Перекресток одиночества 4: Часть вторая (СИ)

Ледяные клыки, ледяные колонны, столпы смерти, погибель альпинистов — у сераков много названий. Чаще всего они встречаются у передней кромки горного ледника. Представляют собой нагромождение ледяных шатких колонн и огромных порой глыб. Между этими образованиями имеются узкие сумрачные проходы. Некоторые из этих ходов более чем широки и выглядят прогулочными дорожками, в другие едва протиснешься, в некоторые не просунешь и руку. Величественные поля сераков выглядят красиво и монументально. Человек неопытный даже и не осознает опасности, глядя на них. Но на самом деле это воплощение непредсказуемости и ужаса. Сераки вполне можно и нужно сравнивать с русской рулеткой. В рулетке тебе необходимо вставить единственный патрон в револьверный барабан, потом крутнуть, поднести ствол к виску и нажать спуск — так ты глупо испытаешь свою удачу. В случае с сераками достаточно просто войти в этот лабиринт и попытаться пройти его насквозь. Может быть тебе повезет. А может быть нет и от тебя останется лишь растертое красное длинное пятно и размозжённые кости…
Сераки неустойчивы. И они склонны обрушиваться. Причем случается это мгновенно и зачастую беззвучно.
Раз! И многотонная ледяная колонна с основанием метров в пять вдруг буднично заваливается на идущую мимо нее группу альпинистов. Они могут даже не успеть заметить опасности, а затем свет просто навсегда погаснет в их глазах.
Каждый год сераки там на Земле убивают кучу народа. Да не так уж много, если смотреть на число погибших, но ведь и в ледники лезет не так много народа. Так что это настоящие убийцы всего живого. Они настоящее предостережение всем тем наглым упрямцам, что вздумали покорить снежную вершину — эй, ты! Видишь? Мы стоим у тебя на пути — и хотим убить тебя! Не лезь! Но люди отчаянны. Люди лезут. Кто-то проходит, а кто-то погибает…
И как раз сейчас я и видел одно из таких безмолвных, но при этом очень громких предостережений — там внизу под холмом. Я видел длинный и будто изломанный ледяной «язык», выходящий прямо из крутого белого склона. Склон этот принадлежал не холму, о нет. Поведя биноклем, я осмотрел склон сначала в одном направлении, а затем в другом — насколько хватило освещения. Высоченная, примерно тридцатиметровая стена поднималась и будто бы нависала над нами, выглядя как моментально заледеневшая стена цунами. Хотя истинной высоты этой невероятной преграды я различить не мог — мешала сплошная снежная круговерть, несущаяся вдоль склона с бешенной скоростью. Ветер настолько сильный, что на высоте в сорок с чем-то метров легко отрывает человека от скалы и швыряет в пустоту — это я узнал от луковианцев, что уже пытались дважды покорить стену, оба раза потеряв по человеку. По их словам, чем выше лезешь, тем сначала отвесней становится стена, а затем и вовсе появляется негативный уклон, что делает дальнейший подъем невозможным — даже без учета бешеной стужи. Холод там наверху адский — поэтому даже подготовленный молодой альпинист долго не продержится. Стену не перевалить. Но можно пройти ее насквозь — ведь то изломанное остроконечное поле из множества ледяных пиков в буквальном смысле слова вылазит из окутанный стылым туманом едва заметной дыры в основании склона.
Можно… теоретически.
На практике этого доказать не удалось — все попытавшиеся пройти через это поле смерти смельчаки погибли или пропали. Чаще всего моменты их гибели фиксировались свидетелями — наблюдавшими в том числе и прямо отсюда, стоя с биноклем у стекла.
Передав бинокль Филимону — Милена уже успела выпросить у кого-то экземпляр для себя — я задумчиво приложил ладонь к холодному стеклу и повернулся к Чиффу. Он правильно прочитал эмоцию в моих глазах — я смотрел на него с состраданием — и медленно кивнул:
— Да… я знал каждого из них. Мы беседовали. Вместе кушали. Смеялись. Храбрились. А затем я отправлял их вниз, а сам брался дрожащей рукой за этот бинокль и наблюдал, боясь сделать излишне глубокий вдох, словно это могло бы спровоцировать обрушение проклятых сераков.
