Убей-городок 2 (СИ)

После этих слов, червячок сомнения, уже закравшийся в душу, вырос до размеров ужа. Определенно, какое-то странное изнасилование.
— Скажите, а кто совершил насилие? — поинтересовался я. — Ваш хороший знакомый? Или сожитель?
— Мой муж. Законный, к слову сказать. Я очень болела, была высокая температура. Я отбивалась, но мне было тяжело, а он настоял и меня изнасиловал. И я хочу, чтобы его наказали.
Вот тебе и раз. На моей памяти еще такого не было, чтобы жена пришла подавать заявление на собственного мужа, пусть муж и трижды козел, как в данном случае.
Хотя, при желании, первую часть статьи 117 УК РСФСР от 1960 года можно трактовать и по отношению к мужу, который заставил жену вступить с ними в половую связь. Сразу же всплыло в голове что «Изнасилование — половое сношение с применением физического насилия, угроз или с использованием беспомощного состояния потерпевшей, — наказывается лишением свободы на срок от трех до семи лет».
Отправить ее что ли в отделение, пусть подает заявление? Но потом меня уголовный розыск живьем сожрет. И дежурит сегодня Джексон. Не стану будущему другу подляк кидать. А следователь прокуратуры, которого вытащат из дома, будет потом полгода материть участкового. И инспектор, и следак станут долго уговаривать и отговаривать женщину, но если она упрется, подаст заявление — то деваться некуда. Не указано нигде, что жена не может подавать заявления на мужа-насильника. Привлекут ли к уголовной ответственности — не факт.
Понимаю, что жене, как жертве домашнего насилия, от этого не легче, но все равно, очень тут сложно найти выход. Разве что — разводиться. А может, как раз наоборот — помириться?
— И вы хотите определить своего мужа в тюрьму? — поинтересовался я. — Сразу скажу, что доказать изнасилование будет сложно, но если удастся, то вашего мужа посадят. Семь лет ему вряд ли дадут, но три года — вполне возможно.
— Почему сразу в тюрьму? — удивилась женщина.
— А куда еще? — хмыкнул я. — Изнасилование относится к разряду преступлений против половой неприкосновенности. Раньше по этой статье вообще высшую меру наказания могли дать.
Действительно, за изнасилование когда-то и «вышку» давали. Согласен — за такие преступления следует наказывать как можно жестче. Но беда в том, что преступник, совершив изнасилование, мог и убить жертву. И нередко, что и убивал, надеясь, что со смертью потерпевшей, его не отыщут. Поэтому, высшую меру наказания и отменили. Честь — честью, но жизнь женщины дороже.
— Но я же могу потом забрать заявление? — оторопело уставилась на меня жертва домашнего насилия.
— Не сможете, — покачал я головой. — Уголовные дела по изнасилованиям возбуждаются только на основания заявлений потерпевшей или, если жертва малолетняя — на основании заявлений их законных представителей. Но это преступление, по которому нельзя прекратить дело по примирению сторон.
Вот тут вот тоже скверная штука. Сколько на моей памяти было случаев, когда девушка, обиженная на своего мальчика, писала заявление — мол, изнасиловал. И тут начинается крутиться машина… А мальчик признавал, что они и на самом деле вступали в половую связь, но по согласию. И садился. А девочка потом бегала и кричала — мол, я же его в тюрьму сажать не хотела, только попугать решила, но уже поздно. Закатали парня года на три, а то и на пять, а что потом?
Женщина сидела передо мной, наморщив носик, и трудный мыслительный процесс отражался на её лице. Было видно, что новые знания сильно пошатнули её намерение наказать мужа таким экстравагантным образом. Я решил ей помочь.
— Вы знаете, на зоне, куда его определят после суда, насильников очень не любят.
— Это как?
— Уж вот это я вам рассказывать не буду. И не просите даже. Может быть, у кого другого узнаете. А вот, когда зэки узнают, что он на своей бабе (при слове «баба» Надежда чуть поморщилась, но именно это слово здесь и требовалось) этот дурень себе сто семнадцатую заработал, ему ещё хуже будет.
Надежда взглянула на меня как-то по-новому.
— Вы меня отговариваете?
 
