Дом в тысячу этажей. Сборник фантастических произведений

 
VI.
Молодой старик. — О чем рассказало Броку зеркало в конце коридора. — Распыленный
Брок коснулся руки старика и вдруг вспомнил про свой конверт.
— Нет ли здесь случайно зеркала?
Старик невесело покачал головой.
— На что слепому зеркало? Уж десять лет, как я смотрю во мрак.
— А сколько вам лет, дедушка?
— Тридцать три.
Пораженный, Брок воззрился на молодого старика. Не тридцать три, а все восемьдесят лет нужды и отчаяния избороздили морщинами его лицо.
— Так выглядят все, кто питается таблетками Огисфера Муллера.
Тут Петр Брок впервые почувствовал уверенность в своих силах. И решительно воскликнул:
— Ну, хватит! Уж я сумею найти способ встретиться с вашим Господом лицом к лицу!
Из глаз старика потекли слезы.
— Ты силен, ибо поднялся по лестнице! Десять лет я ждал, когда откроется эта дверь! Ведь лишь таким путем может прийти некто более сильный, чем Муллер! О господин, сделай меня и братьев моих снова людьми! Верни нам имена вместо номеров, дай пищу вместо таблеток, возврати любовь, желания и мечты! Выпусти нас из этой тюрьмы, дай солнце тем, кто потерял его навсегда!
— Клянусь! — сказал Брок.
Их руки соединились в пожатии. И внезапно Брок осознал всю трудность своей задачи. Вправду ли он настолько силен, чтобы тягаться с Муллером? Как проникнуть на заповедные этажи и не выдать себя?
И вновь Мелькнула мысль: конверт! Да, в конверте скрыта сила, которую он в себе ощутит, едва посмотрится в первое же зеркало.
— Где найти зеркало? — вновь спросил он старика, когда тот повел его длинным коридором, по обе стороны которого виднелись двери.
— В конце коридора, — сказал старик, — находится железная клеть. Это скоростной подъемник, на нем ты спустишься в Вест-Вестер. За клетью есть ниша, там висит на стене отполированная плита, холодная и гладкая, как змея. Не знаю, зеркало ли это, но, когда я стою перед ней, мне чудится, будто на меня смотрит моя слепота… Не знаю. Может быть, это просто стекло!
До лифта было уже рукой подать. Брок весь дрожал от возбуждения. Вот и клеть, а за нею под тусклой лампочкой действительно блестела широкая гладкая зеркальная поверхность,
Брок с конвертом в руке обогнал старика, бросился к стене и глянул на себя.
Крик изумления сорвался с его губ!
Он стоял перед зеркалом. Махал руками. Подпрыгивал. В общем, всячески показывал, что он здесь, что перед зеркалом стоит человек. Все напрасно. Зеркало его не видело, не замечало…
Он не отражался в зеркале!
Противоположная стена отражалась в мельчайших подробностях, но человек, стоявший между ней и зеркалом, себя не видел. Какое же это, к черту, зеркало, раз оно не отражает? Внезапно Брок увидел в этом странном омуте старика, который ковылял к нему. Уму непостижимо! Старик был виден в отполированном квадрате со всеми своими морщинами — но рядом с ним никого не было!
Вот тут-то Петра Брока и осенило. Он торопливо сломал красную печать, развернул сложенный вдвое лист бумаги и прочитал:
«По собственному желанию, на свой страх и риск я предоставил Оскару Эрилу свое тело для опыта по так называемому распылению /асприд/ чтобы таким способом и в таком состоянии /т.е. будучи невидимым/ проникнуть во все уголки Муллер-дома, раскрыть его тайны и, если подтвердятся страшные предположения, убить человека по имени Огисфер Муллер, на что мне даны полномочия решением секретного заседания судебной коллегии СПИ /Соединенных Штатов Мира/ на острове Последней Надежды. Эту жертву я приношу бескорыстно, не боясь последствий, о которых я был предупрежден, горя стремлением узнать истину, ради торжества справедливости и спасения человечества.
Собственноручная подпись: Петр Брок» 
Ниже другой рукой было приписано:
«Клянусь своим честным именем, что состояние так называемого распыления (асприд) прекратится ровно через тридцать дней.
 
