Чистовик

Тяжело ухнуло. В воздух за стеной поднялся столб пыли и дыма. Земля задрожала под ногами, в домах зазвенели стекла. Я подумал было, что арканцы подтащили через портал артиллерию, но Рудольф вымолвил:
– Наконец-то!
– Что это? – спросил я.
– Мы не можем уничтожить башню таможенника, – сказал кардинал. – Но сейчас она находится на глубине ста метров, в штольне, и с верхом залита серной и азотной кислотами. Господи… помилуй слуг твоих, отдавших жизнь за тебя…
– Не стой столбом! – Элиса толкнула меня. – Ходу!
Они явно собирались идти дальше, к стенам Ватикана. К святому городу, построенному над каменоломней, ставшей капканом для арканцев – и общей могилой для десантников, гвардейцев, собак, горгулий…
Если ты не можешь заделать нору – затопи ее.
Нет, я не мог осуждать властителей здешнего мира. Их выбор – как бороться с врагом. Тем более что это мое появление обострило противостояние.
Но я невольно вспоминал уютную часовую лавочку таможенника Андрея, его часы, где вместо несуществующих кукушек жили деревянные вороны, его самого – наигранно-велеречивого, одетого в восточный халат.
Атомный взрыв уничтожает портал.
А кислота, в которую обрушилась башня?
Очень хотелось верить, что в других мирах она устоит. И лишившийся своего нежеланного выхода во взбунтовавшийся против функционалов мир таможенник заживет спокойной жизнью, мастеря часы и споря с «муслимами» о том, чья вера лучше…
Мы бежали по улице. Мешала конная охрана, которая пыталась прикрывать нас со всех сторон. От мельтешения красок рябило в глазах, и я невольно подумал, что пестрые мундиры имеют помимо декоративного еще один смысл – отвлекать нападающих на гвардейцев…
Кардинал уже тяжело дышал. Ему мешал и возраст, и пышное облачение.
Может быть, стоило ехать в карете?
А может, и смысла нет бежать – десант ликвидирован, атака захлебнулась, врагов больше нет?
И тут я увидел такое, перед чем померкли и арканцы на реактивных ранцах, и ожившие горгульи, и разверзшийся под таможней ад.
Я увидел, как вырастает новый портал.
Дома здесь шли вплотную друг к другу: невысокие, в три-четыре этажа, с распахнутыми наружу створчатыми окнами, нависающими над улицей маленькими кружевными балкончиками, узкими щелями переулков и ведущими во дворы арками. Все это было так тесно сжато, так сцементировано пылью веков, что какой-то один дом даже невозможно было выхватить взглядом.
Но теперь улица перед нами шевелилась. Будто раздвигая молочные зубы, вылезал из челюсти коренной – так и между двумя старыми зданиями ворочалось, раздвигая стены и осыпая штукатурку, новое строение. Назвать его башней я бы не рискнул, домом – тем более. Просто стена, грубо оштукатуренная, с проглядывающими кирпичами. Но стена становилась все шире, раздвигая соседние дома, в ней наметились окна – на втором и третьем этаже, а на первом – дверь. Пока еще совсем узкая, сантиметров двадцать, будто сжатое с боков изображение на экране неправильно настроенного телевизора. Узенькая-узенькая дверца, разве что для девочки Алисы из сказки Кэрролла, да и то – очень оголодавшей Алисы, давно не евшей волшебных грибочков и не пившей из волшебных пузырьков…
– Таможня! – закричал я, протягивая руку.
Гвардейцы пришпорили коней и поскакали к рождающемуся порталу. Они тоже увидели!
Стена вспучилась, пароксизмом усилий раздвигая дома. С негодующим скрипом лопнули балконные перила на соседнем здании, и закачалось, доставая до мостовой, чистое белье на оборванной веревке. Из балконной двери высунулась толстая женщина в халате и, не отводя от нас растерянного взгляда, стала сматывать веревку, спасая белье.
Дверь в таможню расширилась, обретя нормальную ширину. И распахнулась во всю ширь.
Три человека – один сидел на корточках, двое нависали над ним, выставили наружу стволы автоматов. Я увидел скрытые тонированным стеклом лица – десантники были в касках с опущенными шлемами. Бедные боевые йоркширы…
Я упал на мостовую, прикрывая голову руками, будто мои ладони могли остановить свинец.
