Бешеный прапорщик. Части 1-9 (СИ)
- Кто стрелял, что случилось?! - И, наконец, очень вежливо. - Городовой старшего оклада Иванов. Прошу Вас, господа, представьтесь.
Имеющие видимо немалый опыт в подобных делах городовые оцепили место происшествия, а удаляющиеся звуки свистков дворников, говорили о том, что охота на убегающих преступников в самом разгаре.
Пригласительные именные билеты на съезд врачей, документ начальника госпиталя, имеющийся у Михаила Николаевича, а так же явно пострадавший и до сих пор ничего не видящий Бартонд, вполне их устроили, и друзей пригласили в участок для составления протокола о нападении и оказания помощи пострадавшему.
Извозчик материализовался буквально из вечерней полутьмы и старший, деликатно пропустив вперед докторов, к их удивлению скомандовал: "Гони, к ближайшей аптеке, а потом - прямо на Петровку 38" .
Удивление было вполне обосновано: ведь ехать им предстояло не в рядовой полицейский участок, а в Управление корпуса жандармов, так сказать, "гнездо голубых мундиров и душителей свободы". Впрочем, Михаил Николаевич оставил вопросы на потом и сосредоточился на оказании первой помощи своему пострадавшему другу, тем более что тот, с упрямством ребенка, позабыв все врачебные заповеди, пытался тереть и без того горящие красным огнем глаза. Слава богу, провизор аптеки Форбрихера, задержался на рабочем месте и они в четыре руки с Михаилом Николаевичем, вернули Бартонду временно утраченную способность видеть.
На Петровке друзей передавали из рук в руки, каждый новый собеседник был стандартно вежлив и предупредителен. Наконец, их разместили в небольшом, уютном кабинете, в котором молодой корнет задал полагающиеся по такому случаю вопросы и дал подписать аккуратно составленный протокол, оформленный почти каллиграфическим почерком. После чего, внимательно просмотрев документы, произнес:
- Господа, к Вам нет никаких претензий. Вы действовали как законопослушные подданные. Единственно, к многоуважаемому Михаилу Николаевичу есть небольшой вопрос. По-видимому, на имеющийся у Вас пистолет Маузер нет документа, оформленного в соответствии с утвержденными правилами? Не переживайте, в этом нет большого греха, но у меня будет к Вам убедительная просьба моего прямого начальника ротмистра Воронцова - пожертвовать часок времени и дождаться его, тем более что он в курсе Ваших приключений. А пока, прошу выпить чаю. Если есть необходимость проинформировать близких или начальство о месте Вашего пребывания, то мы это непременно организуем. Во всяком случае, телефон в Вашем распоряжении.
Михаил Николаевич был в Москве проездом, поэтому, любезно предложенной возможностью позвонить воспользовался только Бартонд. Связавшись через барышню, со своим коллегой и заручившись его согласием на проведение занятий, он с удовольствием отдал должное чаю с бутербродами, тем более что в отличие от друга, который успел перекусить с Павловым и после перенесенных испытаний испытывал поистине волчий голод. Впрочем, его друг немногим уступал ему в аппетите, и новый поднос с сэндвичами оказался очень кстати. Владислав Викторович взирал на сие лукуллово пиршество с улыбкой гостеприимного хозяина и, заявив, что: "преломленный вместе хлеб, делает людей друзьями" внес и свою лепту в эту очень позднюю трапезу.
Когда первый голод был утолён, друзья совсем освоились в этом, не совсем обычном месте и с любопытством оглядели кабинет. Михаил Николаевич, который и вправду увлекался приключенческой литературой и кроме романов Жюля Верна с не меньшим удовольствием почитывал произведения своего английского коллеги - сэра Артура Конан Дойла. И вот теперь он решил выступить в амплуа сыщика Шерлока Холмса и по внешнему виду помещения, мебели, книгам и прочему составить представление об его хозяине, ибо столь молодой офицер им не был, хотя явно проводил в нем немало времени.
