Седьмой прыжок с кульбитом (СИ)
Машинально кивнув Антону, товарищ Иванов плюхнулся на стул. Потом схватил чужую кофейную чашку и махом выдул напиток. Одним глотком, будто воду. Баронесса на это не обратила никакого внимания. Более того, она озабоченно воскликнула:
— Влад, что случилось? На тебе лица нет.
Потеря лица считается страшным делом в китайском менталитете. Только насчет товарища Иванова я мог бы поспорить — во-первых, он далеко не китаец, скорее наоборот, а во-вторых, лицо у него имелось. Это лицо было похоже на лицо рыбы, выброшенной на берег. Однако отмечать такое сходство вслух я воздержался, лишь для Антона сообщил:
— Изменившимся лицом маркиз бежит пруду.
Парень не отозвался. Покончив с яйцом, он без промедления устремился вглубь салата, буквально погружаясь во внутренний мир блюда. Наверно, ищет там мишленовскую звезду. Отвлечь от этого занятия его могло что-то серьезное, нечто более важное, чем похождения лица представителя министерства культуры.
Выдохнув, Иванов ответил на вопрос исчерпывающе:
— Ты не поверишь, но мне приказали собираться в Германию.
— Да что ты говоришь? Как это мило! — обрадовалась она. — Очень неожиданно хорошо. Ты будешь у нас атташе по культуре?
Эта гипотеза Антона развеселила:
— Атташе по физкультуре, — буркнул он мне. — Тоже мне, нашелся культурный советник.
Товарищ Иванов как будто мысли прочитал:
— Не атташе, — возразил он, — буду у них руководителем оркестра.
И ткнул пальцем в Антона.
— Хм, — задумалась дирижерша.
— Хм, — зеркально отозвался парень, почесывая стриженую макушку.
Как и мне, баронессе такое назначение показалось странным. Когда представителя министерства культуры отправляют руководить провинциальным студенческим оркестром, хочется уловить логику. Она не улавливалась. И товарищ Иванов тоже в тему не врубался. Состояние пораженной Марии понять можно: управлять музыкальным коллективом непросто, здесь же надо что-то уметь. И знать, как оно работает. Это вам не советской культурой руководить.
А вот Антон информацию о назначении нового начальника принял более спокойно. По крайней мере, жевать не перестал. Видимо, после худрука в лице парторга, новость в лице Иванова ударом не стала. А что? Товарищ Косач был хорошим смотрящим, на сцену Малого зала не рвался. Да он из кабинета не вылезал, красавчик!
Девочкам такой подход нравился. Это просто здорово, когда начальство ни разу на репетиции не появилось. Шлифуй себе русские народные песни, а между ними, для души, монгольский рок разучивай. Может, и новый босс себя так поведет? Хотелось бы верить. Ладно, жизнь покажет.
Черт побери, а с чего это я так распереживался? Нас с Антоном словно местами поменяли — я волнуюсь, будто барышня перед первым свиданием, а он сидит спокойно, только жрет как голодный УАЗ «Патриот». Помнится, читал я фантастический роман о девочке, которая проснулась взрослой. В смысле, тело взрослое, а мозги прежние, детские. Она там, в рассказе, стремительно рушит свою жизнь. А я, в отличие от этой девочки, впал в детство. Но тоже рушу.
Тем временем Иванов, подозвав официанта, бросил:
— Стакан воды.
— Холодной? — официант, видимо, почувствовал резкое повышение статуса представителя министерства культуры, поэтому вел себя крайне предупредительно. — Без газа?
— Да, — кивнул новоиспеченный босс. И тут же поправился: — Нет, давайте бутылку боржоми. И еще кофе даме.
Таким голосом обычно объявляют не кофе, а «всем шампанского!», но Иванов выдал приказ тихим голосом, без всякой помпы. А затем обернулся к Марии:
— В среду, сразу после первомайских праздников, я должен прибыть в ростовский музыкально-педагогический институт, чтобы представиться руководству. Приказ о назначении отправлен фельдъегерской связью на имя ректора. В министерстве культуры я больше не работаю.
— А где ты работаешь? — баронесса выпрямилась и почему-то оглянулась.
— В музпеде, — увидев непонимание, Иванов повторил: — В ростовском музыкально-педагогическом. Там я теперь работаю педагогом.
