Волшебные чары
– Видишь ли, – задумчиво продолжала ее мать, – нам всегда приходится платить в жизни за все. Ничто не дается даром: и ты, дитя мое, хотя и ощутишь великое преимущество быть прекрасной, заплатишь за это осознанием зависти и ревности других женщин и жизненными трудностями, связанными с красотой.
Я уже почувствовала это со стороны Мэрилин, подумала Гермия, когда меня перестали приглашать в усадьбу, а тетушка начала смотреть на меня с враждебностью даже в церкви Из Оксфорда приезжал домой Питер – семье пришлось пойти на большие жертвы, чтобы послать его в этот университет – и рассказывал не только об интересной студенческой жизни, но и о поездках в Лондон к некоторым из своих друзей.
Наедине с Гермией он говорил, что не может одеваться как его друзья, шьющие одежду у лучших портных.
– А лошади у них, – с сожалением продолжал он, – такие великолепные, каких мне не иметь никогда в жизни!
Ему, как и его отцу, позволяли ездить на лошадях из конюшен графа, но он не мог забрать их с собой в Оксфорд, и ему приходилось довольствоваться лошадьми, которые одалживали товарищи, или брать напрокат из платных конюшен.
– Как я ненавижу бедность! – сказал он раздраженно в предыдущий свой приезд домой.
– Не говори об этом папе и маме, – быстро предупредила его Гермия. – Они расстроятся.
– Я знаю, – ответил Питер, – но когда я бываю в усадьбе и вижу Вильяма со всеми его деньгами, посмеивающегося надо мной не только за моей спиной, но и прямо в глаза и пренебрежительно отзывающегося обо мне в разговорах с моими друзьями, мне хочется отколотить его!
Гермия в страхе вскрикнула:
– Только не делай этого! Это разгневает дядю Джона, и он может отказать тебе и папе в поездках на его лошадях. Ведь ты знаешь, что меня уже изгнали из усадьбы.
– Папа рассказывал мне, – ответил Питер, – но ты сама виновата, что уродилась такой хорошенькой!
Гермия рассмеялась.
– Ты делаешь мне комплимент?
– Конечно! – ответил Питер. – Если бы тебя прилично одеть и позволить тебе присутствовать на светском сезоне в Лондоне, за тебя поднимали бы тосты в королевском дворце, и я очень гордился бы тобой!
Гермия знала, что он был в таком же положении, как и она, и его богатые друзья – я особенно кузен Вильям – относились к нему свысока, явно показывая, что он был «бедняком у их ворот».
Но поскольку Питер унаследовал от отца легкость характера, он отбросил мрачные мысли, заявив:
– К дьяволу все это! Что мне до того? Я намерен взять от жизни лучшее, и помяни мое слово, Гермия, тем или иным способом, рано или поздно я получу все, что мне нужно!
– Я верю в тебя, – ответила Гермия, – ты добьешься своего!
Смеясь, они вместе, рука об руку, спустились по лестнице к прекрасно приготовленному, но простому ужину, который могла позволить их матушка из скромных средств, уделяемых на домашнее хозяйство.
И вот теперь Гермия вошла в переднюю-дверь дома викария, слыша стук горшков и мисок, доносившийся из кухни.
Это означало, что няня, которая присматривала за ней, когда она была еще ребенком, а теперь стала заниматься готовкой, уже, наверное, сердита на нее за задержку с яйцами.
– Наконец-то! Ты наверняка, как обычно, витала в небесах со своими мечтами, а я не успеваю приготовить обед твоему отцу, которому скоро пора будет уходить к этой миссис Грэйнджер, пославшей за ним!
– Прости, что я задержалась, няня, – сказала Гермия.
– Твоя голова всегда где-то в облаках! – проворчала няня. – Ты когда-нибудь забудешь дорогу домой, вот до чего это тебя доведет!
Она взяла у Гермии корзинку, поставила ее на стол и принялась разбивать яйца в чашку, готовясь поджарить омлет.
– А почему миссис Грэйнджер хочет видеть папу? – спросила с любопытством Гермия.
