Красавица и босс мафии (ЛП)

— Мне что пять лет?
— Ты точно ведешь себя как ребенок.
— И что еще ты скажешь?
— Ты боишься спросить разрешения у мамы.
— Я боюсь потерять те крохи свободы, которые я обрела, — говорю я, делая шаг в сторону от идеально заправленной кровати после того, как мы закончили взбивать подушки. Рафаэла скрещивает руки перед грудью, прежде чем ответить мне.
— Думаю, ты боишься обрести больше свободы, — говорит она, и я отвожу взгляд. — Почему?
— Я просто не хочу разрушать доверие, которое я начала завоевывать, Рафаэла. Только это.
— И именно потому, что я это знаю, я пытаюсь убедить тебя спросить разрешения, если бы не это, я бы пыталась убедить тебя просто войти в дверь и уйти. — Я задумчиво прикусываю губу.
Спросить разрешения не так уж и плохо, верно? Луиджия уже две недели оставляет мою дверь незапертой, я ни о чем не спрашивала, и она тоже ничего не комментировала. Это был молчаливый вотум доверия, и я понимала это, равно как и уважала.
Потому что куда бы я могла пойти? Прошло больше месяца с момента моего приезда, а я уже знаю, что я единственный сотрудник, кроме самой Луиджии, который спит в главном доме. Все остальные, включая Рафаэлу, живут в пристройке для сотрудников. Так что я не могу никуда уйти.
Идея покинуть главный дом в одиночку после наступления темноты, пусть даже для того, чтобы сходить в пристройку к Рафаэле, не слишком привлекательна. Несмотря на то, что другие сотрудники в доме больше не смотрят на меня с подозрением, солдаты все равно кажутся мне страшными. В основном потому, что я не сомневаюсь, что, в отличие от служащих, у которых есть только подозрения и догадки, они точно знают, зачем я здесь.
— Ладно, — наконец соглашаюсь я, думая, что и так уже слишком много думаю.
— Ладно, что? — Спрашивает она с ожиданием на лице.
— Я спрошу ее.
— Спросишь? — Моргает она, уже кусая улыбку, и я закатываю глаза.
— Обязательно. — Рафаэла испускает пронзительный крик, прежде чем перепрыгнуть через пространство между нами и броситься ко мне в объятия, отчего мы обе падаем на кровать, которую только что застелили.
Я пытаюсь сопротивляться, но из моего горла вырывается настоящий смех. Громкий и веселый, какого я не помнила за долгое-долгое время.
Позже, сидя на сиденье под окном в своей комнате, я смотрю на полные виноградники и небо, окрашенное сумерками, и думаю, как делаю это каждый день, о движении листьев и шуме ветра. Пейзаж тот же, что и всегда, но почему-то он как будто другой, есть настойчивое ощущение, что он смотрит на меня в ответ.
Я прикусываю губу, прежде чем перевести взгляд на маленький столик в другом конце комнаты: листы на нем перехватывают мое внимание. Это бумаги, по которым я изучаю итальянский, здесь много исписанных листов, но есть и пустые.
Нерешительность овладевает мной, пока я не выдыхаю и не встаю. Я подхожу к столу, беру бумагу, карандаш и возвращаюсь к окну.
И вот мои руки делают то, на что я уже не надеялась, что они способны… они рисуют.
ГЛАВА 22
ГАБРИЭЛЛА МАТОС
Я на улице.
Все, что раньше было далекой картинкой, теперь стоит у меня перед глазами, и я не могу перестать бешено двигать головой из стороны в сторону, впитывая каждую деталь. Я до сих пор не могу поверить, что Луиджия действительно выпустила меня.
Она просто разрешила это.
Она назначила мне комендантский час? Да. Она ясно дала понять, что я не должна попадать ни в какие неприятности? Тоже да. Но она позволила мне выйти!
Я глубоко вдыхаю, и путаная смесь запаха свежего винограда и множества других вещей овладевает моими чувствами с такой силой, что я перестаю идти и закрываю глаза, чтобы насладиться этим. На моих губах появляется маленькая улыбка без зубов, и я слышу смех Рафаэлы.
Я поднимаю веки, желая узнать причину смеха, и понимаю, что это я. Я закатываю глаза на подругу, а она делает вид, что изо всех сил пытается сдержать смех, но спустя несколько секунд снова смеется.