Переварив сказанное, Мария фон Вагнер уподобилась товарищу Иванову. В смысле, тоже стала похожа на ту рыбу, что выбросили на берег. Короче, краше только в гроб кладут.
Антон перестал жевать и отложил вилку:
— Дед, я не ослышался?
— Вот, руководитель вашего оркестра товарищ Иванов, — подтвердил я. — Прошу любить и жаловать.
Парень поднял глаза на человека, ставшего центром внимания:
— Педагог от какой кафедры, простите?
Иванов нахмурился, вспоминая:
— Кафедра хорового дирижирования.
Пребывая в недоумении, баронесса жевала губами. И даже не поинтересовалась, умеет ли товарищ Иванов работать по специальности? А ведь управлять хором в оркестровой яме дано не каждому.
— Капец вам, ребята, — сообщил я Антону. — Станете ходить строем, а этот тип будет вами дирижировать.
Развернув накрахмаленную салфетку, свернутую в красивый конус, Антон промокнул губы. И прикрылся ею, чтобы не заржать. Тем временем товарищ Иванов гулко пил боржоми. Газ пузырился в стакане и шипел из носа, но он выпил всё. Видимо, вспомнил песню ирландских цыган «Down in one, down in one», что в переводе означает «Пей до дна, пей до дна».
Иванов выпил до дна, и налил еще.
— А что сказали неофициально? — Мария покрутила пальцем, словно набирает на диске номер телефона.
— Кто сказал? — насторожился Иванов.
— Ну, начальство из министерства твоей культуры.
— Ах да, министерство культуры! Это был начальник управления… по связям с общественностью, — облегченно выдохнул Иванов и приготовился врать вслед за этой ложью. Странно только, что передал он чистую правду: — Начальство сказало, что репертуар оркестра утвержден, надо следить исключительно за дисциплиной. С музыкой там всё в порядке — Надежда Козловская в декретном отпуске, но руководит оркестром по телефону. Антон Бережной все инструкции четко выполняет.
— Музыка хорошая, — согласилась баронесса. — Очень хорошая.
— Так-так, — буркнул мне Антон интонациями Коли Уварова, — значит наш парторг — всё? Мимо Германии пролетает, как пуля у виска?
— Да, — горько согласился я. — Как пуля над Парижем.
Такой ход сверху, что сделал товарищ Пельше, мне и в страшном сне не мог присниться. Хотелось как лучше, а получилось как всегда — из огня да в полымя. А ведь я многого не просил: всего-навсего не лезть в дела оркестра!
Наступила пауза, в которой все предались раздумьям. То есть Мария курила Мальборо, Иванов пил боржоми, Антон добивал свой обед, а я пытался понять, чего этим гамбитом хотел сказать Арвид Янович. И ведь прямо не спросишь! Свою роль в оркестре мне хотелось сохранить в тайне.
Тем временем к нашему столику приблизился небритый парень. Выглядел он лихо, лохмато и навеселе. Судя по всему, югослав и, скорее всего, хорват. Могу ошибиться, их там не разберешь. Как граждан Советского Союза за границей не различали и везде называли русскими, так и у нас народы Югославии называли кратко — югами.
И только юги могли шататься по гостинице вот так, по-простецки — в мятой футболке, спортивных штанах и гостиничных тапочках. Не все, конечно, но многие. Юги даже в подвал, где располагался ультрамодный ночной бар, ходили в таком босяцком виде. Тусили беззаботно, и девчонок клеили. Насмотрелся я в свое время, даже как-то в потасовке участвовал. Вот только Антону этого знать не надо, особо здесь гордиться нечем.
— Простите, фройляйн, у вас не найдется закурить? — на приличном немецком языке спросил прилично поддатый югослав.
Он даже поклонился, пижон. И ведь не знает, что год назад, в феврале 1971 года, обращение «фройляйн» запретили — в рамках борьбы за гендерное равноправие. По мнению феминисток ФРГ, слово среднего рода «фройляйн» с ласкательным суффиксом «ляйн» указывает не некоторую незрелость, и даже неполноценность дамы. Теперь величать «барышнями» разрешалось разве что операторов телефонных станций. Причем независимо от возраста, все они стали «фройляйн». А в германском обществе осталось одно обращение к женщине — «фрау», то есть «госпожа».