Ключи от Хаоса (СИ)
— Я не хотела. Я… тогда… я не знала!
Чего именно Жанин не знала, мне услышать не довелось. Прикрыв лицо дрожащими руками, она развернулась и сбежала — по-другому не скажешь — в холл, анфилада которого виднелась под лестницей. Я чувствовала себя то ли победительницей, то ли последней тварью. Вот это, видимо, и есть «смешанные чувства».
Знаю, жестокость необходима. Но подобная необходимость мне отвратительна, как ни посмотри.
— Надо же! С трудом верится, что вы с ней родня, — протянул Эвклид с прежней невозмутимостью. Полагаю, его невозможно смутить такой ерундой, как семейная ссора.
— Верьте во что вам угодно, господин иерофант, — хрипло отвечаю, не глядя на него. — А я буду верить в то, что угодно мне. Не нуждаясь в чьем-либо одобрении. В вашем — уж точно.
От его взгляда — холодного, оценивающего и насквозь расчетливого, — мне стало жутко. Когда на правом запястье сжались тонкие цепкие пальцы, лучше не стало.
— Плетение оракула нарушено. Позволь, я починю.
— Благодарю, — выдергиваю руку с неприличной поспешностью, — но в вашей помощи я не нуждаюсь также.
Я попятилась к входной двери, а потом, опомнившись, торопливо дернула за витую латунную ручку и вышла едва ли не бегом. В сознании медленно и деловито воцарялась истерика, а на душе остался неприятный осадок от странного поведения Эвклида. От еще более странного, чем обычно.
====== Глава 11 ======
Она появилась, стоило лишь на миг опустить веки, — нереальная, хрупкая, будто сухая ветка, и чуждая человеческому глазу. Ветхое, бесформенно-длинное платье вышло из моды веков шесть назад, сероватые волосы спутанными прядями спускались до лопаток. Женщина выглядела чудаковатой оборванкой, но никому бы и в голову не пришло смеяться над демонической сущностью, древней, как сами боги.
— С годами становишься всё противнее, милая, — протянула Вёльва насмешливо, не сводя с Антарес взгляда по-старчески выцветших глаз и пуская изо рта клубы затхло-пряного дыма — трубка, о содержимом которой ходило столько слухов, всегда при ней. — И как тебя только земля носит, невыносимое ты создание?
— Задаю себе тот же вопрос постоянно, но ответом не располагаю. — Рес сардонически улыбнулась и пожала плечами. — Из нас двоих, кажется, именно ты знаешь всё и даже больше. Потому-то я и здесь.
— Увы, мне известно чуть-чуть меньше, чем всё. Беда в том, Антарес, что сказать пока нечего. Точнее, мне не хочется повторять дважды. Да и нужный вопрос пока не соизволил посетить твою умную головку…
— Зубы-то не заговаривай, — она поморщилась. — Что значит «дважды» и какой вопрос?
— Это ты сама должна понять.
— Ну разумеется! Нельзя так просто взять и сказать прямо, давай напустим тумана по самое дальше некуда…
— Считай это негласным правилом пророческого искусства — никогда не срывать с тайн все покровы.
Рес выразительно покачала головой и закатила глаза, всем своим видом показывая, что (и в каких выражениях) думает по данному поводу.
— В таком случае, пророческое искусство пора реформировать, пока я не свихнулась к Эвклидовой бабушке! При условии, что у этого хмыря была бабушка и он не выполз из самой Бездны.
— Надо же! Вы ни разу не встречались, а ты его уже ненавидишь. Даже не зная, что… о, нет, нет. Однажды ты вспомнишь. — Вёльва хитро сузила белесые глаза, но тут же натянула маску блаженной дурочки и принялась журить жеманным голоском: — Ну-ну, Антарес! Перестань-ка стервить, ты же славная девочка… в глубине души.
«Да-а, в глубине, — усмехнулась Рес про себя, — так глубоко, что и нырнуть боязно».
— Так и быть. Решай, что именно тебя интересует здесь и сейчас.
Рес нахмурилась, зябко обхватив себя руками. Она часто мерзла, но бывали моменты, когда холод становился прямо-таки обжигающим — словно бы находишься между Нифльхеймом и Муспельхеймом. Наконец, ей удалось собраться с мыслями.
— Слишком рано, чтобы вмешиваться… я не готова, я еще отнюдь не архимаг! Но в то же время боги толкают так настойчиво… чего они от меня хотят? Какую игру затеяли?