Конечно, отговариваю, дурёха ты этакая, подумал я. Но вслух так отвечать было нельзя. Плавали — знаем. Упоминание о том, что сотрудник милиции отговорил кого-нибудь от подачи заявления рассматривается прокуратурой чуть ли не как укрытие преступления от учёта со всеми вытекающими последствиями. Поэтому я ответил так:
— Я просто предлагаю вам хорошенько подумать.
  
Глава восьмая
 
Пик «Череповец»
 
С утра бегал по адресу, проверял — имеется ли криминальная составляющая черепно-мозговой травмы? Гражданин Моденов (нетрезвый, само собой) поступил в травмпункт в два часа ночи с рассечением головы. К счастью, не черепной коробки, а только кожи. И не на «скорой» доставлен, а товарищи привели. На ногах гражданин держался, сильного кровотечения не было, поэтому медсестра, вышедшая к пациенту, осмотрев страждущего, просто приложила салфетку и велела ему сидеть, и ждать. Он тут не один такой, доктор как раз осматривает другого несчастного, выпавшего из окна и сломавшего нос.
Группа сопровождающих с этим не согласилась — дескать, умирающему следует помогать без очереди, поэтому пришлось вызывать наряд и отправлять их в медицинский вытрезвитель, чтобы они не мешали прочим больным получать квалифицированную медицинскую помощь согласно очереди.
Госпитализировать Моденова не стали, не было надобности, просто наложили несколько швов и отправили домой. Врач, разумеется, интересовался — кто это его так? Но гражданин отмолчался. И медики записали в свои учёты: избит неизвестными. Лучше бы он сразу соврал, нам бы легче. А так, из травмпункта информация о травме пришла в отделение, а наше дело — проверить. А вдруг бедолагу ограбили, а то и просто избили неустановленные личности, которых мы срочно должны установить и отловить?
Должен был бежать инспектор уголовного розыска, но послали меня. Дескать — Моденов проживает на твоем участке, а уголовный розыск, в полном составе, занимается раскрытием квартирных краж. Ага, раскрывают они, как же.
Моденов, благоухающий перегаром и свежей зеленкой, встретил меня неласково и сумрачно, как и положено человеку, который еще не успел опохмелиться из-за пресловутых одиннадцати часов, а пока еще только девять. Но сказал, что травму получил сам, неосторожно наткнувшись макушкой на грабли в сарайке. По морде видно, что по башке его долбанул кто-то из собутыльников, но допрашивать человека с пристрастием я не стал. Если он настаивает на собственной версии получения травмы — его право, а нам работы меньше. А тут еще и супруга высунула из-за плеча мужа опухшую физиономию (видимо, вместе и пили), сообщила, что муж сам споткнулся и упал при выходе на улицу, ей-ей, сама видела.
Решив, что лучше придерживаться версии потерпевшего (вернее — пострадавшего, потому что никакой он не потерпевший), я, как порядочный участковый провел-таки небольшую профилактическую работу, посоветовав гражданину заходить в сарай осторожнее, лучше — при свете, в строительной каске, а на грабли не наступать (интересно, где у него грабли и та сарайка?), заполнил объяснение, дал на подпись и поскакал на опорник, где меня ждали более «увлекательные» дела.
Бумажные, чтобы им пусто было!
Но предварительно всё равно пришлось заскочить в дежурку, чтобы сдать объяснение, без которого травма Моденова продолжала считаться не обслуженной.
На опорном я, словно муравей, трудился в кабинетике, а Александр Яковлевич, опять-таки пришедший ни свет, ни заря, изучал прессу. Именно так, потому что он не пропускает ни редакционных передовиц, ни коротеньких заметок. Заметки-то еще ладно, но кто читает передовицы? Нет, сам иной раз читал, особенно, если приходилось выступать на партийных собраниях. А что тут такого? Берешь передовую статью из «Правды», выписываешь несколько самых ударных строчек, а потом начинаешь свое сообщение именно с них. А в конце добавишь только, что в соответствии с вышесказанным, и мы все углубим, уширим, поднимем и снизим и вообще сделаем так, что преступный элемент сократит свою антисоциальную деятельность. Тут главное не зарываться, и не обещать искоренить преступность, потому что до сих пор это еще никому не удавалось. Иной раз, все выступление сводилось именно к пересказываю. Но выступать на партийных собраниях мне довелось раза три, а может четыре за все пятнадцать лет моего партийного стажа, соответственно, и передовые статьи я читал не чаще. Так что, до Котикова мне еще расти и расти.