Трагическая связь (ЛП)
Кроме того, на меня никогда не нападали в лагерях Сопротивления.
Не так.
Но я слышала это каждую ночь. Охранники угрожали мне этим бесчисленное количество раз, все они были готовы проделать со мной любые отвратительные, жестокие вещи, как только Дэвис решит, что я больше не VIP-заключенный. Обо всем этом я не позволяла себе думать годами, с тех пор как заставила свои узы затаиться, когда ушла в бега. Я разделила все это, чтобы проживать свои дни без паники из-за каждого звука, а ночи без кошмарных криков.
Поэтому, как трус, я медленно встаю.
Мне не хочется делать вид, что я слишком устала или ленива, чтобы начать свой день, но никто из моих Привязанных ни словом не обмолвился о моем нежелании. Норт уходит, прежде чем я просыпаюсь во второй раз, и Гейб прижимается поцелуем к моей щеке, направляясь к выходу, бормоча что-то о разведывательной работе для Грифона. Атлас отлучается, чтобы помочь Грею с запасами провизии, которую Киран транспортирует для Феликса.
В данный момент Нокс все еще по локоть погружен в свои исследования, одет и делает записи в потрепанном кожаном блокноте, который он постоянно держит на сгибе руки.
Он игнорирует меня целых десять минут, пока я лежу и пытаюсь убедить себя позвонить Сейдж и пойти в душ вместе с ней и Аро. Если мы все будем болтать и шутить, я буду достаточно отвлечена, чтобы пережить это без приступа паники.
Я не могу взять ведро и помыться здесь. Нет никакого способа объяснить это, не показавшись совсем уж ребенком, так что мне придется стиснуть зубы и написать Сейдж.
Когда я, наконец, подтягиваюсь, чтобы сесть в своем спальном мешке, мне приходится поискать свое нижнее белье и натянуть его обратно, мое лицо вспыхивает, когда я понимаю, что Нокс просто сидит с другой стороны палатки, наблюдая за этой извращенной версией прогулки позора (прим. пер. — пеший маршрут девушки до дома наутро после бурной ночи).
В моей голове сейчас полный бардак.
Я замираю, когда он поднимается, открывает свой рюкзак и достает оттуда сверток с одеждой. — Надень какие-нибудь штаны, здесь повсюду люди.
Я немного хмурюсь, но молча делаю, как он говорит, в голове все еще крутится тревога, с которой я проснулась. Я трижды проверяю стену в своем сознании, но она надежна, ни одна из моих эмоций не выплескивается на моих Привязанных и не позволяет им участвовать в моей внутренней битве.
Я натягиваю те же штаны, что были на мне вчера. Грязь уже заляпала их, так что они никуда не годятся. Нокс роется в моем рюкзаке, а затем возвращается к выходу из палатки, оглядываясь через плечо, когда замечает, что я все еще стою, как идиотка.
— Держись поближе. Никто не будет пытаться заговорить с тобой, если ты будешь со мной.
Это звучит именно так, как мне нужно.
Мне приходится увернуться от пары теневых существ, но когда я немного спотыкаюсь на неровной земле, Нокс подходит ближе ко мне, его пальцы переплетаются с моими, когда он ведет меня через лагерь. Я почти ожидаю, что окажусь перед палаткой командования, уверенная, что Нокс переправляет меня к Норту, чтобы я перестала докучать ему своим присутствием, пока он работает, но затем он ведет меня в душевой блок.
Мне хочется блевать.
Я замираю, но он просто затаскивает меня внутрь одной из кабинок, его теневые существа заполняют пространство между нами, занимая позицию часовых, их пасти открыты, видны ряды острых как бритва зубов, и они пыхтят, как настоящие доберманы.
Я думаю, иногда они даже забывают, что на самом деле они не совсем идеальные щенки.
Нокс держит меня за руку, пока кладет свои принадлежности на маленький стул в кабинке. Нам обоим тесновато, но он заставляет нас раздеться и пустить воду без лишней суеты и блуждающих локтей. Я ожидаю, что вода будет холодной, но каким-то чудом она оказывается горячей. Мыло пахнет домом, и каждый дюйм пространства заполнен злобными монстрами Дрейвенов, которые, как я уже знаю, без колебаний сожрут Одаренного целиком ради меня.
Постепенно я расслабляюсь настолько, чтобы действительно помыться.
