уже можно забрать, чтобы он как можно быстрей привык к нам.
Макар глубоко вздохнул и прижался к нему.
– Я все-таки сначала помогу Генке, а потом все остальное. Мы будем обедать? – посмеивался Глеб, гладя его по спине.
– Хорошо, – буркнул он. – А вообще предупреждать надо, что у тебя гости, я на него не рассчитывал. А он один? Или не один?
– Один, – отмахнулся Глеб. Генка сунул голову в дверь и начал тихо, но сочно ругать наглого эксплуататора и кровопийцу Кедрина, который и работать заставляет, и кормежку оттягивает.
Тот же Генка потом разглагольствовал о достоинствах и недостатках разных домашних животных. Макар поглядывал на него со скрытым высокомерием – у него теперь тоже есть о ком поразглагольствовать.
– Ты не поверишь, Макарка, я его битых три недели уговаривал завести фретку, – говорил он. – Это же просто восхитительная скотинка – ест все подряд, ласкается ко всем подряд, радуется тебе безусловно, а за кусочек ветчины ты становишься его личным богом, понимаешь? А в результате? А в результате он заводит вот это ушастое нечто, которое просто ужасно ушастое. Я, разумеется, не спорю, что этот ваш Кныш произвел на меня самое благоприятное впечатление. Очень воспитанный тип. Ничего не скажешь, – подумав, добавил Генка, глядя на лисенка, гонявшего по полу игрушку и восхищенно верещавшего. – Но с Локи ему не сравниться.
– Ну вот еще! – возмутился Макар, приподнимаясь.