Шалунья (ЛП)

— Она мне уже нравится.
— Ну, не надо. — Бриггс хмурится.
— Почему нет?
— Потому что я знаю, как ты конкурентоспособен.
Я бросаю на него косой взгляд. — Не из-за какой-то девчонки.
— Точно, — фыркнул Бриггс. — Только из-за всего остального.
Я вытягиваю шею, пытаясь заглянуть в коробку Келлера. Я вижу манящий кусочек спины девушки, ее плечо и край уха.
Я не верю в это. Но меня заинтриговала идея секса в загородном клубе.
Устремив взгляд на изгиб ее бедра, я говорю: — У меня есть все самое лучшее… почему бы не это?
— Нет, черт возьми. — Бриггс качает головой.
— Почему нет?
— Потому что что, если это действительно так хорошо? И больше никогда не будет так хорошо? Забей. Я буду придерживаться небрежного, пьяного секса по последнему звонку — такого, который я могу получить в любое время, когда захочу.
Да. Это определенно решает дело.
Я пересекаю комнату, чтобы взять "Reissdorf", который я не буду пить. Отсюда я могу беспрепятственно попасть в полулюкс.
Келлер действительно выглядит по-другому — голова поднята, плечи отведены назад, он загорелый и почти стильный. Но именно Блейк Эббот — магнит в комнате. Самые важные люди сгрудились вокруг нее. Она разговаривает с Фрейдманом, который управляет шестым по величине хедж-фондом в городе. Кажется, я ни разу не видел, чтобы этот стервятник, пьющий холодный кофе, хотя бы улыбнулся. Теперь же он выставил на всеобщее обозрение все свои вставные челюсти, а его костлявые плечи трясутся от смеха.
Если она не будет осторожна, то вызовет коронарный приступ у будущего клиента.
Мне противно от собственной мысли.
От одной мысли, что морщинистые когти Фрейдмана коснутся этого пышного тела, мне хочется блевать.
Кроме того, это пренебрежительно. Фрейдман цепляется за каждое ее слово не потому, что хочет ее трахнуть — она его искренне рассмешила.
Я хочу знать, что она сказала.
Я выхожу в коридор и прохожу мимо двери в полулюкс. Я не могу разобрать ни слова из лепета разговоров внутри — только запах слишком большого количества мужчин, сдобренный нотками ее духов. Мои ноги подкашиваются, словно я пропустил шаг.
Я наблюдаю за тем, как она стоит, как располагает свое тело, прижимает кончик пальца к челюсти. Медленная улыбка, взгляд в глаза. Она хороша в своем деле, действительно чертовски хороша.
Она не единственная женщина в комнате — Мириам Кастро, главный трейдер Bridgewater, движется сквозь толпу, как ассасин. Что меня действительно впечатляет, так это то, как Блейк легко с ней общается.
Она настолько естественна, что я почти пропустил момент, когда она оступилась. Келлер прерывает ее разговор с Кастро, кладет свою руку на ее спину и что-то шепчет ей на ухо. Ее верхняя губа кривится, вспышку раздражения она скрывает улыбкой.
Она манящая. Я не хочу быть соблазненным, я активно раздражаюсь. И все же мне хочется покинуть свой номер, чтобы втиснуться рядом с Келлер.
Каким-то образом я забрел в дверной проем.
Ее глаза метнулись вверх. Ловит мой. Задерживаются ровно на одну секунду.
— Вам что-нибудь нужно, мистер Хауэлл? — Встревоженный служитель появляется у моего локтя.
— Нет.
Я прохожу мимо него и направляюсь обратно к ряду мониторов вдоль стены. У меня есть мониторы в моем собственном номере, но эти мне неожиданно нравятся больше.
Я не спеша прокручиваю названия на экране. Американская лошадь Астероид, Золотоискатель, Красавчик… В этом году я следил за ними внимательнее, чем обычно, думая, что, возможно, наконец-то куплю себе скаковую лошадь.
Последнее имя в списке — новое поступление. Взлетная полоса была добавлен сегодня утром, после того как Паутина провалил тест на мочу. Я узнал об этом за час до появления букмекеров и мысленно поставил на жеребенка худшие коэффициенты, чем они. Он выиграл всего одну скачку.
Я ставлю на Астероида, второго фаворита.