 
— Невыносимая тяжесть ответственность — вздохнул я — Проклятье выжившего.
— Я будто палач — прошелестел Чифф — Порой я безумно жалею об открытии этого места. Не перевали я тогда на остатках чистого упрямства через гребень… сколько людей все еще жило бы? Я ощущаю острую вину…
— Не стоит — улыбнулся я и в ответ на удивленный и даже обиженный взгляд пояснил — Туда толкаете людей не вы. Их толкают лидеры вашего убежища. В то время как ваша личная задача состоит лишь в том, чтобы честно предупредить обо всех опасностях и как можно лучше подготовить следующих кандидатов к опасному пути. Так что я вас не виню. А за меня так точно можете не переживать — даже если я решусь и погибну в попытке, то это мое собственное решение и ничье больше.
Прежде чем он успел обдумать мои слова и как-то возразить, я уже перешел к более важному делу:
— А спуститься туда когда можно? Отсюда я ничего решать не буду. Сначала хочу побывать там внизу и ощутить все вживую.
— Выпьем чаю — и можно отправляться — вздохнул Чифф, указывая рукой на дверь — Прошу.
— Мы пока здесь побудем — ответила Милена, стоя рядом с Филимоном и вглядываясь вниз — Как же жутко красиво… и прямо сейчас я готова отдать десять лет жизни за возвращение моих ног… да я и двадцать отдам!
— Как же легко вы молодые раскидываетесь десятками лет — старый луковианец укоризненно покачал головой — Я уже почти добрел до своего рубежа и смерти. Еще шажок и я с готовностью отдам левую руку и обе ноги по колено за еще пять-десять лет жизни… Столько еще не сделано… столько всего не увидено… столько всего не обдумано… Пойдем, Охотник. Я угощу тебя крепким сладким чаем. Он придает силу телу, ясность уму и отгоняет седую тоску…
— Красиво сказано…
— А потом я покажу тебе памятную надпись о том, кто был во всем похож на тебя, Охотник — такой же молодой, сильный…
— И даже не тупой?
— Упрямый и смелый. Он тоже был с Земли, как и ты. А в знании гор и таящихся в них опасностей он был куда опытнее тебя.
— Кто он?
— Выпьем чая. И я покажу, а затем и расскажу те крохи, что знаю о нем…
* * *
— Анатолий Б. — прочитал я, глядя на очищенную от снега полосу на серой каменной глыбе метрах в пятнадцати от вала ледяных осколков, окаймляющего первые ряды каплевидного поля сераков, зажатого между скальными исполосованными стенами каменного кармана. Через вал переползала волна мутного белого тумана, истончающаяся и исчезающая шагов за десять до нас — Кто он?
— Один из из тех, кто ушел в туман сераков. Ушел и не вернулся — просто ответил закутанный в меха Чифф.
— Действительно немного о нем известно — хмыкнул я, продолжая смотреть на земное мало что говорящее имя — Еще что-нибудь?
— Землянин. Это точно. Вроде бы альпинист. Молчалив. Очень молчалив. Вытянутое чуть грустное лицо, синие глаза, светлые волосы. После крушения креста он вышел на нас. Стремился к вам землянам, часто смотрел в небо, где крутились искры летающих крестов. Все, что нам удалось от него добиться — его никто не похищал в обычном для нас понимании. Его с другом захлестнула снежная горная лавина. Тьма. А затем он очнулся уже в тюремном кресте…
— Давно это было?
— Что именно?
Я пожал плечами:
— Да все даты сгодятся.
— Ну… в тюрьме он пробыл, по его словам, не меньше пятнадцати лет. После крушения, потери руки и других серьезных травм восстанавливался еще два года. Старательно приводил себя в форму, участвовал в охотах. Собирался к ближайшему бункеру землян. Но потом узнал от меня об этом месте и тут же попросился сюда. Осмотревшись — а ходил он тут кругами два дня — принял решение, снарядился и… ушел, улыбнувшись напоследок и сказав, что должен отыскать друга. Вот и все что я знаю о нем.
— Анатолий Б. — повторил я задумчиво, глядя на языки клубящегося над ледяным валом тумана — Он ходил тут вокруг два дня?
— Излазил все вокруг. И ночевал здесь же в палатке. Один. Минусовую температуру он переносил играючи. Снега не боялся.