– Я думаю, она опять вообразила, что умирает! – съязвила няня. – И все для того, чтобы викарий подержал ее за руку и сказал ей, что Бог ожидает ее вместе со всеми своими ангелами. Как будто Богу больше нечего делать!
Гермия рассмеялась.
Едкие замечания няни были всегда неожиданны, но она знала, что старушка любит их всех и была недовольна тем, что их отца – как она считала – нагружают сверх меры.
– А теперь идите и накрывайте, пожалуйста, на стол, мисс Гермия, – сказала она. – Я не позволю вашему отцу отправляться из дома с пустым желудком, что бы он там ни говорил!
Гермия бросилась выполнять приказание и как раз успела накрыть стол для них троих, когда услышала, что из деревни возвратилась мать.
Удивительно, что в такой маленькой деревне ее отец и мать были так загружены работой и было столько желающих прибегнуть к их помощи.
В итоге им выпадал едва час в день, когда они все могли собраться дома.
И вот теперь, когда миссис Брук вошла в дом и увидела свою дочь в столовой, она с радостью воскликнула:
– О родная, как я рада, что ты здесь! У меня такие трудности с миссис Бардес, и я обещала послать ей мою особенную микстуру от кашля. Может быть, ты отнесла бы это ей после ленча?
– Конечно, мама, – согласилась Гермия.
Мать задержалась возле открытой двери и спросила:
– Ты принесла яйца с фермы «Медовая жимолость»? Ну и что, получила миссис Джонсон какие-либо известия о сыне?
– Нет, она ничего не знает о нем, – ответила Гермия.
Мать опечалилась, и Гермия впервые подумала: много, ли есть еще таких людей, как ее мама и папа, которые проявляли бы такое большое участие к бедам и трудностям всех, кто живет вокруг них?
Если заболевал чей-то ребенок, умирал старый человек или не было вестей о парне, поступившем на службу, все это становилось их личной проблемой.
Гермия поняла, что радости жителей деревни были их радостями, а их беды – их горестями.
Она чувствовала себя как бы членом огромной семьи, хотя знала, что другие люди, такие как ее дядя и тетя, живут совершенно по-иному.
Окруженные многими знакомыми, они не ощущали реальной связи с ними и никогда о них не заботились.
Думая об этом, она почувствовала легкую боль в сердце из-за того, что Мэрилин перестала быть ее подругой, став лишь родственницей, которая не хочет больше ее видеть.
Как все переменилось с тех пор, когда они были детьми а соревновались друг с другом. выполняя заданные уроки.
Сколько интересных забав ожидало их как в огромном старом доме со множеством беспорядочно разбросанных комнат, в котором жили многие поколения фамилии Бруков, так и вне дома, в ухоженных садах поместья, но более всего – в конюшнях.
Граф женился довольно поздно, поэтому дочь его младшего брата была ровесницей его дочери, и кузины, естественно, воспитывались вместе.
Мать и отец Гермии были рады возможности такого разностороннего воспитания для своей дочери, хотя она довольно скоро осознала огромное различие между положением ее дяди и ее собственной семьи.
Еще не став взрослой, она поняла, что самое важное различие между ними состояло в счастье, которое, казалось, освещало солнечным светом маленький дом викария, в то время как в богатой усадьбе ее дяди она ощущала мрачную и даже гнетущую атмосферу.
Несколькими годами позже ей стало ясно, что ее дядя и тетя не совсем счастливы друг с другом.
На публике они изображали прекрасно ладящую друг с другом пару и, принимая гостей, обращались друг к другу с той вежливостью, в которой лишь очень восприимчивый человек мог угадать нотку неискренности.
Но когда рядом не было никого, кроме Мэрплин и Гермии, было понятно, что графиня чувствует раздражение по отношению к своему мужу, в то время как он, будучи, в общем, покладистым человеком, не любил почти все, что исходило в виде предложения от его жены.
Это приводило к напряжению между ними, очевидному для такой чувствительной и восприимчивой девочки, как Гермия.
Когда в усадьбе не принимали гостей, обе девочки обедали вместе внизу.
Но Гермия предпочитала простую пищу дома, приготовленную няней, которая была ей более приятна, чем экзотические, богатые блюда, подаваемые в усадьбе тремя лакеями под командой дворецкого.