Каблуки щелкают по плитке. Я снова чувствую ее запах, дымный, мускусный, едва сладкий. Ее духи пряные, как чай, кожа под ними теплая, как мед, приторно-сладкая. Я бы дорого заплатил за флакон с этим ароматом и распылял его по дому. Но тогда я никогда не смогу работать.
 
Я поворачиваюсь, думая, что она пришла поговорить со мной. Вместо этого она занимает место тремя мониторами ниже и делает ставку.
Я все еще уверен, что она пришла сюда ради меня.
Я жду, пока она распечатает свой билет, и поворачиваюсь.
Когда этот момент наступает, мне кажется, что в лицо ударил порыв воздуха.
Она хорошо смотрелась со спины, а прямо — еще лучше. Я не могу определить, какие у нее глаза — голубые или зеленые.
Никто не разговаривает. Мы оцениваем друг друга.
Я киваю на ее туфли, гладкие, остроносые и опасные.
— Удивительно, что ты не попросила кого-нибудь из этих недоумков совершить прогулку за тебя.
Она улыбается. Ямочка появляется и исчезает, словно подмигивая.
— Я не думала, что им можно доверять.
Ее голос проходит по моему позвоночнику. Она держит свой билет так, что я не вижу, какую лошадь она выбрала.
Она высокая, я еще выше. Ее дыхание замедляется, чем ближе я подхожу.
Я делаю шаг прямо в ее пространство, так что мы находимся в одном воздухе, и ей приходится наклонить подбородок.
Ее глаза определенно зеленые.
Я выхватываю билет у нее из рук.
Снова вспышка гнева — поражаюсь, как быстро она его скрывает. Даже когда я специально ее раздражаю.
Я говорю: — Полетная линия — сорок к одному. Что ты знаешь такого, чего не знаю я?
— Много чего. — Она выхватывает свой билет обратно. — Столица Марокко. Как приготовить идеальное яйцо-пашот.
— С чего ты взяла, что я не умею готовить яйца?
— Я не сказала, что ты не можешь его приправить. Я сказал, что ты не можешь сделать это так же идеально, как я.
Я притворяюсь, что обиделся. — Не надо меня недооценивать.
Она улыбается мне, не дрогнув. — Я бы никогда..
Мы стоим так близко, что между моей рукой и ее бедром всего дюйм пространства. Мне хочется нечаянно прикоснуться к ней. Думаю, она хочет, чтобы я попробовал. Я знаю, что ее работа — вести себя так, будто она этого хочет, но, как и гнев, это ощущение реально. Жар, просачивающийся из-под этого спокойного, ровного спокойствия.
Мы не представились друг другу. Я знаю, кто она, и был бы оскорблен, если бы она не знала меня.
Она скрещивает руки, наклоняет голову, переводит взгляд с моего лица на грудь и обратно. — Я рада видеть тебя здесь.
Я улыбаюсь. — Почему?
— Ну, как ты знаешь, все миллиардеры должны купить скаковую лошадь, гоночный автомобиль или ракету на Марс.
— Я еще ничего из этого не купил.
Она поднимает палец: — Но ты купишь…, — затем опускает палец, вынося приговор: —…и мне больше всего нравятся миллиардеры-лошадники.
Меня забавляет, что у нее есть предпочтения в миллиардерах.
— В чем разница?
У меня есть своя теория. Я хочу услышать ее.
Она перебирает их на пальцах.
— Космические миллиардеры: мания величия. Никто не слишком хорош для Земли. Формула-1: это особый вид психопатов, которые затачивают карандаш все острее, острее, острее на восьмую долю секунды, пока не сойдут с ума. Но владельцы лошадей…
Я жду оценки, гадая, правильно ли она меня поняла.
— Владельцы лошадей — мечтатели. Сорок четыре тысячи жеребят регистрируются каждый год, но только шестнадцать добираются до Бельмонта.
Мне нравится ее теория, но она слишком щедрая.
— Они не мечтатели, они азартные игроки. Если ты разбиваешь гоночный автомобиль, то выписываешь чек на пятнадцать миллионов долларов и покупаешь другой. А здесь ты ставишь на кон весь свой бизнес. Если лошадь упадет и сломает ногу, вы не просто проиграете скачки, вы потеряете свою ферму. Сегодняшний фаворит имеет миллионную плату за жеребца. Его владелец только что поставил на конюшню плату в миллион долларов в день, потому что он должен это сделать, чтобы сохранить ее.