Подпись: Оскар Эрил»
Наконец— то Петр Брок понял, в чем его сила! В порыве радости он подхватил старика и закружился с ним в бешеном танце.
Старик тронул пальцем поверхность зеркала и тотчас в испуге отдернул руку.
— О, я боюсь зеркала под своими ладонями! Оно отвечает и незрячему… Зеркало никогда не ослепнет.
— Бросьте, старина! — вскричал Брок. — Ведь меня вы бы не увидели, даже будь у вас тысяча глаз! Никто меня не увидит…
Брок упивался своей невидимостью. Он приплясывал перед зеркалом, стучал, дышал на него, кокетничал с ним — все тщетно! Зеркало устало принимать и возвращать человеческие образы! Вернее, оно вдруг взбунтовалось и перестало действовать: отказалось отражать Петра Брока! Но Брок не сердился: я могуществен, как бог! Я могу все! Я сотворю чудеса, какие даже Христу не снились. Перетряхну проклятый мир этого высоченного домища! Ну, Муллер-дом, держись!
Он быстро простился с молодым стариком и вошел в клеть. Как только захлопнулась железная решетка, он почувствовал дрожь. Пол как бы начал проваливаться — Броку почудилось, что он летит в пропасть. Он зажмурился. От резкого падения голова закружилась, едва не лопаясь от боли. Петр Брок потерял сознание.
 
VII.
И снова снится желтый огонек. — Окна и люди. — Трактир «На краю света». Продавец снов
Падая, он вновь увидел тот же тягостный, жуткий сон. Желтый огонек в черепе мерцает неверным светом. Освещает огонек только себя да золотистый ореол пыли вокруг. Броку мерещится. будто он, сверявшись клубком, спрятав голову в коленях, лежит в сыром, промозглом бараке. Он откидывает с лица серый балахон, глаза привыкают к темноте: словно сквозь дымку видны перекрещивающиеся над головой, покрытые трещинами балки. А на висячей площадке, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, на правом боку лежат люди. Но он — уже не звено этой цепи, он лежит напротив, у разбитого окна, подернутого бельмом инея. Ему холодно. Поэтому он снова натягивает балахон, снова сворачивается клубком, кутаясь в темноту, которая может означать и ночь, и день…
Петр Брок очнулся от резкого толчка, открыл глаза — и в ту же секунду мучительное видение исчезло. Как долго он спал? Он встал с пола и, сразу же вспомнил вчерашний день, судорожно ухватился за железную решетку клети словно желая в этой реальности спастись от страшного сна с желтым огоньком в пустом черепе. Будущее — вот что отчаянно его влекло, он еще раз поздравил себя с тем, что невидим, и выскочил из клети.
Пройдя коридор, Брок поднялся по лестнице, открыл железную калитку и… очутился на улице. Два ряда домов, магазины, тротуары. Недоставало лишь одной весьма существенной детали, даром что на нее, как правило, не обращают внимания, — неба. Вместо неба высоко над головой виднелся романский свод, отлитый из цельного стекла Под ним, как солнце в зените, ослепительно снял огромный белый шар.
Окна и люди. Бесконечные вереницы окон и людей… Окна безмолвные и орущие, перепуганные и плачущие, таинственные и зевающие от скуки — окна, окна, окна. Они подмигивают, манят, хохочут, грустят. А подними толпа. Яркая, бурлящая, суматошная толпа. Все племена и народы смешались в этом круговороте, меняются цвета одежды, лиц, глаз, волос, тысячеустый гомон гулко разносится вокруг, словно разом играют все трубы органа.
Броку мнится, что эти суетливые и кричащие люди, как фальшивое небо и солнце над головой, неправдоподобны, не реальны, призрачны. Щеки мужчин либо гладко выбриты. либо украшены бородами самых причудливых форм, но Брок не может отделаться от впечатления, что бороды боль шей частью не настоящие, а приклеенные. Одни слишком уж нарочито веселятся и бессмысленно хохочут. Другие куда-то торопятся, озабоченные и испуганные. Вон китаец крадется под окнами, кого-то выслеживая. Чуть дальше мелькает физиономия преступника с черной повязкой на глазу. За прикрытой дверью прозвучал выстрел, но никто даже не обернулся. Пошатываясь, бредет матрос в черно-желтой безрукавке, с лицом, изъеденным оспой, горланит пьяную песню. Три полуголых типа в черных масках и с ножами за поясом нагло вышагивают посередине улицы. Прохожие шарахаются в стороны, уступая им дорогу. Тянется гуськом процессия фиолетовых балахонов с круглыми дырами в капюшонах. Щерятся в ухмылке желтые окна дансинга. «Ля-ла-лолу», — рассуждает о чем-то японка. Волосы ее сколоты шпилькой в виде пронзенного кинжалом черного сердца. Она семенит рядом с апашем и смеется, когда он подставляет ножку слепым старикам. Губы у нее ярко накрашены. Вот ее дружок пнул безногого нищего, и тот свалился в канаву.