— Ты всё время вмешиваешься, Антарес. Даже если не хочешь. — Любые эмоции демонических сущностей наносные, однако сочувствие в глазах пророчицы вопреки всему казалось неподдельным. — И ты уже это сделала.
Вёльва сошла с плиты и прошествовала с чинным видом к краю скального выступа.
— Когда спасла Нику?
— Когда выбралась из могилы.
Колкий озноб пробрал до мозга костей; виски противно заныли, как всегда бывало при попытке вспомнить что-нибудь из детства. Из-за пережитого шока события того времени почти стерлись из памяти, маячили неясной тенью на задворках сознания… но цепкую хватку смерти забыть невозможно. Жгучая боль до сих пор преследовала Рес в ночных кошмарах. Физическая, моральная — не суть; обе эти крайности сплелись в мудреный узел диалектики. Спорить о том, что хуже, можно до бесконечности.
— Ты отнюдь не единственная, кого боги вышвырнули из Хельхейма, — негромко промолвила Вёльва, стоя к ней спиной. Ветер, усиливающийся с каждой секундой, трепал мешковатые рукава и драный подол платья из неотбеленного льна, волосы казались трепещущими обрывками той же грубой ткани. — Оттуда нельзя вернуться прежним, вот в чём вся соль.
— И какой же вернулась я?
— Бесстрашной. Несгибаемой. Пылающей.
Рес отлично понимала, что это не похвала, а скорее наоборот.
— Говори по-человечески! Безбашенной, упертой и импульсивной.
— Ну что же ты так? — Вёльва откровенно веселилась. — Твое храброе, чистое сердце — лучший дар из худших проклятий, а ты сама — лучший друг и худший враг для кого угодно.
— Наихудший враг я для самой себя. — Рес скривилась. — Какое, в Бездну, чистое сердце? Да на мне столько грязи, что за целую жизнь не отмоешься. — Она сокрушенно покачала головой. — Я, кажется, давно разучилась чувствовать что-то помимо ярости. Нутро мое — тьма кромешная! Что называется, темнее безлунной зимней ночи… а зимняя ночь — та еще гадость, скажу по секрету.
— Не нужно, нет, не нужно этого самообмана! — пророчица укоризненно всплеснула руками. — Ты всё еще чувствуешь, притом острее многих. Беда в том, что выразить не можешь. А темная или нет — то роли не играет. Изначально Свет лишь пассивен, а Тьма лишь яростна; добро и зло — это выдумки человеческие… слишком человеческие. Тьма выбирает, зло выбирают. Разве нельзя быть добром по локоть в крови или злом в парадном белом одеянье? В том ведь вся суть!
— Можно, отчего же нет…
Вёльва снова повернулась к ней, едва не запутавшись в собственной юбке. На миг из-под подола мелькнули босые ноги, не добавляющие демоничности образу древней пророчицы.
— Ради собственного блага тебе не следует вмешиваться, Антарес, да только ты всё в самую Бездну влезть норовишь. Холодно, не правда ли? Холодно. Твое тело исцелилось, но душа помнит льды и туманы Нифльхейма… это дыхание смерти, плетущейся за тобой по пятам, будто верный пёс. И ты, девочка, с этим псом играешь. Не стоит так рисковать, ох, не стоит.
— Люблю рисковать. — Рес поежилась, переминаясь с носка на пятку.
Вёльва склонила голову набок; секунду спустя Рес почувствовала приятную тяжесть на плечах.
— Зачем? Слишком теплый для середины мая, — сказала она, теребя край капюшона, опушенного блестящим черным мехом.
Вопрос проигнорировали.
— Отступись от девчонки, — в речи Вёльвы прорезались требовательные, почти человеческие нотки. — Отступись… всё равно ее в будущем не ждет ничего хорошего. Отправляйся в Сварталфхейм, под крыло первородной Тьмы… там боги не вправе требовать; там у тебя есть шанс сохранить жизнь.
— «Свобода или жизнь» — это всегда лишь иллюзия выбора. Мне не место в Сварте и, безусловно, не по чину быть чьей-то младшей женой. Еще чего! Я ферзь, это твои слова.
— Какая чушь! Разве хотела ты возвращаться в Мидгард? Нет. Да и никто бы не захотел после такой ужасной смерти. Это воля госпожи Хель!
— Это и моя воля. Уж поверь: дочь Локи знает, как уговаривать живых да страстных. — Рес вскинула голову, впиваясь невидящим взглядом в рыхлый свинец неба. — За мной там должок числится… Помню, в первую нашу встречу ты сказала, что Мидгард — шахматная доска, где каждый бог — гроссмейстер, имеющий собственный набор фигур.