Исключительно моя (СИ)

За окном пускается ливень, переходящий в град, и барабанит по стеклам окон, на улице становится совсем темно.
— Оу, — говорит хозяин дома — Яна, может, останешься с ночевкой? Куда по такой погоде ехать?
— Я подвезу, — говорит Никольский и многозначительно смотрит на Мирона. Сговорились?
В общем, вечер проходит весело. Мужчины шутят, нам с Машей, после вина, тоже весело. Я расслабляюсь, тоже вставляю какие-то реплики. Никольский подливает еще, но у меня табу — не больше бокала. Когда учили в институте генетику, начиталась такого, что не передать. Не хочу стать такой, как мой отец, всегда держу этот пунктик на контроле.
— Больше не наливать? — спрашивает он.
— Нет.
— У тебя какая-то определенная доза?
— Бокал.
— А если бокал будет больше? — смеется Никольский.
— Значит, три четверти.
— Надеюсь, только в спиртном так? Три четверти?
Все прыскают со смеху. Откровенная пошлость, но от Никольского звучит как-то по-доброму, реально смешно.
Когда все съедено и выпито, около получаса мы еще разговариваем, а потом Никольский смотрит на часы, резко поднимается, перекидывает свой пиджак через плечо.
— Поздно уже, спасибо за ужин. — обращается к хозяевам — Поехали, Яна.
И меня пробирает чувство тревоги. Во-первых, он пил, пусть и немного, но все же. Во-вторых… во-вторых я чувствую, что нам придется поговорить. Он снова весь вечер пожирал меня глазами, ухаживал за столом и ни капли не скрывал своего интереса даже от Романовых.
— Если хочешь, можешь оставаться, Ян, — спешит мне на помощь Маша.
Ну как я останусь? У них родители забрали сына, Мирон тоже стреляет по ней глазами весь вечер, я тут совершенно лишняя сегодня.
— Да нет, поеду, Маш. Я завтра утром к тетке обещала прийти, ей помощь нужна. Отсюда далеко добираться.
Романовы провожают нас на крыльцо, мы идем через двор к черному Ламборгини, стоящему возле ворот, Вадим открывает калитку, затем дверку машины, помогает сесть в салон. Пока обходит машину, мое сердце начинает подрагивать. Что происходит? Это страх? У меня нет опыта общения со взрослыми мужчинами, это не Костя и не Титов. Это уверенный в себе, умный и повидавший множество женщин, мужик.
Вадим заводит машину, и мы отъезжаем от двора.
— Какой у тебя адрес?
— Серова, 16.
Он не включает навигатор, неужели знает где это? Какое-то время едем молча.
— Что за обстоятельства привели тебя в наш город, Яна?
— Я бы не хотела об этом говорить.
— Ладно, не говори. Но если что-то противозаконное или проблемы, то лучше рассказать.
— Кому лучше? — что он обо мне вообще думает?
— Тебе. Может, тебе помощь нужна?
— И ты готов ее оказать? Взамен на что? — поворачиваюсь к нему, смотрю прямо в глаза.
Он спокойно выдерживает мой взгляд.
— Решила поговорить без предисловий? Хорошо.
Бах, бах, бах — сердце частит, а во рту пересохло.
— Ты мне нравишься. Даже больше, я дико тебя хочу. Не знаю, как так случилось, я крайне редко завожу отношения с девушками твоего возраста, если только на одну ночь. А тут прямо пожар. Но это не имеет отношения к твоим проблемам. Я не собираюсь таким образом укладывать тебя в койку.
— А каким собираешься?
— Сначала попробуем классическим.
— Цветы, конфеты, серенады?
— Это опустим. Ужин, шампанское, секс.
— Ты правда думаешь, что я буду с тобой спать?
Он улыбается.
— Спать ты точно не будешь. Если только после секса.
— Вадим, я понимаю откуда в тебе такая самоуверенность, но я не твоя история.
— Аргументируй.
— Что?
— Назови причины: есть другой, не нравлюсь, чем-то не подхожу, что?
— Я не буду одной из… из списка твоих любовниц.
— Это сейчас о прошлом или о настоящем?
— О настоящем.
Не замечаю, как прошла дорога и мы подъехали к моему дому.
— Какой подъезд? — спрашивает Никольский.
— Второй слева.
Машина останавливается у моего подъезда, он выключает зажигание и разворачивается ко мне.
— Если это единственная причина, я ее устраню.
— Не единственная. Я не понимаю таких отношений.
— Каких — таких?
 