Загрохотало.
Зашлепали пули, пронзая живое.
Заржали умирающие лошади.
В воздухе сверкнули брошенные пики.
Я до самого конца надеялся, что это маскарадное оружие внезапно окажется чем-то большим – как горгульи на соборе. Но это были всего лишь пики.
Только очень острые.
Одно пронзило стекло и вошло в голову десантника – он завалился, продолжая строчить, но уже внутрь башни. Два других прикололи к земле стрелявшего от колена. Третий уцелел и продолжал палить. Я увидел, как падают одна за другой девушки-гвардейцы – те три, что атаковали портал. Две утаскивали кардинала, при этом закрывая своими телами. Меня тоже рывком подняли – это была Элиса и третья из охранниц.
– Уходим! – Элиса сорвала с шеи свое замысловатое ожерелье и метнула в портал.
А вот это и впрямь был сюрприз.
Золотые пчелы ожили. Отцепились друг от друга. И гудящим облачком понеслись в портал. Вопли, которые раздались следом, наводили на мысль, что все в мире фигня, кроме пчел.
Йоркширов я заметил не сразу. Они не кинулись на врага в лоб, как я ожидал. Разделились на две стайки – и замерли, вжимаясь в стены, слева и справа от двери. Выжидали.
Я искренне понадеялся, что арканцы не слишком утруждались бронированием задниц.
Атака захлебнулась. Не знаю, что сыграло главную роль – самоубийственная отвага девушек, засада свирепых йоркширских терьеров или все-таки ожерелье Элисы. Скорее последнее – ор и захлебывающиеся крики изнутри башни не прекращались, а еще гремели выстрелы, заставляя думать, что обезумевшие десантники палят по осам из автоматов.
Но вся беда была в том, что на нашем пути к стенам Ватикана мелькали новые стремительные фигуры, вызывающие в моей памяти не самый удачный день – день моего посещения Аркана…
– Сюда!
Одна из девушек пинком выбила дверь. Чего здесь было больше – сил и тренировок или хлипкости дверей в благодатном климате Италии, не знаю. Мы ворвались в чей-то дом. Вскрикнула, прикрывая собой двух маленьких детей, женщина. Кардинал на ходу осенил ее крестным знамением и сопроводил благословение еще более ценным советом:
– Прячьтесь, живо!
Девушки уже закрывали двери и подтаскивали к ним старый громоздкий буфет. На мой взгляд, это было глупостью, окна все равно оставались открытыми.
– Есть второй выход? – спросил я женщину, уже тянущую малышей в другую комнату. Ответила мне Элиса:
– Конечно, есть. Ты думал, мы позволим загнать себя в мышеловку на улицах Рима? Вперед!
Коридор.
Дверь.
Кухня с булькающей кастрюлей на плите. Окно разбито, доносятся выстрелы. На полу скользкие нити спагетти и разбитая тарелка.
Я вдруг понял, что нас осталось пятеро. Еще одна девушка осталась прикрывать отступление.
– Они чуют тебя, Кирилл. – Кардинал с состраданием посмотрел на меня. – Если мы не сможем тебя спрятать… Элиса!
– Я поняла, – отозвалась девушка.
Я тоже понял, и мне не понравилось.
Еще один коридор.
Дверь – разлетевшаяся от удара Элисы.
Узкая улочка, над которой почти сомкнулись крыши домов.
Мы не бежали – тут было трудно бежать. Да и Рудольф едва переводил дух.
– Что же в тебе такого… важного? – задыхаясь, спросил он. – Господи… если бы я знал ответ!
– На какой вопрос? Убивать меня или нет? – спросил я на ходу. Кардинал не ответил, но сбился с шага.
Опять доносились выстрелы в небе – и клекот оживших горгулий. Я представил, как все это выглядит для богобоязненных жителей Ватикана. Конец света, не иначе…
– Еще сто метров и направо, – сказала Элиса. – Там казармы полиции. Будет легче. Держитесь, ваше преосвященство.
Кардинал остановился, посмотрел на нее. И неожиданно сказал:
– Я… отменяю приказ.
– Даже если его возьмут в плен? – Элиса бросила на меня мимолетный взгляд.
– Если есть хоть тень сомнений… – Он не договорил. Перекрестился. И повернулся ко мне: – Кирилл… Найди сердце тьмы. Даже у абсолютного зла должно быть сердце.