Ультрамарины

— А что сказали моряки?
— Да ничего, они словно не заметили эту неделю и были очень удивлены тем, как все переполошились. Рассказывают, что капитан потом несколько лет молчал. Никто не знает, что он видел, но это что-то его глубоко изменило.
— Ну, мне кажется, такое легко проверить. На борту есть кое-кто, кому известно явно больше, чем нам.
— Так давай, спроси у нее.
— Оставьте ее в покое.
Наслушавшись историй, задавшись разными вопросами, моряки улыбнулись и продолжили работать. Они словно муравьи, которые делают свое дело совершенно независимо от происходящего. Они проверяют болты, смотрят, нет ли протечки в баках, переходят от электроники к ручной работе, доверяют лишь себе, поднимая или опуская рычаги, контролируют поршни в жаркой атмосфере ревущих двигателей. Они вспоминают все детали функционирования механизмов, гадают, нет ли где незаметной поломки, сбоя системы, о котором им когда-то рассказывали.
Четыре часа проходят в полной тишине, никогда еще члены экипажа не были так внимательны.
Они потеют, изумляясь тому, что цифры на экранах постоянно уменьшаются, они сознают, что при таком раскладе спустя несколько часов моторы заглохнут и корабль будет крошечной точкой посреди океана. Единственным горизонтом окажется белый туман. Никто этого не хочет.
Некоторые уже сердятся, что их заставляют искать мифическую поломку и не зовут на помощь, ведь сюда могли бы прибыть инженеры с новыми идеями и запчастями. Они продолжают искать, но безо всякой уверенности, ожидая момента, когда им скажут «стоп», «хватит», «буксировка», «спасаемся». Хочется поскорее доверить эту работу другим и наконец отдохнуть.
Но корабль продолжает идти. Все цело, просто движение замедляется, скорость невозможно контролировать. И о буре не может быть и речи, море нормальное, по этому поводу тоже не подашь сигнала тревоги.
Корабль спокойно рассекает волны, разгоняет стаи рыб, только теперь его урчание воспринимается иначе, он живой, а люди ему подчинены, это ясно.
— У нас есть контакт с сушей? Кто-то ответил на поданный рапорт?
— На какой рапорт?
— Ну она же писала отчет, докладывала о происходящем, она же на связи с начальством порта.
— Да, конечно.
— Так никто ничего не знает? Никто у нее не спросил? И вообще, где она? До сих пор сидит запершись в кабинете? Мне это не нравится.
— Спокойно! Она работает, думает, как и мы.
— Знаешь, когда мы плавали, — тихо произносит один из моряков, — мне на секунду показалось, что она уйдет без нас, бросит всех. Как рыбок в аквариуме. А теперь… — Он умолкает, боится, что его поднимут на смех, собирается с силами. — А теперь я боюсь, что она сделает что-нибудь. Сделает что-то плохое.
Вопреки ожиданиям, никому не хочется смеяться, никто даже не отвечает.
  
XIII
 
В кармане куртки у него камень. Бело-серая галька, которую он однажды подобрал на пляже. Он хотел вместе с сыном бросить камень в воду и показать, как идут круги, но внезапно остановился, когда мальчик увидел на горизонте красный корабль и сделался серьезным.
— А корабли всегда возвращаются?
— Ты хочешь знать, всегда ли я буду возвращаться из путешествий?
— Нет, я хочу знать, есть ли корабли, которые никогда не возвращаются.
— Да, раньше корабли иногда исчезали в море, они были не такие крепкие, как сейчас, не было связи, чтобы просигналить об опасности. Теперь корабли возвращаются. И гораздо быстрее. Я тебе уже показывал, какая бывает скорость.
Галька осталась в кармане как напоминание о нежданном волнении.
Старпом кладет гальку на стол и набирает в телефоне сообщение, которое улетит, когда они вновь окажутся недалеко от суши. Стирает. Набирает заново. Он знает, что каждое слово вызовет страх или гнев, если неправильно, неточно подобрать. Если сообщение придет не тогда, когда надо. Он знает, что пауза между двумя сообщениями вызовет ревность, муку в потемневших глазах жены. Что бы он ни сделал, ей будет плохо. Он пишет, что сегодня прикоснулся к безднам океана, что испытал головокружение, ныряя в открытое море, а затем — детскую радость во время купания. Он знает, что никому никогда не отправит это сообщение. Стирает. Он пишет о том, что погода ведет себя странно, что тут маленькое приключение, снова стирает. Никакого волнения. И никогда не использовать слово «приключение».
 