— Мне двадцать четыре, я хочу, чтобы меня любили, приглашали на свидания, водили в кино, дарили цветы…
— Яна, если мне сорок, это не значит, что я не могу подарить тебе цветы или наши свидания будут проходить сугубо в постели. Что за представления вообще?
— А что потом? Останусь отмеченная галочкой в списке? Ославленная клеймом любовницы Никольского, брошенной за ненадобностью?
— А ты хочешь, чтобы я на тебе женился?
Он смотрит, как на идиотку, мол, ну и запросы у тебя, девочка.
— Я ничего от тебя не хочу! Я преподаватель, и не хочу иметь испорченную репутацию.
— А я, значит, испорчу твою репутацию… Ну, если со мной быть так стыдно, то ищи конфеты, цветы и серенады.
Он встает, обходит машину и открывает мою дверь. Помогает выбраться, снова накрывает его запах, вдыхаю и не хочу выпускать из легких.
— Спокойной ночи, Яна.
Машина уезжает, а я остаюсь в смятении и с чувством непонятной пустоты. Что это? Так не должно быть.
  
Глава 9
 
Яна
— Яна, а ты завтра еще ко мне придешь? — спрашивает Ростик. Мы играем в детское домино, которое я принесла ему в подарок. Он приболел, и я не смогла не проведать. Поехала прямо после работы.
— Завтра я работаю, а на выходных обязательно приду.
— И будем играть?
— Конечно.
— Ростик, нам пора отпускать крестную и ложиться спать.
— Мм, — дует губы он — мы еще не доиграли.
Маша закатывает под лоб глаза.
— Вынос мозга! И так третий день подряд. С няней не хочет оставаться, спасибо хоть ты пришла, в магазин меня отпустила.
— Чем могу, — улыбаюсь.
— Заваришь чай? Я быстро его уложу, у него уже глаза слипаются.
— Хорошо.
Подруга идет укладывать сына, а я отправляюсь хозяйничать на ее кухне.
Мирон в командировке, и мы, как в старые добрые времена, с удовольствием засиживаемся допоздна, болтая и вспоминая студенческие годы. Только тогда мы зависали у меня. Разговор каким-то образом переходит на тот вечер, когда я была у них в прошлый раз и на Никольского.
— Он мне отношения предлагал, — почему-то, перехожу на тон тише.
— А ты?
— Отказала.
— Я так и подумала, что ты не захочешь. Правильно сделала, Вадим кроме как перепихнуться, ничего не предложит. У него своя концепция на этот счет.
— Маш, он был женат?
— Был, давно. Там неприятная история, он не любит ее вспоминать.
— Расскажи.
— Знаю только то, что рассказывал Мирон. Это было больше десяти лет назад. У Никольского была женщина, они просто встречались без обязательств, потом сошлись, жили в гражданском браке, но разбежались. Никольский изменял, сама видишь — мужчина видный, а в молодости был вообще мачо. А потом выяснилось, что она беременна. Они расписались, вроде, все наладилось. Но жизнь тогда у Вадима была, как на пороховой бочке. Шла дележка сфер влияния в городе, его топили, а он всплывал и снова лез наверх. Когда его жена была на седьмом месяце беременности, конкуренты устроили ей аварию. Камаз вылетел на встречную полосу, и она не справилась с управлением. Разбилась насмерть, вместе с ребенком. С тех пор он один. Ну как один, дефицита женщин он не испытывает, но официально живет один.
Меня странно царапает по душе эта история. Вызывает противоречивые чувства. С одной стороны возникает понимание его образа жизни, с другой неприятно задевает, что у него была та, с которой он связал жизнь. Почему так? Почему неприятно? Зачем я об этом думаю?
Я всегда себя анализирую, привыкла быть честной с собой. Во многом благодаря моей преподавательнице по психологии из института.
Я была у Людмилы Петровны любимой студенткой, мне так нравились ее лекции, я даже домой к ней бегала на чай. Мы много разговаривали, я впитывала каждое слово. Сейчас понимаю, что тогда у меня просто никого не было, мне не хватало мудрого материнского слова, а она умела сказать. Объективно и по делу. Помню, как уходила от нее всегда с чувством выросших за спиной крыльев. Казалось, жизнь прекрасна, в любом своем проявлении и мне все под силу преодолеть.