И так: несколько книжных шкафов. Перечень книг вызывало удивление: Статистические ежегодники России соседствовали с томами Военной Энциклопедии Сытина, издания по криминалистике с подшивками журнала "Наука и Жизнь" и несколькими томами Карла Маркса на английском языке. Между ними стоял внушающий уважение сейф, а чуть далее шахматный столик с неоконченной партией. Массивный письменный стол был абсолютно свободен от бумаг. На нем стояла лампа с зеленным абажуром, письменный прибор и, как это не странно, - арифмометр. Несколько кресел, на которых разместились доктора, невысокий столик с самоваром, чашками и подносом с бутербродами. Доктор долго не мог понять, что именно по его мнению не хватает в этом кабинете. Но затем понял: в кабинете не было портрета царствующего Императора Всероссийского!! Но зато весело сразу три небольших портрета. Это были цветные изображения Императоров Николая Павловича и Александра Александровича, а так же графа Александра Христофоровича Бенкендомрфа. Михаил Николаевич так и не смог прийти к каким-то выводам по личности хозяина кабинета, но пока оставил свои мысли при себе. А вот его друг не сдержался. Бартонд умиротворённо оглянулся вокруг и одобрительно произнес:
- А уютно, здесь у Вас, Владислав Викторович. Прямо-таки и не верится, что всё это можно встретить... - Здесь он запнулся и, закашлявшись, попытался скрыть смущение.
- Вы, вероятно, хотели сказать в управлении жандармерии, там, где допрашивают, секут и вздергивают на дыбе? - понимающе улыбнувшись, спросил корнет.
Бартонд покраснев, пробормотал, что он: "совершенно не это имел в виду". Но затем, видимо решив, что слишком уж тушуется перед этим "юнцом в голубом мундире", с вызовом, и чуть резче, чем собирался поначалу, выпалил: "Можете на меня обижаться, но - почему бы и нет?!".
- А я и не обижаюсь, привык-с. - Иронично усмехнулся его собеседник. - Немудрено, что среди просвещенных и ученых мужей, - чуть привстав и наклонив голову в сторону визави, - распространены подобные заблуждения. Особенно после пасквилей аналогичных вот этому.
Достав из кармана записную книжку, он зачитал несколько фраз: "...В Царском Селе принимают не очень ласково, но оригинально. Как только я вошёл, меня окружила толпа жандармов, и руки их тотчас же с настойчивой пытливостью начали путешествовать по пустыням моих карманов. Наконец, один из них отступил от меня шага на три в сторону, окинул мою фигуру взглядом и скомандовал мне:
- Раздевайтесь!
- То есть - как? - спросил я.
- Совершенно! - категорически заявил он....
Двое из них, обнажив сабли, встали у меня с боков, третий пошёл сзади, держа револьвер на уровне моего затылка. И мы, молча, пошли по залам дворца. В каждом из них сидели и стояли люди, вооружённые от пяток до зубов. Картина моего шествия была, видимо, привычной для них, - только один, облизывая губы, спросил у моих спутников:
- Пороть или вешать?
- Журналист! - ответили ему.
- А... значит - вешать! - решил он...".
Сочинение почетного члена Императорской Академии Наук Максима Горького, он же Алексей Максимович Пешков. А может быть, господина Лермонтова процитировать?
- Господа, господа, - умиротворяюще произнес Михаил Николаевич, - довольно спорить.
Вот кстати, позвольте полюбопытствовать: а почему у Вас в кабинете портреты именно Императоров Николая Павловича и Александра Александровича размещены? Не Петра или Екатерины Великих, к примеру?
- Кабинет это не мой, а ротмистра Воронцова. Если не возражаете, то он сам и ответит.
- А никакой тайны здесь и нет, - раздавшийся от двери уверенный мужской голос заставил всех дружно обернуться.
- Позвольте представиться, господа, ротмистр Воронцов Петр Всеславович, честь имею. Не взыщите, что без стука, но кабинет сей, в некотором роде мой.
На пороге стоял высокий мужчина лет тридцати пяти. Кавалерийский китель с серебряным аксельбантом, знаком кадетского корпуса и юнкерского училища как влитой сидел на стройной, мускулистой фигуре, которую скорее ожидалось встретить в строю кавалергардов, чем в кабинете жандармского управления. Мелодичное позвякивание шпор на высоких сапогах, напомнили доктору пару строчек из стихов, которые любил напевать в минуты хорошего настроения, записной сердцеед и гусар по убеждениям - поручик Дольский, серьёзно уверовавший в то, что в прошлой жизни был легендарным Бурцевым и Денисом Давыдовым, причем одновременно: "Запомни, юный друг корнет, чем громче шпоры звон, звучит пленительней сонет - шедевром станет он...".