Сперва он отправлял фотографии горизонта, думал, что его страсть разделят, что виды корабля на воде — успокоят. Но что бы он ни писал, все было слишком эгоистично. Восхищение волной или солнцем сразу становилось предательством любви и брака, семьи, которая шесть месяцев в году должна жить без него.
Поэтому, как всегда, он не пишет ничего ни о корабле, ни о море, ни о тяжелом труде, ни о том, как за обедом обсуждали технические вопросы, ни о бокальчике вина на ночь перед сном. Он искусственно пытается говорить о любви, стараясь не повторяться, не писать то же, что и вчера, по-новому смотреть на мощное уникальное чувство. Но ничего не выходит. Он стирает. Спрашивает, как дела у малыша. Я люблю вас.
Когда он возвратится, попытается объяснить, как ему иногда страшно, что корабль не вернется, что он не узнает, кем является на самом деле, какая жизнь ему на самом деле по нутру. Он объяснит, что в море надо держаться за собственный разум, контролировать сознание больше, чем где-либо, что надо каждый день проверять свои мысли, как проверяешь широту, долготу, двигатель. Он объяснит, что ветра приносят радость, безумие, забытье.
Но он замолчит, произнеся первое же слово, взгляд жены заставит его молчать, потому что такие разговоры приводят к слезам, срывам, спазмам во всем теле, истерикам, голодовке. И тогда он займется долгосрочными проектами на суше, будет бегать по агентствам недвижимости, чинить садовую ограду, менять кухонную мебель, может, даже машину поменяет, без отдыха, просто в ожидании следующего отбытия.
Он попытается объяснить сыну, как он счастлив, как он любит ощущение власти над стихией, когда огромный корабль рассекает волны. Как он любит чувствовать, что больше не привязан ни к чему, ни к какой земле, что целыми днями можно ни с кем не общаться, потому что некого позвать. Хотя он волнуется за сына, волнуется, переживает, что может не оказаться рядом в сложный момент. Он расскажет сыну только хорошее, о работе приятной, такие вещи, которые говорят детям, чтобы не травмировать психику.
Он оставляет телефон рядом с галькой и билетом на метро, напоминающем о том, что однажды он покинул новенький дом ради студии в Париже. А спустя несколько дней вернулся, вновь приступил к своим обязанностям, повесил занавески, построил вторую стену, зарыл свое приключение где-то в саду.
Он позволил себе перевести дух, и теперь его занимает всеобщее волнение, сообщения по рациям.
Он пишет на листке бумаги «21» и мысленно перечисляет всех коллег. Но один образ его постоянно отвлекает, не дает сосредоточиться. Лицо, возникшее перед ним, когда он думал, что один в море и далеко от шлюпки. Спокойное лицо, серьезное, тот человек совсем не запыхался. Ненормально безмятежное для того купания лицо.
— Это твой первый рейс с ней?
Двое офицеров на палубе курят одну сигарету.
— О нет, я ее знаю с двадцатилетнего возраста. Отличная тетка. Трудяга. Ей было сложно сделать себе имя, не остаться просто дочерью знаменитого отца. Тем более он из ниоткуда, семья неизвестная. Сын рабочего, который однажды увидел море и вбил себе в голову, что будет рассекать волны. У него тоже были разные этапы, когда-то едва находил деньги на комнату в общежитии, а по ночам работал в баре. Исключительный случай. А она всегда хотела идти его дорогой. Никогда не отступала. Никогда не любила земную, как она выражается, жизнь.
— Ее отец до сих пор капитан?