Исключительно моя (СИ)
— Остановитесь, — прошу водителя.
Он тормозит и сдает на обочину. На улице уже начинает темнеть. Куда мы приехали? Ответ появляется пред глазами, как только я всматриваюсь через стекло — среди деревьев замечаю кресты.
— Это кладбище? — спрашиваю у таксиста.
— Да, городское. Девушка, давайте рассчитаемся, мне ехать нужно. У меня в аэропорту заказ.
Вадим выходит, берет цветы и игрушку, и идет по центральной аллее вглубь.
— Девушка! — напоминает о себе таксист.
— Эм, — отрываюсь от этой картины, — а меня сначала обратно не подкинете?
— Вы меня слышите? Мне в аэропорт, в город я не еду, раньше сверну.
Трындец! Расплачиваюсь с ним и выхожу. Возле машины его подождать? Не могу же я тут одна такси дожидаться, оно быстро не приедет. Страшно, пустынно, да и увидит, будет еще глупее — убежать, чем то, что я за ним приехала.
Боже, это провал. Зачем я сюда помчалась? Он приехал к жене, или к родителям. Что я себе накрутила? Идиотка. Что теперь делать?
Подхожу к его машине, она, конечно же закрыта. Я видела, как мигнули фары, когда он закрыл ее кнопкой ключа.
А потом решаюсь — будь что будет. Мне, все же, хочется понять к кому он приехал, кто эти люди в его жизни. Он вообще никогда не говорит о прошлом. Почему? Что там было такого, что ему неприятно вспоминать?
Иду вслед за ним, он уже свернул с центральной аллеи и петляет мимо могил. Не спешу, держусь подальше, пусть сделает то, ради чего приехал.
Он подходит к одной из могил, кладет букет и усаживает медведя на мраморную плиту. Подойдя чуть ближе, пытаюсь рассмотреть портрет на стелле из черного камня, но отсюда видно только то, что это женщина, по распущенным на фото волосам. Жена…
Вадим достает сигарету и подкуривает. Молчит. Крепко затягивается и выдыхает дым, подняв голову вверх. И снова смотрит на портрет. Я дрожу, меня кроет непонятными чувствами. О чем он думает? Может, разговаривает с ней? Кем она была в его жизни? Маша сказала, что она погибла по вине его конкурентов. А еще она была беременна.
Стою и не могу привести в порядок чувства. Словно залезла на чужую территорию и подглядываю в чужое окно.
Никольский тушит сигарету о снег, выравнивается и так и стоит, недвижимый.
Подхожу и ровняюсь с ним. Он резко поворачивает на меня голову.
— Что ты здесь делаешь? — в глазах шок, а в голосе недовольство.
— Прости. Я увидела букет в машине и подумала, что ты едешь к женщине.
— И решила проследить?
— Да… Знаю, выгладит глупо.
— Ты даже не представляешь насколько.
— Дай, пожалуйста, ключ, я подожду тебя в машине. Мне пришлось отпустить такси.
Он молча достает из кармана дубленки ключ и протягивает мне. Желваки играют на лице. Ох и выслушаю я, чувствую.
Мельком кидаю взгляд на портрет. Из камня на меня смотрит белокурая, красивая женщина. Ей точно нет и тридцати, выхватываю взглядом дату смерти и ухожу.
Шагая по снегу на выход, кутаюсь в шубу, мне холодно, холод наложился на внутреннюю дрожь. Неприятно и зябко, а еще на душе липкий, мерзкий осадок от собственной глупости.
Двадцать шесть. Ей было двадцать шесть, выдает мозг, обработав надпись с датой. Чуть старше меня и такой нелепый конец. И сегодня дата ее смерти. А игрушка, наверное, для ребенка. Как давно это было, а он до сих пор помнит…
Сажусь в машину, обнимаю себя за плечи и пытаюсь понять, как все погасить теперь.
Бывают случаи, когда нет ничего сложнее, чем быть искренней. Но лучше правда, не тот случай, чтобы придумывать отговорки.
Вадим приходит минут через десять. По мере того, как он приближается, еще сильнее начинаю трястись, не то от страха, не то от холода. Надо было завести машину и включить подогрев сидения.
Он поворачивает ключ, заводит и сам включает тепло и по салону, и на моем кресле. Потом разворачивается ко мне и несколько долгих для меня секунд смотрит странным взглядом, я не могу разобрать его эмоций.
— Так в чем ты хотела меня уличить? — знаю этот тон. Кажется спокойным, но внутри буря.