Нокс сначала моется сам, а затем, сначала нерешительно, словно прикидывая, где сейчас находятся мои границы, берет у меня мыло и тоже намыливает меня.
У меня нет времени волноваться о том, где мы находимся, или думать о причинах, по которым это пугает. Все, на чем я могу сосредоточиться, — это мягкие, любящие прикосновения мужчины, который поклялся, что скорее умрет, чем прикоснется ко мне. Тот самый мужчина, который сделал все возможное, чтобы причинить мне боль, чтобы сохранить контроль над ситуацией, в которой мы застряли.
Человек, который умер и забрал часть меня с собой.
«Мне жаль».
Он не реагирует на мои слова, его руки тверды, когда он вытирает меня своим полотенцем. Он ждет, пока не убедится, что я прочно стою на ногах и могу одеться в чистую одежду, которую он захватил для меня, прежде чем вытереться сам.
«Не надо. Я не хочу и не нуждаюсь в твоей жалости. Это то, что есть, и мы это переживем».
Я судорожно сглатываю и киваю, опуская голову, чтобы не видеть сочувствия или апатии на его лице.
Почему я никогда не могу понять его?
Почему я всегда неправильно угадываю его действия и мотивы?
Мы возвращаемся в палатку, чтобы работать вместе все утро. «Ты можешь просмотреть записи, которые делал Норт о том, на какие вещи реагируют его узы, и посмотреть, узнают ли что-нибудь твои. Если потом тебе станет легче, можешь пойти понаблюдать за тем, как Гейб скачет по периметру, или помочь Бэссинджеру проявить себя перед персоналом».
Я бросаю на него взгляд за то, что он упомянул Атласа, но я также глубоко благодарна ему за то, что он спланировал мой день так, чтобы я была и продуктивной, и подальше от посторонних глаз. Предполагалось, что мы здесь для того, чтобы все исправить, склонить исход битвы в нашу пользу, и вот я в первый же день теряю самообладание.
Мне нужно собраться, и сделать это быстро.
Когда он хватает нашу стопку грязного белья и запихивает ее в сумку, я наконец-то беру себя в руки настолько, чтобы потянуться к нему. Он перекидывает сумку через плечо и шагает в мои объятия, позволяя мне прислониться к твердой стене его груди и просто… сосредоточиться.
Мои узы радостно извиваются в груди, как змея, греющаяся на солнце.
Я хочу снова извиниться перед ним, замести все это под ковер, как будто это не что иное, как глупая чрезмерная реакция, но он был в моей голове так, как не смог бы даже Грифон. Он пережил каждую секунду моей жизни так же, как я пережила его. Я никоим образом не могу отрицать, что эти годы в лагере Сопротивления наложили на меня свой отпечаток, невидимые линии перелома, которые никогда по-настоящему не заживут, и которые я изо всех сил стараюсь скрыть.
Я никогда не выставляю свои повреждения на всеобщее обозрение, и уж точно не там, где их может увидеть мой Привязанный, и то, что он узнал, что со мной не так этим утром, не спросив, само по себе должно восприниматься как нарушение. Вместо этого, я чувствую облегчение.
Облегчение от того, что я больше не ношу это в себе.
Мы вместе возвращаемся в наше временное жилище, держась за руки, и я наслаждаюсь ощущением солнца на своем лице, несмотря на прохладу раннего утра. Я трачу минутку, чтобы немного прибраться в палатке, по-настоящему убирая только за собой и Гейбом. Он единственный из моих Привязанных, кто любит устраивать беспорядок. Затем я устраиваюсь на рабочем месте Нокса и просматриваю с ним записи.
Мои узы отказываются сотрудничать, поэтому я застряла, пытаясь расшифровать свои собственные чувства по поводу древних смертей. Я пытаюсь понять, грустно ли мне оттого, что я что-то вспоминаю, или просто потому, что пустоглазый Одаренный, обезглавленный только за то, что существовал во времена охоты на ведьм, чертовски ужасен.
Это не совсем легкая работа.
К полудню я умираю от голода и решаю сделать перерыв на перекус. Нокс едва замечает мой уход, просто щелкает пальцами теневым существам, чтобы убедиться, что одно из них следует за мной для защиты. Мефис берется за работу, жаждая почесывания за ушком и любви, и мы направляемся к небольшой палатке с припасами, в которой хранится дневной рацион каждого.