— Похоже, ты никогда раньше не видела людей, — объясняет она.
 
— Я никогда не видела ни этих людей, ни этих вещей.
Рынок поселенцев – это бесконечное пространство деревянных и белых джутовых лотков. Он настолько не похож на все, что я когда-либо видела, что кажется сошедшим со страниц фантастической книги, действие которой происходит в абстрактный период времени, где смешались современность и прошлое.
Пол города, вымощенный булыжником и окруженный домами с разноцветными стенами и арочными дверями и окнами, заполнен людьми, покупающими и продающими все виды товаров, которые только можно себе представить. Хлеб, пирожные, сладости, джемы, одежда, ремесленные изделия, музыкальные инструменты, и я почти уверена, что мы прошли мимо ларька, где продавали коз.
Рафаэла объяснила мне, что многие люди приезжают из городов и даже соседних стран, чтобы поработать на уборке урожая в качестве опыта или просто за дополнительные деньги, но есть и много сельских работников, которые делают это ежегодно, как часть своего рабочего графика, что объясняет экзотическую смесь людей и предметов, представленных на этой ярмарке.
Я хожу между палатками, стараясь не подходить слишком близко и не прикасаться к вещам. Не хочу давать кому-то надежду, что я что-то куплю, ведь у меня в кармане нет даже монетки. Рафа уже купила пухлую буханку хлеба и заставила меня принять половину, но я не намерена больше позволять ей тратить на меня свои деньги, как бы ни была настойчива моя подруга.
Мы проходим мимо палатки, рядом с которой стоит огромное зеркало, и мое внимание привлекает отражающееся в нем изображение. Я останавливаюсь на месте, моргаю и подхожу к блестящей поверхности, когда девушка по ту сторону смотрит на меня почти с таким же любопытством, как и я на нее.
В моей комнате есть зеркала, но задолго до того, как я пересекла океан, я овладела умением игнорировать их, смотреть в них, не видя своего отражения в стекле. Однако сегодня днем, не знаю, был ли это шок, вызванный отражением, или удивление от того, что я нашла этот предмет посреди улицы, но что-то сорвало с меня вуаль, которую я годами держала в идеальном положении.
Мои волосы распущены и спадают по спине, они выросли с тех пор, как я в последний раз замечала их. Волны спускаются от уровня моих ушей до уровня чуть выше копчика в виде занавеса из темных локонов. Моя кожа стала еще светлее, чем раньше, обнажив веснушки на носу и щеках. Без постоянного пребывания на солнце в последние недели загар сошел на нет, осталась лишь бледность, с которой я появилась на свет.
Мои изгибы стали полнее, а почти скелетный вид, который я культивировала в себе годами, кажется далеким прошлым. Я всегда знала, что недостаток пищи - один из главных виновников моего почти болезненного вида, но сейчас страшно видеть это так ясно. Цвет моих щек не оставляет сомнений.
Я разглядываю платье с высокой талией, поддерживающее мою маленькую грудь так деликатно, что не найти его странным на моем теле просто невозможно. Раньше у меня не было платья. Конечно, есть униформа, которую я ношу здесь, но в повседневной жизни я не помню, когда в последний раз надевала платье. Они непрактичны для работы, если только вы не модель на подиуме, а мне нужно было всегда быть готовой к работе.
Рафаэла останавливается рядом со мной и обхватывает мою талию одной рукой, а другой целует меня в щеку. Мы практически одного роста, но она умудряется быть еще белее меня. Ее волосы доходят чуть ниже плеч и имеют темные светлые корни, а концы светлее. Наш образ бок о бок вызывает на моем лице улыбку.
— Ты прекрасна, — хвалит она, и я глупо краснею.
— Пойдем. — Я беру ее за руку и тащу за собой, чтобы продолжить наши блуждания по бесконечным коридорам палаток.
Мы шли, шли и шли, пока не устали, а потом сели на стулья и заговорили обо всем и ни о чем. Разговаривать с Рафаэлой легко. Она все сделала так, чтобы мне было комфортно, когда я знала не более полудюжины слов по-итальянски, а сейчас, когда мы уже больше месяца занимаемся и все свободное время по вечерам и воскресеньям я провожу в одиночестве, читая свои записи, а с недавних пор и словарь, чтобы пополнить словарный запас, все становится намного проще.