Ключи от Хаоса (СИ)
— Допустим, — после секундной заминки бурчу, всё еще дуясь.
Меня одарили холодно-снисходительным взглядом (в комплекте с выразительно вздернутой бровью, разумеется).
— Тогда допустим, с Бражником я поговорю, а что до остальных… Рик?
— Не проблема, — он отмахнулся. — Достаточно создать видимость того, что наш воробей под защитой влиятельной фамилии. Только вот…
— Не проблема тоже.
Рик только руками развел. Я уже в который раз за день по-дурацки вытаращилась на близнецов. Речи их по убедительности звучат примерно как: «Не проблема, достаточно создать видимость того, что наш воробей — архимаг».
— Выбора у меня, думаю, нет… Вот только один вопрос: почему вы вдруг решили меня защищать?
Ответом мне снова стало:
— Потому что можем.
Это их «потому что можем» никак не укладывается в рамки моих представлений о темных.
— Вы какие-то неправильные темные! — воскликнула почти жалобно, хватаясь за голову. — Вам же с этого нет никакой выгоды!
— Нет, само собой, — не стал спорить Рик. — Какая с такого воробышка выгода… У тебя есть друзья среди темных, как понимаю?
— Ну.
— И что же, они сделают для тебя что-то только ради собственной выгоды?
— Хм… нет.
— Если не ради выгоды, тогда зачем? — откровенно забавляясь, вклинилась Рес.
— Затем, что я их друг, — сообразила я, к чему они клонят. — Но вы ведь не мои друзья…
— Почему это?! Какое вероломство!
— Да-да, за такие слова в приличном обществе и поколотить могут!
Улыбаются они так, что желание спорить пропадает напрочь. Ладно, туда ему и дорога, желанию тому.
Спал на редкость отвратительно, зато долго. Ближе к ночи меня растолкала Дара и поведала, что на кухне при должном усердии отыщется еда, а со своим новым питомцем я при желании могу поиграть в соседней комнате. Вот ведь язва.
Есть не хочется, у вампиров с аппетитом скверно. А Люка я обнаружил уже приведенным в чувство и сидящим на краю постели. В комнате, до этого нежилой, наведен относительный порядок — големы у Дары выходят паршивенько, но на простейшие работы по дому вполне хватает. Иногда еще за наведение чистоты берется Ника, призывая проклятых темных проявить сознательность и ругаясь в процессе нехорошими словами. Я обычно сознательность не проявляю, а знай себе глумливо фыркаю да угрожаю вымыть девчонке рот с мылом. И плевать, угу, что большую часть похабщины белобрысая мелочь подцепила именно от меня.
— Где Кастор? — первый его вопрос чертовски предсказуем. Серые глаза, испещренные сеткой лопнувших сосудов, выжидательно смотрят из-за стекол очков.
Провальное, болезненное такое ожидание. Болезненное для него и — совсем немного, ну, — для меня. Ответить сложно, даже с учетом того, что ответ Люку в глубине души и так известен.
— Он мертв.
Да, мертв. И это я убил его, свернув шею, будто куренку, а теперь пытаюсь делать вид, что нисколько себе из-за этого не противен. Темному ведь не должно быть стыдно из-за глупости навроде хладного трупа? Не первого трупа, не десятого… и не сотого даже. Ради всех богов Асгарда, я в Гильдии убийц уже почти тридцать лет!
Всех попросту не упомнить. После первой сотни сбиваешься со счета и не запоминаешь ни имен, ни причин. Разве что лица, да и те лишь изредка всплывают со дна кровавых рек, окутанные маревом очередного ночного кошмара.
Конечно, мне всё равно. Конечно, мне не страшно…
…конечно, я тупой сентиментальный лжец.
— Он мертв, Люк! — повторяю с нажимом, почти ожесточенно. — И тебе придется как-то с этим жить.
— Это не тебе решать! — проговорил Люк, смотря на меня пустым, бессмысленным взглядом. Я упрямо отвечаю на этот взгляд, хотя вижу перед собой не Люка, а его брата, сломавшегося и потерявшего всякую решимость; покорно, будто овца на заклание, идущего к алтарю первородных сил следом за подонком Стини. А тот только и рад услужить так называемой госпоже.