— Подумала, что у тебя кто-то появился.
— Допустим. Увидела, что это не так. Зачем пошла за мной?
Вдох-выдох.
— Я не могу так, Вадик. Мне нужно было восполнить пробел в понимании тебя. Ты никогда не говоришь о прошлом, как будто его и не было. Что такого там случилось, что теперь это тайна за семью печатями?
— Яна, ты просто охр*нела! Мы с тобой четко обговорили эти моменты. Все предельно ясно — ты не выходишь за рамки правил. Но ты, гребаный стратег, выверенно и планомерно расширяешь эти рамки! С каждым разом делаешь небольшой шаг за границу дозволенного, отвоевывая небольшими клочками новые пространства, устанавливая там свои флажки. Балансируешь на грани, но идешь дальше. А знаешь почему? Потому что, мать твою, у тебя получается! Ты уже поняла, что можешь себе позволить. Поняла, что я тебе позволяю больше, чем когда-то планировал. Намного больше, Яна. Не могу отказать, позволяю давить на нужные тебе, точки и получать от меня то, чего я никогда ни с кем не допускал. Я шел на это сознательно, но сегодня ты нарушила все допустимые пределы!
Грудь болезненно сдавливает, в голове бушует ураган из сотни мыслей. Он все понимает, видит меня насквозь. Это не я беру его своими женскими хитростями, это он позволяет мне это делать. Да, кайфует, но все равно управляет этими процессами. Я, наверное, забылась, поплыла. Это же Никольский. Никого умнее в своей жизни я не встречала. Но, почему-то, именно сейчас я понимаю, что мне нужно узнать о его прошлом. Я хочу этого так остро, что даже, возвратясь в эту ситуацию снова, сделала бы то же самое.
— Вадик, я хочу делить с тобой не только постель. Я хочу быть вместе не только в настоящем, но и в будущем. Но без нашего прошлого нас нет. Мы являемся результатом того, что мы прожили. Мне хочется узнать тебя глубже, понимать, чувствовать. И если в этом моем желании есть вина, прости пожалуйста… Я, наверное, слишком размечталась, желая стать для тебя близким человеком. Если тебе это не нужно, просто скажи. И я больше никогда не сделаю даже шага за пределы, установленных тобой, границ.
Он изучает меня взглядом, долго и безмолвно, я не отвожу глаза. Воздух в нашем пространстве наэлектризован настолько, что кажется, одно неверное слово и тот хрупкий счастливый мир, который нам удалось создать, методом проб и ошибок, взорвется и от него останется лишь пепел.
Вадим глушит мотор, откидывается на спинку и смотрит вперед. Тяжелая тишина накрывает салон. Я даже дышать престаю, так сейчас боюсь услышать от него, что я не настолько ему близка, как мне казалось.
— Сегодня день смерти моей жены и нерожденного ребенка, — как-то задушено прерывает молчание его голос. — Их убили из-за меня…
— Каким образом из-за тебя? — я почти шепчу, вижу, как тяжело ему даются фразы.
— Проходил тендер на жирный участок земли под застройку. Я тогда уже был на плаву, но в городе были люди покрупнее и посолиднее в строительном бизнесе. Самый крутой из них тогда всех попросил убраться подальше от этой земли. Двое отвалили, а я нет. Не привык прогибаться. Он пригрозил серьезными последствиями, а я подумал, что не посмеет, не пойдет на криминал. А он смог… Я до сих пор ношу эту вину, и мне легче загнать ее глубоко, чтобы не бередила память, чем вспоминать и каждый раз испытывать одно и то же, потому что ничего не могу изменить…
Мы снова молчим, наверное, подробностей от Никольского не дождаться. Больше он не скажет.
— Ты ее любил?..
— Любил, наверное, по-своему, если согласился связать жизнь и оставить ребенка. Регина меня устраивала — тихая, спокойная, но при этом знающая себе цену… Хотя страсть я, все равно, искал на стороне. Все хотелось больше огня.
— Нельзя любить и искать что-то на стороне. Любовь — это когда все, что тебе нужно есть в том человеке, который с тобой рядом. Когда и за покоем, и за огнем ты идешь туда, откуда никуда не хочется уходить.
Он поворачивается ко мне, накрывает мою ладонь, лежащую на коленке, сплетает пальцы. И я чувствую тепло. Даже не чувствовала до этого, что у меня ледяные руки. Хотя, машина уже прогрелась, просто нервы.