Мы с благородным эролом Эссельна ненавидим друг друга почти тридцать долбаных лет. Ненавидим так долго и крепко, что без злобных перебранок уже и жизни не смыслим. Да и потом, при нашем взаимном презрении мы остаемся друг для друга достойными противниками. В мастерстве мы примерно равны, хотя вслух я этого никогда не признал бы. Разница в том, что Эссельна — мерзкая столичная принцесска, а я — приграничный отморозок, с малых лет натасканный на выживание. Стефану не приходилось когтями и зубами выгрызать себе лишний день жизни; две трети его «великих битв» были тренировочными схватками до первой крови. Он тащится на голой технике: этого с лихвой хватает на стычки с гвардейцами, но отправь Стефана на Квартальные Бои или ежегодный Имперский Рагнарёк — и он срежется через одну-две схватки. Надо отдать должное, Стефан и не рвется. Первое — ниже его достоинства, а второе — ну, Рагнарёк неспроста получил свое название. Чего стоит только дуэльная неделя перед началом турнира…
— Извини, парень, но здесь живут темные. — Я пожал плечами, решив отложить до лучших времен мысли о великих битвах и ничтожности Стини. — Тут кто в бубен всем настучал, тому и решать. Смекаешь?
Люк никак не отреагировал на издевку, продолжая таращиться немигающим взглядом в пустоту.
— Убей меня, темный, — проговорил он едва слышно. — Добей меня. Я и так наполовину мертв. Нет, даже больше, чем наполовину…
Мертвые таких пафосных речей не толкают, они вообще приятно молчаливы. Без лишних проволочек я хлестнул его по морде разок — несильно, хотя «несильно» у нечисти несколько отличается от человеческого. Да, переборщил… из рассеченного уголка рта потекла кровь. Задерживаю дыхание, но по нервам уже вдарил знакомый металлический запах.
— Облезешь, очкарик. Смерть тоже заслужить надо.
— Мой брат ее ничем не заслужил! — в голосе Айвери наконец прорезались какие-никакие эмоции. — Слышишь?! Не заслужил!
— Это ты так считаешь. И даже я, допустим, так считаю. А вот жрецы Хаоса полагают, что брат твой был удостоен чести помереть на их алтаре.
— Ты мог бы отпустить Кастора и дать нам уйти!
Я покачал головой и, сдвинув в сторону широкий браслет, продемонстрировал изуродованное Звездой Хаоса запястье.
— Эта дрянь сильно мешает проявлять характер, знаешь ли. Моей силы воли хватает лишь на то, чтобы мухлевать в деталях — например, спасти тебя…
— Не нужно было! — Люк принялся монотонно раскачиваться из стороны в сторону; вид у него как у человека, постепенно съезжающего с катушек. — Я Щит, понимаешь? Без Меча мое существование теряет смысл… — По его изможденному, излишне бледному лицу прошла судорога. — Это уже не жизнь, пойми ты! Не жизнь! Не жизнь…
Люк неуклюже вытер лицо тыльной стороной ладони, размазывая по нему выступившие на глазах слезы вперемешку с начавшей подсыхать кровью. Мне меланхолично подумалось, что теперь он не только полоумный, но еще и чумазый.
И сломанный, как старая игрушка, или насквозь проржавевший замок, или чья-то жизнь. Как что-то, чего толком и не исправишь. А я, идиот самонадеянный, взялся эту рухлядь чинить.
— Твой брат держался до самого конца, — безучастно замечаю. — Вижу, ты ему и в подметки не годишься.
— Тебе никогда не понять, что я чувствую! — Люк вскочил на ноги с неожиданной резвостью; пустые глаза теперь будто показали его нутро — сгусток боли, отчаянья и сумасшествия. — Это так больно; это больше, чем я могу вынести!!!
Ну началось. Пятнадцать-двадцать лет — ужасный возраст вне зависимости от ситуации. Я-Один-Такой-Особенный, называется.
— Я понимаю. — Я не понимаю, но частенько вру из одной лишь выгоды. Все врут. — Но тебе придется. Потому что я так сказал.
— Да мало ли, что ты сказал! — Айвери заметался на месте, будто припадочный. — Думаешь, без твоей помощи не смогу себя убить?! Глупый светлый мальчик, как же, кишка тонка!..
Я лишь склонил голову на бок, испытующе глядя на эту демонстрацию норова, а потом довольно-таки грубо схватил Люка за запястья и поднес их к его же лицу.